Оппозиционные кандидаты не готовы бороться за власть, пока элита в лице г-на Путина контролирует политическое пространство. Согласно последним комментариям, единственная выигрышная стратегия, доступная бывшим рассерженным горожанам, состоит сегодня в том, чтобы как следует подождать. Я назвала бы подобные рассуждения «постпутинской утопией». Они простительны с психологической точки зрения, а с политологической — опасны. Обсуждение сценариев смены власти незаметно перешло в утопическое проектирование далекого будущего, в котором (не теперь, но когда-нибудь!) непременно восторжествует политическая справедливость.
С точки зрения академической политологии этот тренд связан с двумя системными изменениями, происходящими в оппозиции. Это, во-первых, кристаллизация ее социального состава. На митинги против войны в Украине вышло окончательно сложившееся ядро протестного движения 2011—2012 годов. И это не средний и даже не креативный класс, это интеллигенция и люди, связанные с наукоемким и экспертным трудом. Выражаясь постмакклюеновским языком, те, кто производил и потреблял основную часть аргументированного критического контента, сами себя этим контентом и породили. И, во-вторых, — оформился явный разрыв между этим составом оппозиции и лидерами несистемных политических движений, которые по своему интеллектуальному и моральному уровню страшно далеки от своего продвинутого народа.
Для нового социального состава оппозиции дискуссия о том, что ей делать в «постпутинскую» эпоху, стратегически вредна. Предлагается заморозить любые протестные движения и гарантировать лидерам протеста образца 2011 года сохранение имеющегося у них политического ресурса в каком-то будущем непредсказуемом году. Очевидно, что критически настроенное меньшинство отличается от швейцарского банка и таких гарантий своим бывшим представителям давать не может.
Идея создания координационных советов теоретически корректна, но неприменима в текущей конфигурации российского политического режима. Координационные советы возможны только в ситуации переходного гибридного режима, когда в обществе есть согласие о направлении такого перехода. «Возможны» не значит «успешны». В Украине за демократические преобразования выступило гораздо большее число жителей, чем в России. У партий была несоизмеримо большая ресурсная поддержка, чем у несистемной оппозиции в России, однако никакой особенной координации не получилось. Опыт стран с похожими политическими режимами предполагает, что демократизация наступает не тогда, когда люди выходят на протесты, и даже не тогда, когда создаются координационные советы (потому что ни то ни другое не имеет прямого отношения к смене режима), а когда меняются предпочтения большинства граждан.
Оппозиционная коалиция выстраивается, если
1) ожидаемый выигрыш от участия в коалиции превышает издержки,
2) существует сторона, способная выступить медиатором и гарантом тех обязательств, которые берут на себя другие стороны. Недавние исследования также показывают, что
3) в закрытых корпоративных режимах, к которым относится российский, такие коалиции на первом этапе невозможны без включения оппозиции в сети клиентелистских связей (безусловно, с последующей их перестройкой и разрушением). Пытаться построить в корпоративистской закрытой системе открытую коалицию поддержки по демократическому образцу — значит показывать наивность и непонимание правил игры.
Чтобы «постпутинская утопия» не обзавелась приставкой «анти-», работать над созданием коалиций нужно уже сейчас. Начать проще всего с того самого протестного ядра, которое превращается в первого субъекта этой коалиции. Научное, экспертное и академическое сообщество может в будущем принять на себя роль медиатора, гарантирующего соблюдение обязательств другими сторонами. Стоит порадоваться уже имеющимся победам на этом направлении. Успешный опыт движения наблюдателей продемонстрировал, что подобные горизонтальные объединения дают результаты даже в самой нестабильной и репрессивной среде.
