КолонкаПолитика

В защиту философов, покровителей рубля

«Смешное появляется, когда великое обращается в ничто»

Этот материал вышел в номере № 141 от 15 декабря 2014
Читать
«Смешное появляется, когда великое обращается в ничто»

Бродячий отец европейской философии Сократ считал, что каждый человек заслуживает серьезного разговора. Правда, следствием этого общего суждения иногда оказывался такой неожиданный для многих факт: разговор приходится вести как бы в шутку. Для такой философской формы в греческом языке есть даже специальное выражение: спудайогелойон, или серьезно-смешное. Вот почему отец философии и в самой серьезной, даже критической ситуации просит не забывать о смехе. Не о смехе сквозь слезы, не о горькой меланхолической усмешке, не об иронической улыбке, не о саркастической ухмылке, но и не об утробном гоготе. О таком смехе, который так прекрасно описал Иммануил Кант.

Кант, вслед за древними философами, очень любил иллюстрировать свои аргументы ссылками на поведение человека перед лицом денежных трудностей и их частичного преодоления с помощью смерти. Причем делал он это с радостью и весельем, которых наш человек мог бы ожидать от кого угодно, но только не от Канта. Ведь, наверное, каждый русский интеллигент хоть раз в жизни поучающим тоном процитировал слова о благоговении, которое, мол, должно охватывать человека, когда тот видит звездное небо над собой и нравственный закон внутри себя.

Между тем в это высказывание Кант заложил не меньше смешного, чем в сообщение о человеке, который так и не сумел добиться настоящих скорбных причитаний и слез от лучших нанятых им плакальщиков! Все сорвалось из-за ерунды: «Чем щедрее я им платил, тем больше они радовались этим похоронам, а под конец, когда я еще прибавил, а им надо было завыть и начать царапать заплаканные лица, плакальщики и вовсе не смогли снять со своих физиономий улыбки!!»

У россиян есть еще два любимых выражения, которые тоже не цитировали разве что самые ленивые из пишущих. Одно — о «слезинке ребенка», которую, согласно известной декларации Достоевского, вот прямо никак нельзя пролить за всеобщее благоденствие, а другое — о красоте, которая-де спасет мир.

Возвышенно. Даже очень, но нет, не то. Очень круто! Тоже нет. Достоевский «жжот напалмом». А по Канту, это и есть настоящее смешное. Ум, говорит он, сначала всматривается, напрягаясь в ожидании каких-то внятных и ясных слов. Напряжение нарастает. И тут пустые слова лопаются — в силу даровитого лицемерия и героической лживости собеседников. Почуяв большой подвох, наш бедный разум, пишет Кант, вдруг ослабевает. И в тот же миг становится находкой для смешного. Ибо смешное возникает, когда нечто, казавшееся значительным и даже великим, на наших глазах превращается в ничто.

Люди, не отличающиеся здравомыслием, думают, что можно задним числом переименовать Великое, которое превратилось в Ничтожное, и тогда оно, может быть, перестанет быть тем, чем только что стало на наших глазах.

Приходится признать, что и это смешное тоже возникло не само по себе, а в порядке «ожидания чуда» от капитана Врунгеля, что, мол, «как вы лодку назовете, так она и поплывет». И как прикажете формуле Врунгеля сработать сегодня, когда российские деньги вновь обесценились? Чтобы построила нам машину времени для возвращения в Советский Союз? К «переводному рублю»?

Не путать с переводными картинками — была такая детская забава. Но был и «переводный рубль», денежная единица стран Совета экономической взаимопомощи аж с 1963 года. Или, может быть, зайти с фланга к «карбованцу»? Кто не помнит, так назывался рубль в Украинской ССР. Или дать уже набежать хохмачам-хомячкам, чтоб подкрутили черной магии вуду и, наоборот, переименовали Европу в Рублёпу, а Россию — в Калину Красную?

Если и тогда вас будет тошнить на этой яхте, тихо вернитесь к Канту.

Никто не объяснил лучше и смешнее Канта две нетривиальные вещи. Первая: бывает ли так, что очевидное удовлетворение не доставляет человеку никакого удовольствия? А разве полагается, спрашивает Кант, бедному, но совестливому человеку, который получил наследство от любящего, но скупого отца, испытывать удовольствие?

И вторая, насчет боли и горечи? Могут ли они обернуться полноценным удовлетворением? Могут, объясняет Кант в «Критике способности суждения»: разве не пронизан радостью траур вдовы по почившему в бозе именитому супругу?

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow