В первой части репортажа спецкор «Новой» Юлия Полухина, решившая на себе испытать перемирие и проехавшая от Одессы до Луганска, рассказала о том, как минометная война между блокпостами оборачивается междоусобной войнушкой внутри ЛНР. Она стала очевидцем налета на комендатуру Луганска, в ходе которого боец с позывным «Учитель» объявил себя министром госбезопасности, захватил здание комендатуры и взял трех пленных, потом был арестован сам, а спустя несколько часов отпущен. Так что вечер и ночь прошли в ожидании новых стычек.

Комендатура. Бойцы обсуждают график дежурств, одеялом завешивают окно. Под кровати складывают автоматы, дымовые шашки; ножи и пистолеты — под подушки, спинки кроватей, как гирляндами, украшают разгрузками с магазинами и гранатами разных модификаций. По рации то и дело — про какую-то «зарю». Спрашиваю у «Большого» (позывной), о чем речь.

— «Заря» — один из основных батальонов ЛНР, — объясняет Большой. — Они базируются там же, где и министерство обороны ЛНР. В «Заре» в основном местные служат: от простых добровольцев до шахтеров. Но зарплату только шахтеры получают, им на карты деньги приходят, точно так же, как и за работу в забое. Они в любую минуту могут сорваться и уйти: сейчас же перемирие, а на их зарплатах служба в батальоне никак не сказывается.

Доброволец с позывным «Белый» рассказывает: «Учитель поехал штурмовать «Зарю», его поддержал Фома, он дал три БТР. Но подъехал Одесса с танками, и все на этом закончилось. Комендант ЛНР Грач приехал и забрал своих замов, арестованных Учителем».

Про Фому известно, что он со своим отрядом ополчения базируется в Краснодоне, в прошлом занимался бизнесом — будто бы успешный контрабандист. Сейчас под его контролем целый склад трофейного оружия. Иногда его называют миллионером. На территории воюющего Донбасса оружие — это валюта.

Человек с позывным «Одесса» — непререкаемый лидер, его уважают все и с его мнением считаются. Он действительно из Одессы, 2 мая 2014 года — во время побоища — был в составе «одесской дружины» (антимайдан) на Греческой улице, а потом в горевшем Доме профсоюзов. «Я чудом выжил там, когда эти твари нас жгли и просто убивали. Но предали нас и подставили свои же. Наши лидеры взяли деньги за нас, а потом убежали в Крым, — говорит мне Одесса металлическим голосом. — Юля, если вы общаетесь с кем-то из вчерашних лидеров антимайдана, то мне больше не звоните».

К Одессе многие хотят попасть в батальон, говорят, что он «настоящий» и за своих готов умереть.

…Все сошлись во мнении, что сегодня Учитель больше никого штурмовать не будет, Большой командует: «Ладно, боевые мухоморы, идем спать».

Завтрак. Роскошная столовая комендатуры. Лимонад, кофе, чай, из горячего — гречка или макароны с тушенкой. Конфеты в вазах. Парень с позывным «Такса» протягивает мне сладости: «Поешь украинской гуманитарки». Конфеты — украинского производства, как и все, что есть на складе.

Вдруг опять: «Нас захватывают! Все по автоматам!» Матерясь, бойцы вскакивают из-за столов и бегут занимать позиции. На раздаче еды остается волонтер Денис. У Дениса остеомиелит костей, дикие боли. «Слушай, ну ничего мне не помогает», — говорит он медсестре Наташе, девушке в камуфляже с автоматом. «Ну я, правда, не знаю, чем тебе помочь. Если ни кетанол, ни пирамидон не помогают, выпей анальгин, блин», — Наташа допивает чай и убегает. А Денису хочется с кем-то поболтать, и он рассказывает мне про Алену, работающую на кухне:

— Видишь черненькую женщину? Она была волонтером на Майдане. Потом возила солдатам украинской армии гуманитарку, пока ее наши в плен не взяли. Она тут уже несколько месяцев, очень хороший человек. Теперь ее менять собрались, а она не хочет. К нам прикипела душой.

Бойцы по очереди забегают в столовую, хватают конфеты и кофе и бегут на позиции с кружками в руках.

Через 15 минут все, расслабившись, вваливаются обратно. Оказывается, Учитель не будет штурмовать, это он просто поздравил комендатуру «с добрым утром».

