На кухне
В столовой пахнет свежими булками. На столах цветастые клеенки и вазочки с искусственными букетами. Но суетятся только вокруг одного стола, ставят винегрет и рубленую сельдь.
Девушки достают из карманов белых халатов телефоны, чтобы сфотографировать блюда. Тема урока — «холодные закуски». Дегустаторами сегодня будут корреспондентка «Псковской правды» и ее фотограф. Корреспондентка выводит в блокноте: «Они адекватные. Свеклу залить маслом»… «Адекватные» — это про учеников кулинарного курса Сельскохозяйственного техникума в Порхове. Их объединяет одно — они вышли из Бельско-Устьенского дома-интерната для умственно отсталых детей. После восемнадцати лет их судьбы сложились бы, как под копирку, — «недееспособность», четыре стены и «пожизненное» в психоневрологическом интернате — доме престарелых.
Но пятнадцать лет назад в детский интернат приехали волонтеры из Москвы, поняли, что диагноз детей — не клеймо, многие из них могут жить самостоятельно, просто не имеют нужных навыков. И начали вытаскивать их из интерната. Так зарождался фонд «Росток». Сначала ребят селили в съемные квартиры, потом купили в Порхове, соседней деревне Федково и в самом Бельском Устье дома, из которых сделали социальные гостиницы. Там ребята живут, пока волонтерам не удается добиться для них государственных квартир: они полагаются сиротам по закону, но получить их без помощи взрослых детям не удается почти никогда.
Сейчас «Росток» переживает не лучшие времена. О долге фонда в восемь миллионов рублей знают все воспитанники. Чтобы сопровождать спасенных ребят, платить воспитателям и психологам, в год нужно еще девять миллионов… Непонятно, что ждет «Росток» в 2015-м. Но за пятнадцать лет они вытащили из ПНИ и поставили на ноги около шестидесяти человек, сейчас помогают еще сотне.
…Свежевыпеченные булки тут же продают — парни покрепче раскладывают их на подносы и несут по классам техникума, заносят в банк и загс, что неподалеку. На вырученные деньги покупают продукты для практических занятий.
— Сейчас продукты дорогие, кризис, — рассуждает, подбрасывая вверх шарик из фарша, Денис. — С творогом булка подороже, сосиска в тесте — 16 рублей.
Денису 24 года, манерный и открытый, настоящий артист.
— Шеф-повар готовит, — говорит Денис про себя.
Шефом Денис не станет, после полутора лет в техникуме он сможет получить профессию помощника повара. Правда, преподаватели не верят, что и такую работу Денис и девять его однокурсников найдут: им всем больше двадцати, но, кажется, они навсегда остались в пятнадцати.
Корреспондентку «Псковской правды» координатор социальной службы «Ростка» подводит к ребятам, усевшимся поболтать на кухне. Зря их боятся оставить наедине. Наедине ребята более искренние.
— Как бы так сказать, чтобы не перехвалить себя, — первым берет слово Денис. — Я придаю блюду изысканную красоту! Только не пишите, что мы умственно отсталые, напишите: выпускники «Ростка». И сиротами не надо, просто — «дети, выросшие без родителей». Вы бы донесли мой голос до Натальи Водяновой: хотелось, чтобы она, дай бог ей здоровья, спасибо ей, парк нам сделала, чтобы у нас там были карусели. Еще одна у нас просьба: хотелось бы Путину сказать, чтоб он нас, таких детей, не забывал. Большое спасибо Обаме, тоже не бросил нас. Короче, всему миру спасибо, я вас люблю! — Денис выходит из образа и уточняет: — Бетт Мидлер, когда объявили, что она взяла «Эмми», так же себя вела? Я все правильно делаю?
— На Дениса внимания не обращать — можно к нему вообще задом повернуться, —
бросает координатор.
Дениса это выбивает из колеи. Не потому, что привык к благодарной публике и овациям, а по-человечески.
— Я не воображала, это все по-настоящему, — закатывает он рукава и возвращается к рабочему месту. — Умру, если буду молчать. Я один живу, мне надо как-то себя выплескивать.
Сейчас Денис живет в доме, который ему предоставил «Росток», но уже оформляют документы на собственную квартиру в центре Порхова.
Катя
На глаза корреспондентам не допустили ученицу техникума Катю. Она пришла в столовую без халата — после смены на заводе не было времени заскочить за ним домой.
Катя — из тех, с кого «Росток» начинался. Ей уже за тридцать, есть двое детей. Без макияжа, с растрепанной челкой выглядит, как пацан. Крепкая, смотрит сквозь тебя. Замечаю, что у Кати разные глаза — бежеватый и серый. В детстве мама ударила ее об угол, так что один глаз вообще не открывался. Помогла операция в Москве. Родители отказались от нее в 7 месяцев, в интернат для умственно отсталых абсолютно смышленую девочку поместили из-за инвалидности по зрению. Но в 2000-м ее вытащили оттуда волонтеры. Три года выбивали Кате квартиру — в итоге она получила только комнату в тринадцать квадратных метров на станции Дно. Когда родила второго ребенка, продала комнату и, прибавив материнский капитал, смогла купить подгнивающий деревянный домик в Порхове.
Родные у Кати остались, через интернет она нашла сестру «по папе», но та не захотела общаться. «Решила, небось, что я у нее что-то просить буду», — говорит Катя обиженно.
А сам папа объявлялся. Долго сидел, вышел — снова попал в тюрьму.
— Как сажали его опять, меня в прокуратуру тянут, мол, батя просит тебя прийти. Типа, чтобы срок дали поменьше. А мне тогда уже двадцать было. Вы извините, говорю, не туда попали, я росла в детском доме, какой он мне папа?
Мы выходим с Катей и ее подругой Наташей (она сейчас живет в порховской социальной гостинице) на улицу и бредем в сторону Катиного дома.
— Говорят, мы умственно отсталые… —
заводит разговор Наташа. — А я всем говорю: какой я родилась, не вам судить.
Наташе 22 года, стройная блондинка, очень стеснительная. Когда ее начинают хвалить, тут же убегает. Выступать на Новый год отказывается, хотя до этого на каждом празднике кружила вальсы. Денис считает: это все потому, что у нее нет платья —
настоящего, с блестками.
По заснеженному берегу Шелони доходим до моста, который раньше был гидроэлектростанцией. Ненадежная железная лестница ведет вверх — Катя хочет показать мне свой город с высоты, Наташа остается внизу, боится. Под нами журчит водопад, открывается вид на низенький заснеженный Порхов. В городе пятнадцать тысяч жителей, кое-как работают два завода, но работу все равно не сыскать.
— Видишь следы внизу, — показывает Катя на лед. — Там у нас выдры живут, а вон утки. Я сюда сына Даньку вожу кормить их.
Речка кормит Катину семью, сюда они приходят рыбачить. По весне Шелонь разливается. «Речка поднямши, и мы затопимши», — вспоминает Катя, как в прошлом году вода в доме встала по колено.
У берега резко тормозит машина. Выскакивает парень, в руке целлофановый непрозрачный пакет. Пакет пищит. Мяукает. Парень размахивается и метко попадает в прорубь.
— На той стороне у нас бар-пивнуха был, там тетку так же выкинули. В целлофане… — спокойно говорит Катя.
…Во дворе нас радостно встречает седенький пес Джеси. Деревянный дом недавно обновлен бордовой краской, но внутри обои поклеены прямо поверх обгоревших еще при прошлых хозяевах несущих стен. По углам обои трескаются, рвутся, дом проседает. В туалете сквозь большую щель проникают дневной свет и ветер. Получается удобно, ведь света недавно не было целую неделю — сгнил и упал столб с проводами. На полках в туалете нетронутые «Огоньки» 54-го года, на полу – книга «СССР против ЦРУ».
Самое теплое место в доме — на втором ярусе салатовой кроватки, которую Катя взяла в кредит для детей. До этого все вместе спали на полу.
Катя на кухне настаивает чай с высушенной про запас мятой. Предупреждает не садиться на табуретки — можно скатиться: дом кривой, под мебель подкладывают брусочки. Десятилетний Данька пришел из школы и тащит со двора бревна — растапливать печь. Светка, младше брата на два года, лежит с бронхитом. Они учатся в речевой школе-интернате. Обычную бы Катя не потянула: обучение там хоть и бесплатное, но по тысяче в месяц надо платить «на нужды».
Катя показывает семейные фото. Только «ВКонтакте» домашних фотографий совсем нет.
— А мы стараемся тут не фоткаться вообще, чтобы никто не видел, как живем, чувствуешь?
«Чувствуешь?» Катя всегда спрашивает вместо «понимаешь?», а понимаю ли я, она уточняет часто.
— Ты не грустишь, что так рано родила?
— Да я ради них только и живу, сутками работаю ради них, чувствуешь?
В доме есть еще одна комната — таинственная. Там обитает «сожитель» — отец детей. Даня забегает в эту комнату:
— Хотите фокус-покус-тру-ля-ля? — он отодвигает штору, а в окне нет стекла, дыра заткнута одеялом, на одеяле пригрелась кошка Пуня.
