В прошлой статье (см. «Новую газету», № 118 от 20 октября 2014 г.) я показала, как с позиции сравнительной политологии выглядит удачное планирование коалиций. Наибольшее отторжение публики вызвали два тезиса: что лидеры протеста были недостойны протестного движения и что одной из важнейших гарантий плавного политического транзита в «постпутинскую» эпоху является формирование широких общественных коалиций уже сейчас.
Первый тезис обвиняет лидеров протеста в том, что они не представляли свой «народ» так же, как его не представляли избранные депутаты Госдумы. Горькая ирония состоит в том, что это — не предположение. Такой вывод сделан из опросов рядовых участников протестных движений в 2011—2013 гг., в которых идея «кризиса лидерства» прослеживалась как одна из самых явных. Не стоит, однако, видеть в этих данных подтверждение «слива протеста» и «неспособности к демократизации». Причинно-следственные связи выглядят иначе. Во-первых, недоверие протестного электората к собственным лидерам говорит о переходе к другим формам выражения недовольства (например, к эмиграции и к локальным инициативам). Во-вторых, кризис лидерства может объясняться не только неспособностью оппозиционных политиков аккумулировать желания граждан, но и распространенным в большинстве посткоммунистических стран недоверием к властным институтам в целом. В-третьих, синергии лидеров и рядовых участников не случилось по вине обеих сторон.
Последнее обстоятельство связано с неумением делегировать — интересы, полномочия и людей. Ручное управление, заменившее собой работу парламентских институтов в России, отразилось и на неспособности общественных групп к самоорганизации. Последние выступления против реформы здравоохранения показали, с каким трудом протестующие выходят на контакт друг с другом. Опыт демократизации схожих с Россией политических режимов предполагает достижение всеми игроками «достоверных обязательств». Например, объединения вокруг наиболее эффективной организации (партии или структуры вроде ФБК) других участников гражданского общества с принятием взаимных договоренностей (разделение мест в парламенте, предоставления краудфандинговых ресурсов, обмена кадрами).
Возражение против второго тезиса сводится к тому, что никакие оппозиционные действия сейчас не имеют смысла. Это не так. Исследования успешной демократизации показывают, что наибольшим доверием у общества пользуются те гражданские инициативы и политические организации, которые доказали свою работоспособность в предпротестный период. Я имею в виду не залегание в маргинальных нишах (кейс «Солидарности» и «Другой России»), а работу с локальными сообществами и накопление социального капитала. Состав будущих лидеров оппозиции тоже формируется сейчас. Вспомните, каким доверием в цикле протестов 2011—2012 гг. пользовались журналисты, блогеры, ученые, врачи. Те люди, которые перешли в лидеры протеста из других социальных иерархий. Подобная конвертация любого профессионального капитала в политический повторяется в ходе демократизации как на постсоветском пространстве, так и в Азии или Латинской Америке.
Какие стратегии оппозиции эффективно работали в последней волне демократизации? Если обобщать, то это (1) формулирование четких целей и проектов гражданского общества, (2) вовлечение в дискуссию о выходе из кризиса максимального количества групп (в том числе разговор с теми, кто кажется наиболее непримиримым идеологическим противником) и (3) поиск третьей стороны, дающей финансовые и юридические гарантии успешному демократическому переходу. При этом должно иметься солидарное восприятие этой стороны как нейтральной. Кто мог бы сыграть эту роль в современном российском обществе (или шире — русскоязычном мире) — это тоже вопрос сегодняшнего, а не завтрашнего дня.
Андреас Шедлер, один из авторов термина «электоральный авторитаризм» (тип авторитарного режима, опирающегося на массовую поддержку граждан и институт выборов, служащий лишь средством легитимации режима), описывает межпротестный период как ключевой для дальнейшей успешной демократизации. В это время актуален опыт Харви Милка: «Иногда цель — не выиграть, а сделать заявление».