Начинается будничная работа комендатуры: один за другим вызовы по рации. Во дворе стоит высокий парень — видимо, энтузиаст своего необычного дела. Просит уходящих на вызовы:

— Привезите уже кого-то стоящего, блин, а то надоели мне ваши наркоманы. Вчера вот притащили сюда двух алкашей, мужика и женщину, он ее чуть ножом не зарезал. Оказывается, она у него водку и мячик забрать хотела.

Парень — старший следователь следственного комитета военной комендатуры. Андрей — омоновец из Омска, приехал в Луганск и… влюбился. Он остается в ЛНР по контракту с местным министерством обороны.

— Кстати, вчера поступил тут в луганский институт, на юридический факультет.

— А ты тут зарплату получаешь?

— Какая зарплата, один раз четыреста долларов получил еще в июле — и все. Я тут из-за Юльки — она в кадрах работает, она теперь моя жизнь.

Юля выходит на улицу, а Андрей смотрит на кухарку Алену с Майдана: «Вот, скоро и ее обменяем тоже».

— Как ты ее обменяешь, она теперь штатный сотрудник комендатуры, мы же ее на работу взяли! — удивляется Юля.

Подъезжают сотрудники минобороны ЛНР, с ними — два человека из фонда ветеранов Афганистана (фонд решает вопросы обмена пленными). «Короб» (позывной) из минобороны сообщает радостную весть: Паша нашелся. «Под Счастьем (населенный пункт. — Ю.П.) был бой, Пашку ранило, айдаровцы (батальон нацгвардии Украины «Айдар». — Ю.П.) в плен его взяли. Там ему операцию сделали, вчера вышли на нас, хотят на своего парня поменять. Их айдаровец тоже был ранен, в этом же бою. Ему в больнице сделали операцию, сейчас он на Избушке у Лешего».

Леший — руководитель еще одного отряда ополчения, который базируется на территории Луганского СБУ, в просторечии — Избушка. Солдаты добровольческих батальонов ЛНР Лешего боятся. Говорят, что за мародерство, за пьянку на боевых позициях, за торговлю гуманитаркой попадают к нему в подвал, там можно выжить, можно остаться калекой, а можно и просто умереть от побоев.

Неожиданно во двор залетают два микроавтобуса, из них высыпают вооруженные до зубов люди, занимают позиции. Это явился сам Леший. Он ведет переговоры по обмену на уровне «личных договоренностей», дает слово офицера по телефону — и вопрос, кажется, решен.

Садимся по машинам и едем на обмен. Я — в «скорой помощи» с военными медиками. Они рассказывают мне, что на передовую нужны противовирусные препараты, жгуты, анальгетики: «Перемирия нет, судя по количеству раненых».

Подъезжаем на блокпост станицы Луганская. Леший и человек из фонда ветеранов Афганистана с позывным «РПГ» пересаживаются в легковушку, над которой поднят большой белый флаг с красным крестом. Они выезжают на середину моста, который — сразу за блокпостом. С другой стороны — такая же легковушка и тоже двое. Леший отходит с одним из них в сторону: о чем-то разговаривают минут десять, потом пожимают друг другу руки, пересаживают раненых из машины в машину и разъезжаются. Пашу повезут вместе со мной на «скорой».

У Паши сквозное ранение в области паха. Лежа на носилках, он рассказывает: «Я местный, сам пришел в ополчение. В бою за Счастье под мостом получил ранение, двигаться не мог, поэтому и взяли в плен. Нет никакого перемирия, и не будет его. За несколько дней в плену я увидел их настрой — и знаю наш. У них свое какое-то видение мира, у нас свое. Они понимают, что со своими же воюют, но считают нас дураками, а себя умными. Айдаровцы сначала чуть побили меня, но начальник их приказал мне операцию сделать. Военнослужащие регулярной армии Украины меня даже не трогали».

Доставляем Пашу в больницу, а Короб из минобороны уже в комендатуре рассказывает мне о реформе в ЛНР: «Министерство обороны уже есть в Донецке, а у нас это будет называться Главное управление народной милиции Луганской народной республики. Создается армейский корпус народной милиции, в который будут входить пока две бригады мотострелковые. Батальоны ополченцев «Заря», «Дон» и остальные войдут в эти две бригады. Все, кто не войдет, будут считаться ОПГ. Сейчас заключаются контракты, и люди будут обеспечены всем набором социальных и других благ военнослужащего».

Интересуюсь, а согласен ли быть отреформированным таким образом легендарный, судя репортажам российского ТВ, батальон «Призрак»?

