От редакции

В предыдущем номере «Новой» спецкор Юлия Полухина рассказала, как сорвался обмен военнопленными между Луганской народной республикой (ЛНР) и подразделениями вооруженных сил Украины. Тогда на блокпост ЛНР, где находились ополченцы и готовые к обмену пленные с украинской стороны, внезапно попер БТР. Выяснилось, что это был «эксцесс исполнителя», который вылился в полномасштабную военную операцию времен «перемирия».

Стемнело. БМП, которая внезапно выехала с украинской стороны, горит. Пока все рассаживаются по машинам, Яша, доброволец из России, рассказывает: «Так каждый день у нас. Сегодня ничего особенного, разве что вы на обмен приехали. Боевой задачи конкретной нет — перемирие же».

К Яше подходит высокий казак с ручным пулеметом:

— Оказывается, нас все равно признают участниками боевых действий. Если будешь убит, дадут тебе орден.

— Не хочу орден, — смеется Яша.

— Мы сейчас уедем, и у вас бой начнется? — задаю вопрос присутствующим.

— Тебе хочется шоу, да? — спрашивает Алексей из подразделения полевого командира с позывным «Хулиган». — Сегодня с самого утра в нас что-то летит с той стороны. Тут самое неспокойное место, и тут решили менять пленных — что за бред!

— Это война вранья с враньем, — говорит мне Яша, — посмотри телевидение российское и украинское, они про одну и ту же картинку говорят прямо противоположные вещи. Деревню обстреляли украинцы — и наоборот, ту же самую деревню обстреляли террористы. Правда, Юля, посередине, потому что это война.

— Знаешь, что самое обидное, — включается в беседу Пресли, — и там, и тут на передовой стоят лучшие, лучшие умирают на этой войне, а за нашими спинами делится власть, деньги, пока мы тут друг друга убиваем.

Мы прощаемся и уезжаем в Луганск.

…Утром следующего дня «РПГ» (позывной) сообщает, что обмен состоится на другом блокпосту, в районе Кировска и Стаханова.

— Ты вообще знаешь, что вчера было? — говорит мне «Короб» (позывной). — Вон, видишь двух мужчин? Один из них Владимир, отец парня Ярослава с 80-й механизированной украинской бригады, который стоял на блокпосту, откуда на нас вчера БТР поехал. Владимир с другом вчера ехал на машине, вез сыну курей, тушенки и другие гостинцы. Они только выехали из Лисичанска, как их взяли люди Хулигана и притащили сюда на их же машине.

Лисичанск — это глубокий тыл украинской армии, минимум шесть украинских блокпостов до первого луганского. Хорошо сработала разведка Хулигана, раз смогли протащить трофейный BMW X-6 по этой территории самовывозом.

— Я дал свой телефон, Владимир созвонился с сыном, сказал, что жив, что с ним все нормально, но тут связь оборвалась. Сама же знаешь, какая связь в Славяносербском районе, — продолжает РПГ. — Но у Ярослава не выдержали нервы. Он сел в БТР и поехал на нас отца освобождать, его подбили с блокпоста ополченцев. В итоге три «трехсотых» (тяжело раненных. — Ю. П.) и один «двухсотый» (погибший. —Ю. П.), но сам Ярослав жив и здоров.

Отец Ярослава, Владимир, которого тоже привезли на территорию комендатуры Луганска: «Вот кому она нужна, эта война? Я сам из Львова, мой друг — крестный Ярослава. Он сначала был на Счастье, на позициях, их только две недели как перекинули на этот блокпост. Мы с крестным Ярослава взяли у друга машину и поехали из дома — гостинцев отвезти. Думаю, взяли нас, потому что у машины были львовские номера. Всего у меня два сына, оба служат в 80-й бригаде. Они контрактники, у нас с работой не очень хорошо, было мирное время, когда мой родственник предложил пристроить детей на работу военнослужащими. Говорил, будут в штабе работать, я согласился. А через некоторое время война началась, и их отправили на передовые позиции. Один сейчас в госпитале лежит, у него ранение ноги тяжелое. Оба они женаты, у обоих малые дети есть».

РПГ возит «трофейных» мужиков с собой повсюду, и на обмен мы собираемся все вместе, львовяне видят украинцев, которых готовят к обмену.

— Может, не надо их уже в подвале держать, хоть погулять им дали бы, — обращается к Коробу Владимир.

