Кошкин дом на сцене МТЮЗа строят из кубиков: их надо собирать по порядку, как водится. (Ну вы знаете: на одном кубике ухо, на другом хвост, на пятом копытце.) «Здесь у меня столовая…» — томно говорит ангорская нэпманша (а кем еще Кошке быть, если сказка Маршака написана в 1922 году?). Эпизодические персонажи — Рассказчики, Грачи, Бобры и Поросята — лихо разворачивают кубы, складывая новый пазл. Перед юным (ну очень юным, от трех лет!) зрителем пылает яблоками натюрморт Сезанна. «Здесь у меня гостиная: Матисс и зеркала…» — Кошка ведет весь скотный двор дальше. Грачи с Бобрами разворачивают кубы: и правда, Матисс! Спаленка написана Ван Гогом. Избушка Котят — Шагалом. Свинья с семьей — Пиросмани.

Заодно, можно сказать, сводили детей в Третьяковку и в Пушкинский музей. Им полезно.

В действе Яновской, молодого режиссера Павла Артемьева (в МТЮЗе идет его отличный взрослый спектакль — «Четвероногая ворона» по Хармсу) и сценографа Елены Орловой нет волшебного кубика сцены, замкнутого в себе, — и чинно, как перед телевизором, сидящего малолетнего партера в белых гольфах и бантах.

Здесь все разомкнуто в зал: спектакль идет в фойе МТЮЗа, часть зрителей сидит на подушках, гости выскакивают из-за оконных портьер, роскошная лестница театра используется для парадного выхода Кошки (Илона Борисова). Точно здание — вместе с кубами, авоськами, метлами, геранями — попало под руку в игре, где все идет в ход. Можно сказать: «Кошкин дом» не просто играют: его играют с детьми. Без всякого, впрочем, интерактива в духе елочных утренников.

К слову: идеальному зрителю должно быть все же не три, а пять—шесть лет. Игра-то — со смыслом.

Эпоха нэпа, бомонд скоробогатеев, в котором еще сквозит что-то звериное (особенно когда в салоне дойдет до свары), и плач беспризорников под окнами прочитывается в сказке Маршака. В спектакле МТЮЗа — лихом, нарядном, динамичном, смешном — читается скорее наше время. Ангорская красотка в белом и пушистом наряде — из продвинутых. Очень хочет жить и вправду красиво, коль средства позволили… Взыскует мировой культуры, по которой не плачут ни востроглазая Коза с Козлом неистребимо чиновничьего облика, ни Петух с Курицей (эта примерная мать семейства безостановочно несет яйца в углах салона), ни замечательно смешная Свинья в розовом кринолине (Евгений Волоцкий), наделенная отменной хваткой и прошедшая суровую школу жизни в боях за благосостояние.

Кошка с ее Матиссами и романсами им явно чужая. От ее порывов к бонтону все тут устали.

И только Кот Василий (Антон Коршунов) в дворницкой шинели поверх фрака дворецкого охраняет эту гламурную ангорскую Снегурочку, которая ему не по чину, — от всей души.

А тема закрытых окон, запертых на засов дверей, бегающих глаз, разорения и мгновенной потери «своего круга», голодных котят, для которых есть приюты… эта тема актуальна всегда. Фактурно пылает шелковый пожар, из кубов изобретательно воздвигаются Хлев и Курятник, хором поют Поросята, веселя публику, разоренная и бездомная Кошка по-человечески рыдает в шинельку Кота, нищие Котята принимают в дом тетку и ее верный staff в лице все того ж Василия. И тогда на кубики — в знак хеппи-энда — торжественно выставляют целую армию заводных котов, умеющих петь громким мявом рождественские хиты, кланяться и мигать глазами-диодами.

Если вы ездите в метро, вы таких видели: их продают у станций и на пересадках из челночных клетчатых сумок, с рук, задешево. Эти коты, можно сказать, поют в переходах всей Москвы.

Взрослому зрителю экологически нечистые, распоследней китайской выделки мурзики говорят все о том же: про милость к падшим. Как и весь «Кошкин дом». А детям, которых привели в МТЮЗ, явно покупают другие игрушки в других местах. Они таких заводных зверей не видели.

…И ломятся к ним всей толпой, изнывая от восхищения: коты-то рыжие! С зелеными глазами!