Это экранизация бестселлера Рейфа Ларсена. Гениальному изыскателю м-ру Спивету из Монтаны… 10 лет. Седовласые ученые из Смитсоновского института в Вашингтоне и не предполагают, что престижная награда за блестящие научные разработки досталась ребенку. Они в ожидании речи молодого ученого…

История приключений вундеркинда-ковбоя преодолевает формат тинейджеровской мелодрамы. Новая трагикомедия Жёне — визуальное путешествие, в котором густо замешаны эпика и романтика, наив, поэтическая фантазия, прозаические приметы параноидального мира. В букете чувств, тем и переменчивых настроений — ностальгия по старой Америке, прощание с детством, изживание семейных трагедий… Да, дети мечтают быть взрослыми, но как только ребенка признают взрослым, тут-то и начинается настоящая драма.

— Ваша влюбленность в Спивета началась с книги Ларсена?

— Дочитав финальную главу этой эмоциональной истории, я заплакал. И подумал: «Отчего бы не сделать мелодраматический фильм?» Ларсеновский мир мне близок, и в то же время это нечто новое. Американский пейзаж, английский язык, плюс возможности 3D. На полях книги были изящные рисунки. Я сразу придумал использовать их в трехмерном дизайне картины. В общем, я кинулся искать автора. Как же он удивился! Оказывается, у Ларсена был заготовлен список из пяти потенциальных режиссеров, в нем были Финчер, Бертон… Мне он заявил: «Ты первый в списке!» Я притворился, что поверил. Мы отлично общались по скайпу, затем я полетел в Нью-Йорк — встретились так, будто он мой младший брат. Рейф дал мне фантастический фотоальбом, сделанный по книге. Я понял — это судьба.

— Это ваш второй фильм, после «Чужого-4», снятый за океаном. Легко ли французу в Штатах отстаивать творческую свободу?

— Ну все-таки «Спивет» — копродукция, помимо США, еще Франция и Канада. Вообще-то стараюсь держаться подальше от Америки. Да, проблемы были. В частности, с американским агентом юного актера Кайла Кэтлетта. Он подписал контракт и с нами, и с ТВ-шоу, пообещав, что все разрулит. Вскоре выяснилось, что Кайл постоянно занят. Мы снимали отрывками, когда мальчик освобождался: в уик-энды, праздники. Теряли недели в ожидании актера… Агенты не хотели нам помогать. Им все было до лампы: ведь мы — чужаки, французы.

— У вас американский дистрибьютор в США, значит ли это, что фильм порежут?

— Они кое-что хотят менять. Мы боремся, я не собираюсь менять ни одного кадра. Это вопрос силы, кто — кого. 19 лет назад они тоже составили список поправок к «Городу потерянных детей». Мы предложили встречную идею: вырезать наши имена из титров.

— Ребенок — не просто герой фильма, современный мир со всеми его причудами увиден глазами ребенка. Это свежий, острый взгляд на привычные вещи.

— Хотелось сохранить это непосредственное ощущение. Запечатлеть дух книги, выразить свою любовь к ней. Я лишь немного своих идей добавил. Ну и конечно, не мог не привнести на экран свой стиль, юмор.

— Когда мир сконцентрирован в зрачке ребенка, все решает выбор актера?

— Спивета мы искали долго. Родители присылали нам килобайты с домашним видео. Я впал в депрессию. Но однажды мы получили из Санденса очередное видео с преамбулой: «Посмотрите-ка эту короткометражку». Мальчик в ней был маловат, юн и не совсем Спивет. Но было в нем нечто особенное. Представьте: он говорит по-русски, по-китайски, по-испански. Помимо пяти языков всерьез увлекается наукой, к тому же чемпион в спортивных состязаниях. А еще легко плачет перед камерой. Сделали в Нью-Йорке пробы, он нам понравился. Постепенно ему удалось войти в чужой характер, стать Спиветом. А еще он техничен, как настоящий профессионал, силен и мужествен, стоически переносил ночные переезды и съемки, полеты на вертолете. Хотел сам выполнять трюки. На площадке мы разговаривали на равных. Но однажды он безутешно зарыдал… Оказывается, потерял набор для крикета. И тогда я вспомнил, что это ребенок…

— А как Кайл монтировался со звездами: Хеленой Бонем Картер, Джуди Дэвис, Каллумом Кит Ренни?

— Все исполнители работали вместе и наравне. Но порой Кайл в сценах со звездами немного ленился — потому что был в кадре не один. Я переходил на жесткие ноты. Случались и небольшие приступы звездной болезни, которые приходилось «лечить».