— Насколько я знаю, «Призрак» пока не хочет никуда входить, Мозговой (командир «Призрака», базируется под Алчевском. — Ю.П.) сам по себе, — отвечает Короб. — С Мозговым тоже ведутся переговоры. Гораздо большей проблемой считаются добровольцы, среди которых немало приезжих. Хотя многие из них заключают контракты и планируют тут остаться. Для них контракты формируются по принципу иностранных легионов.

Проснулась рация — новый вызов: «Срочный выезд! На Центральном рынке два пьяных ополченца пугают людей». В комендатуре — дружный смех. Все, как в театре, занимают места на скамейках на улице: «Хотим посмотреть на пьяных ополченцев, которых привезут».

…Так и не дождавшись пьяных ополченцев, едем в больницу — навестить Доктора, раненого товарища Тархуна, Большого, Берга и Зубра. Зубр — классический образец «заблудившегося отпускника»: офицер внутренних войск России, каждый раз выезжая на Донбасс, либо берет отпуск, либо покупает больничный. По дороге к раненому с позывным «Доктор» бойцы вспоминают всех, кого потеряли в боях, кого хоронили лично, кого привозили к их матерям и женам. «А как Добрыню жалко, он добрейшей души человек был, — говорит Зубр. — Он был пулеметчик от Бога. Поступил очередной вызов — сообщили о мародерах — он поехал их разоружать. Там и был убит снайпером. Понимаешь, глупая смерть — даже не на передовой. Упокой Господь его душу».

Больница Луганска, на кровати — Доктор. «Все группа захвата, а мы группа отхвата, — смеется он. — Мы на танке с Багирой поехали, вот по нам из «Утеса» (пулемет. — Ю.П.) дали. Мне ногу сначала отрезать хотели, а потом Багира ногу отстояла. У «укропов» тактика поменялась, видимо, новые инструкторы появились».

Доктор — из Балашихи, до того как приехал воевать, двенадцать лет работал санитаром в морге. А Багира — местная, медик. «Тут уход лучше, чем в платной больнице в Москве, ребята приходят, командир еду носит коробками, я все врачам раздал. Куда мне это девать», — продолжает Доктор.

«Мы тоже на Счастье собираемся, завтра группа уходит. Разведчика одного потеряли нашего. «Канада» (позывной) говорит, что тот был ранен под мостом, а потом его расстреляли, нашли уже «двухсотым». Это на днях, когда прорыв был, они продвинулись, начали окапываться…» — рассказывает Зубр Доктору.

«На передке (передовая. — Ю.П.) холод дикий, противовирусных нет, поэтому ребята, когда приехали, собрали самогонный аппарат. Ночью там вообще никто не ходит — ни они, ни мы — только разведка. Опасно: везде — саперы, мины, растяжки. Поэтому ночью греемся», — шутит Доктор. Он курит прямо в палате — здесь лежат в основном военные.

«Прямо перед ранением моим наша разведка встретила «укропов». Так они поздоровались друг с другом. «Ты кто?» «Я — Горгона», — говорит «укроп». «А я — Кот», — наш говорит. Покурили, разъехались примерно на километр и только потом сообразили, что, блин, это были «укропы», у нас Горгоны-то нет», — смеется.

…Возвращаемся в комендатуру. Опять вызов: все, кто есть, на Карла Маркса, 62. Такса мне говорит: «Быстро в столовую, мало ли что…» Это — самое безопасное место в здании. Бойцы уезжают. И минуты через три — очередной налет на комендатуру. Звук щелкающих затворов, крики «лежать, …». Навстречу мне бежит повар с испуганными глазами. Андрей, который следователь, хватает меня и тащит в одну из комнат на втором этаже. Его невеста Юля, я и он — выключили свет и затаились. Андрей смотрит в окно и шепчет, что нас окружили, вокруг какие-то машины с мигалками. Слышим, как по коридору ходят какие-то люди, опять щелчки затворов, открывающиеся с шумом двери. Потом — звук болгарки, которой что-то вскрывают. Андрей (еле слышно): «Если найдут, нас обнулят» (расстреляют на месте. — Ю.П.). Берет рацию — она разряжена. Где-то вдалеке на улице — выстрелы. «Отправь СМС Берегу», — это мне. Но Берег оставил свой телефон в казарме. У Андрея только пистолет. Сидим и слушаем, что происходит, постепенно все стихает. Андрей выходит в коридор — никого.

Возвращаются уехавшие бойцы комендатуры. Андрей находит Берега, спрашивает, почему они, как дебилы, уехали абсолютно все. Вызов был ложным, просто выманивали, очевидно. Наутро узнаем, что это опять был Учитель со своей группой — приходили, чтобы забрать все материалы из особого отдела.