Папы дома нет. «Откуда я знаю где?» —
бросает Катя. Они познакомились, когда он приехал погостить к ее воспитательнице, Светлане Ивановне, он ее крестник. Так и сошлись с Катей. У него тоже «группа».
Даня раскладывает на ковре у печи свои учебники и дневник, хвастается. Наташа крепко обнимает Даню. Она очень хотела быть его крестной мамой, но воспитатели не разрешили: «Испугались, что я не смогу нести такую ответственность». Но Наташа и без этих формальностей ее несет — покупает мальчику подарки, водит на аттракционы, когда они приезжают в городок.
Наташа расстроилась тогда, потому что верит в Бога. Даня так и остался некрещеным. Но изучает основы религиозной культуры и светской этики — «ориксэ», обязательный теперь урок в начальной школе.
— Но там говорят какую-то чепуху, — рассказывает Даня. — Спросили, кто такой бог? И учитель сам говорит: это дяденька в черном платье, его зовут Троица, ты представляешь?
На стене у ГЭС, которая видна из дома Кати, баллончиком написано «Бог любит Порхов».
Паша
Кажется, выпускники «Ростка» — единственные, кто не мечтает убежать из города и готов на любую работу. В небольшом доме в Порхове живет молодая семья. Паша, Анжела и Вера, сестра Паши, ведут хозяйство вместе. Паша — тоже из первых выпускников «Ростка», его забрали еще лет десять назад из интерната, поселили в снятой волонтерами квартире. «Намного лучше учится и запоминается, если удобств нет», — говорит Паша про то время.
А учиться приходилось многому — из интерната подростки выходили, ничего не умея — ни заправить постель, ни приготовить обед.
Та съемная квартира взорвалась: сосед не закрыл газовый баллон. Срочно начали искать новое жилье и купили дом на окраине Порхова, который потом стал социальной гостиницей.
Старшую сестру Паши Веру в это время уже перевели в ПНИ. Паша пробовал Веру забрать, но она не захотела. «Самостоятельно жить они побаиваются, —
говорит Паша. — В каждом интернате своя «сказка» — законы, и они по ним живут». Со второй попытки Вера согласилась.
— Верку забирал, а мне говорили: не лезь в чужую жизнь. А я прямо сказал: позвоню губернатору, всем вышкам, потребую, чтобы они сюда явились, посмотрим, какая у вас будет бюрократия.
Сейчас Паша чувствует себя уверенно, главой семьи. Когда навещал Веру, приглядел в ПНИ свою будущую жену.
— Там много нормальных девчонок, но ведь и я не резиновый — возьми одну, вторую… и у меня есть свой предел. Пока не женился, не доказал, что не по ветру бегаю, не разрешали забрать!
Анжела живет с Пашей уже пятый месяц. Вечером они собираются в небольшой комнате с низкими потолками, Паша за компьютером, девушки играют с котятами.
— Я ведь никогда на воле не была, — светится Анжела. — Только в гостях однажды. Чувствую сейчас, как дома у себя. Даже не думаю ни о чем рядом с ним.
Десять лет «в неволе» она умещает в паре фраз «вязала — в лес ходила — на территории работала». Недобирала ягод —
били, из 1500 рублей получки давали только половину.
— Жена должна быть рядом, не бегать никуда, — Анжела ластится к мужу. — Паша поумнее, а я пока не все порядки здесь знаю.
В Федкове
Есть еще одна гостиница «Ростка», в соседней деревне Федково — вообще многоквартирная. Там живут четыре девчонки и трое парней.
Иногда кого-то забирают в семью, но не навсегда. На столе лежит свежий номер «Порховского вестника» с заголовком «Сирот становится все меньше»: «По итогам 2013 года Псковская область стала лидером среди регионов по отношению выявленных и устроенных на воспитание в семьи детей-сирот». Воспитатели говорят: и правда, берут. Работы-то в районе нет, а на содержание ребенка дадут минимум 7557 рублей, за труд приемных родителей еще 5334 рубля. Так несколько раз брали Серегу, рубаху-парня с бровями домиком. Каждый раз Серега возвращался в гостиницу. В свои 24 он выглядит значительно младше и хулиганит, как подросток.
— Че-то Ленка у меня в голове крутится, — мешая макароны в тарелке, мечтательно говорит Сережа. — У нас не только общение, но и любовь.
— Да ладно, ты такой же, как Басков, —
тот еще бабник. Он то с Федоровой, то с Волочковой, то с Лолитой. А у тебя то Катя, то Лена, — стыдят его соседки Тоня и Оля.
— Басков — как с куклами, меняет их как тряпки. А я не такой. Если есть одна, значит, с одной и надо.