— Ребенок — герой фильма, но фильм не совсем детский.

— Вы ошибаетесь. Мы сами были удивлены. 50 детей от 6 до 11 лет на промопоказе приняли фильм исключительно тепло, потом просили рекламные плакаты и открытки.

— Спивет, как и Амели, — талантливые исключения из обыденных правил?

— Я видел фильм Джоди Фостер «Маленький человек Тейт» на схожую тему, там у вундеркинда была особая близость с отцом, у нас — с матерью.

— Но ваш герой одинок.

— Не совсем, он — наедине со своим воображением. Помню, когда мне было 11 лет, я никогда не скучал.

— Перефразируя Флобера, Спивет — это вы?

— Я не говорю на пяти языках, более того, у меня плохой английский, я не ученый. Но в 9–10 лет я перевоплощался в разные роли, делал кукольные спектакли, снимал моих друзей. Да, я был немного похож на Спивета.

— У вас большие перерывы между фильмами, трудно выбирать материал?

— Я должен полюбить то, что буду снимать. Тему отыскать нелегко. Потом я сам пишу сценарий… Сценарий забирает год жизни. Еще надо найти деньги…

— А могли бы вы увлечься экранизацией русского романа?

— Мне не важно, на основе какой языковой культуры снимать кино: китайской, итальянской, русской. Главное — влюбиться в историю. Меня не заботит национальность произведения.

— У «Амели» длинный «хвост» всемирной популярности. Вас ничего не раздражало в феномене этой зашкаливающей известности?

— Мне повезло. Я делал маленький фильм для небольшого числа людей. И вдруг колоссальный успех — грех жаловаться. За последние 12 лет это самый известный французский фильм. Конечно, он задевает честолюбие — хотелось бы удачу повторить. Но подобное бывает раз в жизни. И я знал это. Сейчас «Амели» показывают в кафе на Монмартре, и каждый раз, когда я заглядываю туда, публика просит подписать диски с фильмом со словами: «Это любимый фильм моей мамы… сестры… бабушки». Популярность медленно стихает, но добрая фея «Амели» по сей день помогает мне убеждать инвесторов, находить деньги на новые проекты.

— Не кажется ли вам, что стиль «Амели» так часто копируется, что сами вы уже не можете использовать некоторые из собственных приемов?

— Да, случалось, люди говорили, что я сам себя повторяю. Но другие еще чаще меня копируют. Хорошо ли «выходить в тираж»? Не знаю. Вроде бы теряешь право быть самим собой, но с другой стороны, ты вынужден искать что-то новое.

— Вы смешиваете на экране фантазию и реальность. Ваш ориентир в кинематографе скорее выдумщик Мельес, нежели реалисты Люмьеры?

— Я люблю реалистическое кино. Вы снимаете из окна, и камера впитывает жизнь. Но мои учителя: Кубрик, Феллини, Куросава. Это всегда игра с помощью дизайна, костюмов, диалогов, музыки. Хотя это и реальное кино. Отношу себя к художникам, не фиксирующим, а преобразующим реальность. Потому и не ощущаю себя типично французским режиссером. А Люмьеры для меня документалисты, восстанавливающие действительность, наподобие реалити-шоу.

— Видел ли Ларсен ваш фильм?

— Он присутствовал на съемках и признавался, что ему практически все нравится. Мало-помалу начал говорить, что фильм нравится ему больше книги.

— Вы как-то сказали, что 3D — смерть для режиссера, что вы имели в виду?

— Снимать в 3D тяжело технически. Вы постоянно теряете время. На небе облака, вы дожидаетесь солнца. Вот оно, наконец, вы готовы снимать. Тут вам заявляют: «Стоп! У нас проблема с 3D» — вы готовы убить техников. Еще трудней снимать ночью. Есть проблемы с загрязнением кадра. Если что-то сделать неточно, у зрителей начнут болеть глаза и голова. Но с художественной точки зрения люблю 3D и горжусь тем, как фильм сделан. А вы в какой версии видели фильм?

— Увы, в 2D, и картинка была почти «телевизионной».

— Ну как не злиться на прокатчиков! Столько времени потрачено на создание впечатляющего объемного изображения… Обидно.

— Я видела ваш короткий фильм «Вещи, которые люблю и которые ненавижу». Что сегодня вы любите и ненавидите?

— Мне нравятся те же вещи, о которых я говорю в кино. Сейчас ничего не приходит в голову. Ну ладно… Я ненавижу, когда моя очередь стоит, а соседние движутся быстрее. А еще я люблю, когда интервью заканчивается…