Автобиографическая книга Малалы Юсуфзай, лауреата Нобелевской премии мира, вышла через год после ранения, в 2013 году. В этом году была переведена на русский язык. Публикуем главу из книги с разрешения издательской группы «Азбука-Атикус».

В 12 часов дня баба объявил по громкоговорителю, что прибыл автобус. Мы бегом спустились по лестнице. Все девочки, кроме меня, закрывали лица, прежде чем выйти за школьные ворота. А я ограничивалась тем, что покрывала голову платком.

Наконец все собрались. Госпожу Руби и двух маленьких девочек водитель усадил в свою кабину. Еще одна малышка расплакалась, заявив, что тоже хочет ехать в кабине. Водитель говорил, там больше нет места, но мне было так ее жаль, что я уговорила всех немного подвинуться, чтобы она могла сесть.

Я болтала с Монибой. Некоторые девочки пели, и я пальцами отбивала ритм по спинке сиденья.

Мы с Монибой любили сидеть у открытой задней дверцы и смотреть, что происходит на улице. В тот день на улице Хаджи Баба царило оживление: рикши, пешеходы и мотоциклисты совершали в толпе сложные маневры, бранясь и нажимая на гудки. Продавец мороженого на большом трехколесном велосипеде, разрисованном красными и белыми ядерными ракетами, ехал за нами, пока один из учителей не погрозил ему кулаком. Какой-то человек резал цыплят на обочине, кровь брызгала на улицу. Я постукивала пальцами.

Чоп-чоп-чоп. Дрынь-дрынь-дрынь. Когда я была маленькой, мне часто доводилось слышать — жители долины Сват так миролюбивы, что здесь трудно найти мужчину, способного зарезать цыпленка. Похоже, за минувшие годы люди сильно изменились.

В воздухе носился запах дизельного топлива, горячего хлеба, кебаба, смешанный со зловонием, исходившим от гниющей реки. Несмотря на все кампании за чистоту окружающей среды, проводимые моим отцом, люди продолжали бросать в реку мусор. Скоро настанет зима, подумала я, выпадет снег, и все вокруг притихнет, станет белым и чистым.

Автобус свернул направо, к армейскому контрольно-пропускному пункту. На будке висел плакат «Разыскиваются террористы!» с фотографиями людей в тюрбанах, с длинными бородами и безумными глазами. Одним из этих людей был Фазлулла. Прошло больше трех лет с проведения операции по освобождению долины Сват от талибов. Мы были благодарны армии, положившей конец власти Талибана, но не могли понять, почему наша долина до сих пор находится на военном положении: на каждом шагу стояли контрольно-пропускные пункты, на крышах засели автоматчики.

Для того чтобы приехать в Сват, людям требовалось официальное разрешение.

На дороге, ведущей на вершину холма, обычно было полно рикш и пешеходов, но в тот день она была непривычно пустынной.

— Интересно, куда все подевались? — спросила я у Монибы.

Все девочки пели и болтали, и автобус дрожал от гула наших голосов.

Я подумала, что сейчас мама, возможно, входит в двери школы, чтобы взять урок чтения — первый с тех пор, как в шестилетнем возрасте она бросила учиться.

Я не видела двух молодых людей, которые внезапно вышли на дорогу, преградив автобусу путь. Я не успела ответить на вопрос: «Кто из вас Малала?» Не успела объяснить им, что все девочки на свете, в том числе их сестры и дочери, имеют право ходить в школу.

Последняя мысль, промелькнувшая в моей голове, была о том, что нынешним вечером мне надо готовиться к следующему экзамену. А потом раздались три выстрела. Перед глазами у меня встал человек, резавший цыплят. Чоп-чоп-чоп. Дрынь-дрынь-дрынь. Три отрубленные головы упали на грязную землю.

Как только Усман Бхай Джан осознал, что прозошло, он на огромной скорости помчался к Центральной больнице. Все девочки плакали и причитали. Я лежала на коленях у Монибы, из раны на моей голове и левого уха хлестала кровь. На полпути к больнице автобус остановил полицейский и принялся задавать вопросы, отнимая у нас драгоценное время. Одна из девочек попыталась нащупать пульс у меня на шее.

— Она жива! — закричала она. — Мы должны немедленно отвезти ее в больницу. Чем задерживать нас, лучше ловите преступников, которые это сделали!

Нам, жителям Мингоры, наш город кажется огромным, но на самом деле это, конечно, не так. Новости здесь распространяются стремительно. Отец находился в пресс-клубе на собрании Ассоциации частных школ. Он как раз собирался выступать, когда у него зазвонил мобильник. Увидев номер школы Хушаль, он передал телефон своему другу Ахмеду Шаху, чтобы тот ответил за него.

— Террористы только что обстреляли школьный автобус, — срывающимся голосом прошептал Ахмед Шах.

