«Солнечный удар» снят по мотивам произведений Бунина, но от одноименного рассказа в нем остался только сам факт мимолетного романа, все мотивировки и обстоятельства изменены. Из «Окаянных дней» взято несколько цитат и общий взгляд на революцию как результат бездействия или обольщения интеллигенции.
Сценарий фильма построен как воспоминания белого офицера, сдавшегося красным в 1920 году, об одном прекрасном летнем дне. Понятно, что из большевистского плена живым не выбраться, но пока товарищи обсуждают стратегии поведения и тешат себя надеждами на будущее, герой с упрямым постоянством задает себе и окружающим вопрос: «Как же все это случилось? Как мы дошли до жизни такой, такого ужаса, братоубийства и ненависти?» Офицера играет молодой латышский актер Мартиньш Калита, озвучивает же его Евгений Миронов, что создает странный стереоэффект, поскольку очень узнаваемые интонации Миронова вступают в противоречие с новым обликом героя. Но особого значения это не имеет, поскольку в отличие от старых михалковских фильмов, где каждый актер был основой экранного мира, в новых фильмах все они — лишь функция, проекция основной идеи.
Идея же теперь одна и та же: какую страну потеряли. На этот раз Россия, которую оплакивает поручик, — это пасторальный русский мир, в котором по Волге бегают белые пароходы, где в кают-компаниях сидят губастые студенты и глазастые детишки, из любого окна видна церковь, занавески раздуваются, по мостовым звонко цокают копыта лошадей, торговки в цветастых платьях продают смородину из корзин. Народ счастлив, любит царя, верит в Бога. Этой кукольной России противопоставлена другая, не менее плакатная, послереволюционная.
Налетели тучи злые, набежали евреи(тут на первый план выходят гротесковые роли «фурии красного террора» Розалии Залкинд по кличке Землячка, красивой барышни, всегда на грани нервного припадка, и Белы Куна, в виде глуповатого иностранца, увлеченного демонической большевичкой) и превратили цветущую страну в кладбище. Конечно, то, что сделали эти «железные большевики» в Крыму, — преступление, но их превращение в опереточную парочку злодеев с подчеркиванием национальных особенностей меня смутило.
Разрушительную деятельность инородцев подготовили русские литераторы, о роли которых один из персонажей сообщает практически той же переиначенной цитатой из Бунина, что повторяет Михалков в своих интервью: «Но если вдуматься, что зачастую делали наши маститые литераторы? Методично ругали всех: и попов, и царей, и господ, и крестьян, и власть, конечно, причем любую власть. Это в принципе тенденции либеральной интеллигенции, которые живы до сих пор».
Ну и третья составляющая — безверие. Один из героев — мальчик Егорий, до поры мирно помогающий священнику на службах, допытывается у поручика: правда ли, что человек произошел от обезьяны. Поручику не до ребенка, он мается любовью, поэтому вместо объяснений отделывается легкомысленным — всякий получает по своей вере. А мальчик-то честный, умный, но пошел по дурной дорожке, учитель у него был из либералов, эти дурные семена и привели Егория к революции. А если бы поручик вместо того, чтобы предаваться прелюбодеянию, занялся воспитанием подрастающего поколения, не было бы ни революции, ни Гражданской войны, ни демонической Землячки…
Хуже простых решений может быть только откровенная подлость. Беда в том, что для такого типа кинематографа, призванного агитировать зрителей, не нужно никакой многозначности, объема, противоречий.
Для него нужна пропагандистская прямота. С этим грубым оружием и работает Михалков.
Для большей назидательности он постоянно повторяет один и тот же образ — например, очень долго летающий по пароходу голубой шарфик героини символизирует воздушные мечты и ускользающую красоту. Шарфик запоминается куда лучше, чем сама незнакомка, сыгранная, правда, очень красивой дебютанткой Викторией Соловьевой. Когда все закончится, и барышня тайком уедет на утреннем пароходе, его найдет в кровати несчастный любовник, а после баба из гостиницы примерит его на себя, но сверху накинет красный платок.
Я не могу разгадать всех символов, обильно наполняющих этот трехчасовой фильм, но один меня заинтриговал. Часы поручика сначала заменит фокусник, потом они будут навязчиво забыты в кармане у мальчишки, потом всплывут в финале… и напомнят про часы из «Криминального чтива», которые герой Кристофера Уокена пронес в собственной заднице, чтобы передать сыну товарища.
Иногда кажется, что если бы Михалков оставил думы о государстве Российском, то мог бы дать достойный ответ Тарантино. Но желание внушить населению правильную версию истории перевешивает.
И он снимает нудный трехчасовой фильм с моралью: начнешь с адюльтера, кончишь кровавой смутой.
Для Михалкова-моралиста дорога прямая — нельзя нарушать порядок, что в частной жизни, что в общественной. Иллюстрацией этому и является его фильм. Урок актуален, автор в интервью всячески подверстывает его к нынешним событиям.
Ужо, поручик, помни про 8 млн убитых в Крыму в 20-е годы, когда выходишь на Майдан.
Страх перед общественной активностью, ибо та может привести к ужасным последствиям, на мой взгляд, гораздо вреднее любой «болтовни», поскольку делает население инертным и социально пассивным. Но Михалков думает иначе, для него власть всегда от Бога, любое покушение на нее противозаконно. Легально сменить существующую власть, с его точки зрения, невозможно, а если так, оппозиция власти непременно приведет только к бунту, революции, хаосу.
Это кажется ему столь убедительным, что он отказывается искать, сомневаться, и вместо живой и противоречивой картины мира делает плакат. Однако сегодня именно такое кино кажется властям наиболее соответствующим моменту.
9 октября фильм выходит в широкий прокат и пойдет по всем кинотеатрам страны, а через некоторое время на канале «Россия» покажут пятисерийную телеверсию.
К случаю вспоминается шутка про Михалкова-старшего, который, услышав, как кто-то возмущается текстом, написанным им для гимна, якобы отбрил: «Стишки, может, и не того, но слушать будешь стоя».
Алена СОЛНЦЕВА — специально для «Новой»