Марат и Коля
С утра в гончарную, что напротив домика «Ростка» в Федкове, наконец приехал Марат. Сегодня он лепит гусей. На стенах в мастерской керамические работы ребят: волк, воющий на луну, герб Пскова, богатырь с копьем…
Марат работает над клювом, но неожиданно отвлекается — в гончарку заходит Оля, которая живет в федковской гостинице.
— Никому тебя не отдам, — Марат выходит из-за стола, чтобы обнять «свою девочку». — Без тебя я быстро замерзну, с тобой мне тепло, хорошо, весело. Мечтаю пожениться на ней!
— Ой, зай, ты когда говоришь, я стесняюсь, — Оля отмахивается, чмокает Марата в щеку. Они оба выросли в Бельско-Устьенском интернате, обоих вытащил «Росток». У ребят есть страстные желания: на Новый год Оля хочет игрушечного коня, а Марат — квартиру от государства. Квартира в Порхове его, конечно, устроит, но мечта — поселиться в Москве рядом с Красной площадью, жить со «своей девочкой», с натуры плести Кремль из бисера и «контролировать депутатов». «Поговорил бы с президентом, чтобы закрыли заводы — алкоголь и сигареты не выпускали!» — говорит Марат.
— Пьют взрослые, детей рожают, потом их в детский дом отдают, и так государству приходится пенсию платить детям-инвалидам, свои же деньги расходовать! —
рассуждает он. — Если свадьба у нас будет, хотим, чтобы не было ни алкоголя, ни одной сигаретины — красота, вкуснота и друзья близкие. Человек пьяный ничего не соображает, дуреет от этого. Мне уже предлагали выпивать — я отказывался!
Марат живет в двадцати минутах езды от своей возлюбленной — в социальной гостинице «Артель» в Бельском Устье. От гончарки нас с Маратом подбросили до нее на «газельке». Подбросили в прямом смысле: скакали по кочкам и бездорожью, смотрели на заброшенные деревенские дома за окном…
Комната Марата в гостинице переоборудована под мастерскую: всюду пластмассовые банки с бисером, заготовки храмов в человеческий рост из бусин, торс бисерного усатого человечка, его Марат вообще без эскизов плетет, «из головы». Его пятиглавый собор стоит в кабинете у псковского прокурора — тот был с визитом в «Ростке» и купил, не раздумывая. Еще Марат связал и подарил ему фуражку. На стене висят фотографии — Марат с матерью и братом, его отец — и плакат «Выше трезвых — только птицы!».
Рукоделие — пока единственный способ дополнительного заработка к пенсии. Воспитанники «Ростка» вяжут шали, носки, плетут из бисера, шьют на машинках и отправляют на ярмарки в Москву. Открыли швейную, гончарную мастерские, столярный цех.
На выходные в «Артель» приехал погостить бывший сосед Марата Коля. Он поступил в Пскове в техникум «на обувщика». Колю пару лет назад вытащили из ПНИ, где он провел полгода. Вернувшись домой, проверяет, на месте ли самая ценная вещь в доме — большая фотокнига об итогах восьмилетней работы Путина. Президент щурится с обложки, хитро улыбается, словно глядя, как Марат шинкует капусту и готовит ленивые голубцы.
— Знаете президента нашего российского? — кивает парень на книжку, перемешивая лук в сковороде. — Каким вы его считаете? Вот я точно скажу — он хороший, но все равно какие-то минусы ему есть. Просто он не думает о людях — все дорожает, а надо, чтобы пенсия росла, чтобы зарплаты росли. Хотя я считаю, чем война, уж лучше проблемы с деньгами. Жизнь мирная нам нужна. Хочу, чтобы он к нам приехал.
— Приглашай! За твой счет приедет, раз ты хочешь. Оплатишь? — подначивает Коля.
— С удовольствием. Еще сплету ему что-нибудь.
В ожидании ужина Коля улегся на лик президента, подложив под голову руки.
— Слишком быстро он определился с развитием Крыма, а мы ведь только отошли от Олимпиады. Наш регион дотационный, получаем помощь из федерального бюджета, налоговая ситуация не очень, даже малому бизнесу мешают работать!
Коля пытался поговорить о политике даже с губернатором Андреем Турчаком, когда тот приезжал в гости в «Артель».
— Я хотел с ним о выборах поговорить, а он — «давай мы не будем об этом». Он, наверное, нас и за людей-то не считает…
Губернатор в тот раз обещал подарить Оле, подружке Марата, козу. Козы еще не дождались. Общая фотография с губернатором стоит в серванте — среди Маратовых поделок из бисера.
Порхов — Федково — Бельское Устье, Псковская область