…Очередной обмен пленными. Переговоры шли больше месяца. Наконец все согласовано: 14 украинских пленных солдат, 12 из которых взяли в луганском аэропорту (80-я механизированная бригада), один — из 30-й мехбригады, еще один — из нацгвардии. Украинцы отдают столько же.

Подготовленным к обмену пленникам Тимофей — сотрудник минобороны ЛНР (он сам из Луганска) — говорит «напутственное слово»: «Здравствуйте, ребята, сегодня наконец-то будет обмен военнопленными. Мое пожелание вам: делайте выводы из этой войны, которая никому не нужна. Страдают люди, которые выросли в одной стране, на одной земле, и ходили мы под одним флагом, пока с вашей стороны не выступили против моей родины. Вы все прекрасно знаете, что происходит сейчас в стране. Поэтому я вам, ребята, искренне желаю, чтобы больше не попали в ряды своей армии, к которой, честно говоря, у меня уважения нет. Вас, насколько я знаю, не обижали, не били, с вашей же стороны, насколько до меня доходит, есть такие нюансы, но это — война, понятно. Не бывает все гладко на войне, а вам желаю успехов, ребята, и делайте выводы».

Кто-то из подошедших журналистов задает вопросы: как содержали, били ли? Естественно, пленники отвечают, что все хорошо, никто не бил.

— А знаете ли вы, что ждет вас на той стороне?

— Не знаем, будут или нет нас судить. Мы вообще считаем, что эта война никому не нужна.

«Мы почти все из 80-й механизированной бригады. Мы — регулярные войска, — говорит мне парень по имени Иван. — Большинство из нас даже не знало, куда едет. Нас везли на учения — на полигон в Черкассы. Оказались в Луганском аэропорту. В плен нас брали российские десантники — это мы поняли, когда нас везли: они говорили о том, как будут возвращаться в Псков. Среди нас был раненый, — показывает на хромого парня с тростью. — Ему сразу операцию сделали».

Все пленные напуганы. Даже если их и били, мы все равно от них ничего не услышим, хотя синяков не видно. Все говорят, что воевать больше не пойдут.

Выезжаем на обмен. На тот самый блокпост под Славяносербском, через который я три дня назад приехала в Луганск. Останавливаемся у памятника погибшим в Великой Отечественной, ждем, когда впереди закончится минометный обстрел. На предпоследнем блокпосту вижу BMW X6, рядом двое мужчин. «РПГ» (позывной), поговорив с ними, посадил к себе в машину.

На последнем блокпосту все на взводе: рассредоточились по боевым позициям. Ко мне подлетает парень из осетинского добровольческого батальона: «Я из Цхинвала, я там воевал, и Россия нам тогда помогла, а украинцы тогда воевали на стороне грузин, вот сейчас мы помогаем Донбассу — поэтому я тут». Осетины, участвующие в этой войне, в своей стране признаются участниками боевых действий.

Парень с позывным «Пресли»: «Я с Урала приехал сюда защищать Донбасс от фашистов, а тут обычная жестокая гражданская война. В июле я уезжал отсюда, но потом вернулся — тут у меня все друзья». Рядом с Пресли — высокий красивый парень, представляется Яшей. Я спрашиваю о перемирии.

— Да ну, какое перемирие? Один танк наш ночью подбили, в зенитно-артиллерийскую установку попали — вон, видишь, ремонтируют. Но мы тоже в долгу не остаемся. Так каждый день: или они нас бьют чем ни попадя, ночью, когда скучно становится, или мы по ним бьем. Ну посмотри, вокруг поля и «зеленки» — реально можно просто сойти с ума: постоянно в напряжении находимся.

Над нами появился беспилотник, делает крюк и улетает. Неподалеку опять начинается минометный обстрел. Нас сначала пытаются отправить по машинам, но потом подвели к окопам. И тут — прямо через поле из «зеленки», рядом с которой уже украинский блокпост, — на нас попер БТР. Ополченцы открыли огонь — БТР начинает гореть.

Сообщают, что сегодня обмена не будет: во-первых, на блокпосту непонятно что, а во-вторых, и та сторона не может проехать — попала под обстрел.

Из-за чего произошел этот инцидент на блокпосту и как он перерос в полномасштабные бои, состоялся ли в итоге обмен пленными, как убили Пресли и ранили Яшу — в ближайших номерах