Знание в стране (гуманитарное уж в любом случае) по-прежнему добывается. Но почти не транслируется: разрушены механизмы передачи, довольно мощные в позднесоветское время. Тогда научпоп охватывал СССР (и скольких будущих физиков-геологов начал формировать?). Сейчас трансляция знания (и поэзии познания) достигает… хорошо, если гимназических классов.
«Просветитель» по мере сил формирует эти механизмы заново — привлекая внимание к книгам (на сайте премии лежат ее лонг-листы за семь лет, там много интересного), издавая книги лауреатов, рассылая их по библиотекам страны. Лекции лауреатов и номинантов в видеозаписи тоже выкладываются на сайт — и проходят вживую в разных точках страны.
В 2014 году в естественно-научной номинации победила книга молодого научного журналиста Аси Казанцевой «Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости» (М.: АСТ, Сorpus, 2014). В гуманитарной — книга Сергея Ярова «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда» (М.: Молодая гвардия, 2014). О ней скажем подробнее.
Сергей Яров — профессор Европейского университета Санкт-Петербурга и Педагогического университета им. А.И. Герцена. Его книга «Блокадная этика: представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 годах» выдержала в 2011–2012 гг. три издания. Вторая ключевая тема историка и источниковеда — Петроград послереволюционный: монографии «Горожанин как политик. Революция, военный коммунизм и НЭП глазами петроградцев» (1997), «Конформизм в Советской России: Петроград в 1917–1920 годах» (2006), «Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы Гражданской войны» (2013, в соавторстве).
«Повседневная жизнь блокадного Ленинграда» вышла в известной научно-популярной серии «Живая история». Это очень и очень сдержанная книга. В ней — утроенный, упятеренный ад голода, мороза, обстрелов, психологического окостенения людей, теряющих последние силы (и все-таки иногда помогающих, спасающих, подымающих со льда), не особо высокой цены каждой жизни в воюющей Стране Советов — и простого неумения четко организовать эвакуацию (но кто в истории сталкивался с таким исходом десятков тысяч людей по льду озера?). Все выстроено в четкие, без пафоса, главы: «Улицы», «Дома», «Столовые», «Преступность», «Облик», «Еда».
«Главное здесь — не примерять на себя роль арбитра, не указывать никому, как он должен выглядеть в дни испытаний…»— определяет автор. И эта сдержанность сильнее любого вопля.
Тем более что вопят цифры и цитаты. В плотной 300-страничной книге их очень много.
Текст стоит на источниках. На дневниках школьниц и военврачей, на письмах ленинградцев. На отчетах городской администрации о зиме 1941/42 года: «На Пискаревском кладбище количество незахороненных трупов, сложенных в штабеля длиною до 180–200 метров и высотою до 2 метров, из-за отсутствия траншей в отдельные дни февраля достигало 20–25 тысяч». На докладной записке военного прокурора с анализом половозрастного и социального состава арестованных за каннибализм:«Из общего количества привлеченных к уголовной ответственности по указанной категории дел коренных жителей города Ленинграда (уроженцев) — 131 чел. (14,7%). Остальные 755 чел. (85,3%) прибыли в Ленинград в различное время. …Из 886 чел. только 18 чел. (2%) имели в прошлом судимости».
…Автор «Повседневной жизни блокадного Ленинграда» никоим образом не оценивает и стратегию военных действий. Но цитирует стенограмму переговоров от 4 сентября 1941 года:
«Сталин:В Тихвине стоят две авиадивизии… но они не получают от вас заданий…
Ворошилов, Жданов:Для нас это неожиданная и приятная новость. …Нас никто не информировал об авиадивизиях в Тихвине…
Сталин:Вы нас не поняли. Обе эти авиадивизии являются вашими старыми дивизиями. Ваш фронт просто не знает или забыл об их существовании».
И о другом преисподнем вопросе блокады — были слова Гитлера о желании «сровнять Ленинград с землей» истерическим выкриком оратора или четким заданием Генштабу — автор не судит походя. Тема его — иная. Впрочем, Яров предполагает: «Ясного понимания того, что делать с двухмиллионным городом, никто не имел — ни верхушка германской армии, ни эксперты».
А дальше уж пишет сдержанно и скрупулезно о цене стойкости города.
Сейчас, когда уходят последние солдаты, а память Отечественной превращается в лихую былину, в билборд, в наклейку на бампере, — эта спокойная книга цифр и свидетельств особенно нужна.
И как книга подлинной памяти. И как книга о цене любой войны — даже не такой всесветной, апокалиптической, как Отечественная. Особенно в России и ее окрестностях. Особенно в разбомбленных городах. Особенно зимой.