— Извините, не мы к вам пришли воевать, они на нашей земле, живы, здоровы, мы кормим их из нашего же котла, о большем и не просите, — отрезает Короб. — Друг, забирай своих сыновей из армии и прячь их в схронах от своей украинской власти.

Все переговоры по обмену вроде бы завершены. Я, «Большой» (позывной, как и другие), Зубр и Белка садимся в «уазик». Выезжаем за Луганск — все трое крестятся, Белка кладет автомат с передернутым затвором на колени, а ствол выглядывает из окна. По дороге глохнет машина, теряется сеть у телефона, мы отстаем от колонны примерно на тридцать минут. Белка рассказывает, что машину они выменяли на какое-то оружие. «Кеша, заводись!» — уговаривает он «уазик».

Едем через Алчевск, Стаханов и Кировск, слышим опять «хлопки» — где-то рядом взрывы. Выруливаем, наконец, к блокпосту, где должен состояться обмен. Нас встречают радостно — мы не попали под «Грады»: «Вон туда только что отработали, — показывает мне один из ополченцев на поле, где ездит трактор и собирает картошку. — О чем люди думают? Какая картошка там могла остаться?»

РПГ уехал с пленными на украинский блокпост. Владимир, отец Ярослава, устроившего нападение на блокпост ДНР с помощью БМП, везде с нами — ему обещают дать пообщаться с сыном после обмена с освобожденными.

Парень с позывным «Лис» и нашивкой батальона «Призрак» все время смотрит в бинокль. Общаться со мной ему это не мешает: «Я сам из Лисичанска, там у меня семья осталась. В Лисичанске и был «Призрак», потом в ночь мы отступили, но мы туда все равно вернемся, а как иначе? А знаешь, как наш батальон получил свое имя? Украинские новости сообщили, что разбомбили тренировочный лагерь террористов в Ясенах Луганской области. Уничтожили якобы 500 человек из батальона Мозгового, а это были мы. Мы знали о готовящемся авиаударе и уехали оттуда. С тех пор мы стали называться «Призраком».

У Лиса на руках сине-желтые часы, на них большими буквами написано «ЛДПР».

— Часы стали отставать на семь минут, потому что под бомбежку попали. С нами в «Призраке» воюет депутат ЛНР, а у них к выборам готовятся. Вы понимаете, сила в чем? Сила в порядочности и честности.

В это время Белка пытается отодвинуть журналистов российских телеканалов, которые тоже приехали снимать обмен военнопленными. А Лис дает мне бинокль: «Видишь танк, направленный прямо на журналистов? Вот он, только что выехал из-за БТР, стоящего рядом, и аккуратно целится на наши позиции».

Журналисты пытаются записать интервью, но в это время по блокпосту разносится крик: «Ребята, не стойте под прямой наводкой, уезжайте, … !»

У меня звонит телефон. Высвечивается номер Яши. Но звонит не он:

— Яша ранен, лежит в областной больнице, приезжайте срочно.

Снова уазик Большого. По дороге рассказывают невероятную историю про «трофейных» мужиков и их «курей», из-за которых, собственно, и началась стрельба.

— Так Хулиган сегодня ездил на BMW X6, — говорит Большой. — Не верю я, что львовским мужикам отдадут их машину. Такой трофей разведка из глубокого тыла украинцев притащила — респект и уважуха просто.

На въезде в больницу обнаружились чеченцы. Один из них срывается с места и бежит за Зубром и Большим: «Вы помните меня? Я — Муса, с вами переходил границу!».

— Такое забудешь, — улыбается Зубр. — Юля, Муса границу со своим травматом пытался пройти, всех нас тогда рассмешил. Потом мы с ним в военкомате Краснодона встретились.

— Да, вот он, — Муса достает травматический пистолет, — вы мне тогда правильно сказали, что лучше в Луганск ехать, теперь я здесь, больницу охраняю с братьями своими.

В палате раненого Яши — шесть человек, один мирный житель и пять военных. У окна лежит молодой парень, рядом — его мама: «У него пуля в голове застряла, лежит теперь, не шевелится, товарищи его еще не приходили, они в боях под Попасной».

На соседней койке — Яша: перебинтована голова, на лице не вытертая кровь, камуфляж в пыли и гари. Он слабо понимает, что происходит вокруг.

— Осколок пробил височную кость, и кусочек косточки сместился с осколком, — говорит мне врач. — Нужна операция.

— Мы первые начали утром, — узнал меня Яша. — Кинули всего одну мину по ним, дальше поступил приказ остановиться. Сбоку от нас село Трехизбенка,.. Они стали стрелять сразу с двух сторон, вот в этой перестрелке попало в меня. Дальше я ничего не помню.

Пленные

Мы возвращаемся в комендатуру поздним вечером, туда привезли переночевать и 13 обменянных пленных. «Мы обменяли 13 на 14, одного россиянина они оставили у себя, в следующий раз на одного больше они нам отдадут», — объясняет РПГ арифметику войны.

Три женщины, десять мужчин, они и плачут, и смеются. Просят у меня телефон, чтобы позвонить близким. Среди освобожденных несколько человек проживает на территории нынешней ЛНР, шесть человек не имеют к ней никакого отношения. Один из них — волонтер, который ехал беженцев забирать из Дебальцева. Две женщины, один мужчина и еще семейная пара были взяты в плен на территории, подконтрольной украинской армии.

— Меня арестовали в квартире в городе Соледар. Потому что по телефону говорила не то, что надо, — начинает рассказ Наталья Александровна, 52 лет. — Приехали домой ко мне люди в камуфляже, 9 сентября, в 18.15. Забрали ноутбук внука, телефон, искали оружие, но у меня ничего не оказалось. Потом меня привезли на аэродром в Краматорск. Раздели до нижнего белья, обливали водой, били прикладами и кастетами. На следующий день утром забрали в яму, в яме вообще раздели догола. Землю заставляли есть, кричать «Слава Украине!». На третьи сутки приехала СБУ, выяснили, что связей с террористами нет. Я эсбэушнику сказала: «Если вы меня отсюда не заберете, я вскрою вены». Потом меня в Харьков привезли, а с Харькова сразу в Полтаву. В Полтаве ко мне хорошо относились, но принимать не хотели, так как я вся синяя была. Следователь говорит, будем арест оформлять 14-м числом. А где же я 9 сентября была? А он мне: «Как же вас бить должны были, чтобы вы столько всего на себя написали?» Но ведь мне детьми угрожали, а один из тех, кто допрашивал, мой коллега по работе. Он донос на меня и написал. Потом был суд, закрыли меня в СИЗО, там стали задавать вопросы про Донбасс, а я им говорю, что у нас два поселка рядом, где живут депортированные с Западной Украины еще при Сталине. У меня зять западенец. Так понемножку мы нашли общий язык. У меня и в Москве родственники, но они за все время ни разу не позвонили.

«Я вышла кофе купить, взяли прямо на улице, — говорит Ольга. — Отвезли на один из заводов Красноармейска, все знали, что там батальон «Айдар» находится. Меня били. Была пытка у них, называется «плавать». Наручники сзади, повязка на глазах, тряпка кладется на лицо и льют воду из-под крана, пока ты сознание не потеряешь. Все, что просят, напишешь. Я помогала ополченцам продуктами, за это и взяли. Потом в СБУ отвезли, и ко мне начали хорошо относиться».

«Нас взяли в десять часов вечера с мужем, на глазах у детей. Нас били, и окурки тушили на руках, — говорит Виктория. И хотела бы ей не верить, но руки не врут. — У них, наверно, программа такая: недовольных арестовывать и в террористы записывать».

— А я вот настоящий террорист, — улыбается мне Роман.

— Я Коломойского ехал убивать. Погрузил три РПГ на поезд и поехал. Я со Счастья, выезжал с Красного Луча, думал: если не Коломойского, так хоть Березу (командир украинского батальона «Днепр». — Ю. П.). Ну, меня «Днепр-1» и принял, потом пытали, ну как там обычно бывает, спрашивали, зачем я ехал с оружием. С юриспруденцией у них вообще проблемы, все время канитель одна и та же. Я слышал, как орал мой товарищ, он наверняка слышал, как я орал. Я им правду сказал, а они что-то свое лепят, наверно, подумали, что я дебил. А когда нас на обмен повезли, ключи от квартиры и паспорт остался у них, нам вообще никому документы не отдали. Так я украинским журналистам сказал: «А где мои документы и ключи от квартиры? Мне дадут справку об освобождении, а паспорт где я брать буду, я в Счастье прописан?» Наверно, надо будет теперь Счастье, блин, отвоевывать. Вот на фиг они обычных людей арестовывают? Я-то понятно, но они гражданских кидают в тюрьму, чтобы потом их обменять на солдат.

По коридору идет комендант Грач: «Закрывайте все машины и прячьте ключи, нам Мародера вернули».

«Мародер» (позывной) — легенда комендатуры Луганска.

— Мародер всегда был странный, — рассказывает Леша, которого освободили вместе с этим персонажем. — Мог взять башмаки из соседней комнаты и принести нам. Если не подойдут, выкинет в окно. За это его и прозвали Мародером. Потом его арестовали, отвезли на «Избушку» к Лешему (бригада Лешего базируется в «Избушке», бывшем здании СБУ. — Ю. П.). Проходит час, Мародер идет в комендатуру обратно, на одной руке висят наручники, в другой — лыжи. Люди Лешего приехали за ним, забрали. Проходит еще час. Мародер идет обратно, на руке висит наручник, в другой сумка — не помню с чем. Люди Лешего приехали за ним, отвезли в подвал. Проходит два часа. Мародер приезжает на машине. На одной руке наручник висит. Грач его не отдал больше. Сказал, что он слабые места комендатуры показывает.

— А как мы в плен попали? Очень просто — нас сдали. — Я давно поняла, что пленных, которые хотят выговориться, не остановить. — Нас парень отправил перебазироваться в Северодонецк четыре месяца назад, показал нам карту блокпостов, один из них был украинский, а он указал нам, что это наш. Вот мы на него и приехали. Укры сами офигели. Двое ополченцев с пропуском комендатуры ЛНР и флагом ЛНР. Приехали, что уж теперь. А потом в батальоне «Азов» тот, кто нас отправлял, нас и допрашивал. Глаза наши были завязаны, но голос мы оба перепутать не могли — того, кто нас сюда и отправлял по этому маршруту. Пытки все фигня, мы пережили, но знаете, что я вам скажу, парни, там есть нормальные и уроды, мы не должны уродам уподобляться. Надо показывать, что мы люди, нельзя быть зверями.

Разговор в комендатуре долгий, ночь на дворе, я ухожу спать. На следующий день — больница, Яша. Операцию ему так и не сделали, потому что у медиков нет кислорода. Об этом мне рассказывает местный хирург:

— Я сам с Луганска, но в свое время несколько лет провел во французском Иностранном легионе, и для меня это привычная работа. Посмотри, вся больница забита такими, как Яша, у нас в нейрохирургии всего четыре койки осталось. Если завтра привезут еще, не знаю, куда класть.

Медсестра жалуется в коридоре Большому, что четыре месяца не получает зарплату, гуманитарный паек есть, российский, но его не хватает: «Мальчики, скоро я у вас машину заберу и буду на ней ездить, так как денег на автобус нет».

Через два дня началось контрнаступление украинской армии на кировский и славяносербский блокпосты. Там наравне с осетинским и уральским добровольческими батальонами воевали «коренные» жители населенного пункта Смелое, а также Кировска и Стаханова. Танк с украинского блокпоста пошел на ополченческий блокпост. В окопе сидел «Пресли» (позывной), который встречал меня днем раньше. Он вышел из укрытия, его разнесло на куски. От Пресли осталась только музыка. Музыка, которую мы слушали полчаса нашего знакомства.

На три с половиной километра вперед продвинулась 80-я украинская бригада вместе с батальоном «Айдар». За две последних недели перемирия — восемь «двухсотых» у ополчения, более тридцати раненых. И это в одной точке, в населенном пункте Смелое. Сколько с другой стороны, я не знаю. Но — тоже есть.

Как уже было много раз во время этой войны, наступление украинских сил для них же обернулось котлом, то есть катастрофой. В пятницу звоню Яше, который, мягко скажем, пошел на поправку — он уже на боевых позициях:

— 80-я и «Айдар» в котле, они прошли вперед, но к нашим подошло подкрепление — группа быстрого реагирования Бэтмена. У них (украинцев.— Ю. П.) много убитых, много раненых, все раненые в нашей больнице под охраной. Они реально без воды и еды там были, но сегодня наше командование дало им сто литров воды.

— 12 из них сдались нам в плен, — говорит мне командир с позывным «Одесса». — На днях им ОБСЕ воды и еды хотел привезти, ну мы им показали … — дорогу назад.

Ситуация в котле в районе населенного пункта Смелое очень сложная. Судьба Ярослава, сына Владимира, неизвестна — он в этом котле, живой или мертвый. И началось все с этого срыва Ярослава, с «курей», которых вез его отец. А сколько людей погибло… Ополчением взято 22 единицы бронетехники, одну БМП забрал себе осетинец с позывным «Заяц», он еще мне рассказывал, что здесь они отдают долг за Цхинвал. Увы, война эта продолжается — и каждый из ее участников верит в то, что «с нами Бог».