Отец изменился в лице. Мысль о том, что я могла находиться в этом автобусе, не давала ему покоя. Он попытался успокоиться, внушая себе, что стрелявшим мог быть ошалевший от ревности мальчишка-подросток, влюбленный в одну из школьниц. Наверняка он выстрелил в воздух, чтобы привлечь внимание предмета своих воздыханий, говорил себе отец. Собрание, на котором он присутствовал, было чрезвычайно важным. На него собралось около 400 владельцев школ со всех концов долины Сват. Члены ассоциации собирались выразить протест против планов правительства подчинить частные школы управлению из центра. Будучи президентом ассоциации, отец понимал, что не имеет права подвести своих коллег. Поэтому он не отменил свое выступление. Но пока он говорил, лоб его от волнения покрылся бусинками пота, которые он забывал смахивать.

Едва закончив речь, отец, не дожидаясь вопросов от аудитории, бросился в больницу. Его сопровождали Ахмед Шах и еще один друг, Риаз, у которого была машина. Приехав, они увидели, что у входа в больницу собралась толпа журналистов с фото- и телекамерами. Отец сразу понял, что я ранена, и сердце его упало. Протолкавшись сквозь толпу, он, озаряемый вспышками камер, ворвался внутрь. Я лежала на каталке с перевязанной головой. Глаза мои были закрыты, намокшие от крови волосы разметались по подушке.

— Моя доченька! Моя смелая, моя красивая девочка, — повторял отец, покрывая поцелуями мой лоб и щеки. Сам того не замечая, он разговаривал со мной по-английски. Наверное, я почувствовала, что он рядом, хотя глаза мои были закрыты. Позднее отец вспоминал:

— Не могу объяснить почему, но я ощущал, что она меня слышит.

Некоторым даже показалось, что я едва заметно улыбнулась. Отец тоже заметил движение моих губ, и в душе его шевельнулась надежда на то, что он меня не потеряет. Потом он часто повторял, что тот день был самым черным днем его жизни. Все дети бесценны для своих родителей, но для отца я была центром вселенной. Едва ли не с первых лет жизни я стала не только его другом, но и единомышленником, товарищем по борьбе — сначала тайно, как Гюль Макай, затем открыто. Несмотря на угрозы в мой адрес, отец верил, что у талибов не хватит подлости воевать с девочкой. Если они нанесут удар, он будет направлен против него одного, считал он. Теперь у него было такое чувство, словно в него ударила молния.

— Они хотели убить одним выстрелом двух зайцев, — говорил он. — Убить Малалу и заставить меня замолчать навеки.

Сердце у отца разрывалось от горя, но он сдерживал слезы. Вокруг нас были люди. Все участники собрания приехали в больницу, журналисты и общественные деятели заполнили холл. Казалось, здесь собрался весь город.

— Молитесь за Малалу, — попросил отец.

Доктор сообщил ему, что компьютерная томография показала — пуля не затронула мозг. Хирурги обработали и перевязали рану.

— О Зияуддин! Как такое могло случиться!

В палату ворвалась госпожа Мариам. В тот день она не работала и возилась со своими малышами, когда ей позвонил родственник. Он ни о чем не стал рассказывать, только спросил, все ли с ней в порядке, но госпожу Мариам этот звонок встревожил. Она включила телевизор и на бегущей строке увидела сообщение об обстреле автобуса школы Хушаль.

Узнав, что я ранена, она сразу позвонила своему мужу, и он отвез ее в больницу на своем мотоцикле. Подобный способ передвижения, разумеется, не слишком подходил для уважаемой пуштунской женщины, но у госпожи Мариам не было другого выбора.

— Малала, Малала, ты меня слышишь? — спрашивала она.

В ответ я застонала.

Госпожа Мариам попыталась узнать подробности о моем состоянии. Знакомый доктор сообщил ей, что пуля пробила лобную кость, не задев мозг, и моей жизни ничего не угрожает. Две другие девочки, которые были ранены вместе со мной, тоже находились в больнице. Шазии досталось две пули, одна пробила ключицу, другая — ладонь. Кайнат сначала даже не заметила, что ранена, и только дома обнаружила, что пуля задела ее левое предплечье. Родные привезли ее в больницу.

Отец понимал, что он должен узнать, как себя чувствуют его ученицы, но он не хотел ни на минуту отходить от моей постели. Телефон его разрывался от звонков. Первым позвонил премьер-министр провинции Хайбер-Пахтунхва.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — сказал он. — Вашу дочь перевезут в лучшую больницу Пешавара.

На помощь нам пришла армия. В три часа дня командир местного военного подразделения пришел в больницу и сообщил, что мы с отцом будем доставлены в Пешавар на вертолете. Времени для того, чтобы захватить с собой маму, не было, и госпожа Мариам заявила, что полетит вместе с нами, так как мне может понадобиться женская помощь. Семья госпожи Мариам не одобряла ее решения, потому что она еще кормила грудью сына, только что перенесшего небольшую операцию. Но она была мне второй матерью и не могла меня оставить.

Наконец вертолет прибыл, и меня погрузили на борт вместе с отцом, двоюродным братом Ханджи, Ахмедом Шахом и госпожой Мариам. Никто из нас прежде никогда не летал на вертолете.

Далеко внизу мама провожала вертолет глазами, стоя на крыше нашего дома. Когда пришло известие о том, что я ранена, мама занималась с госпожой Ульфат и впервые в жизни пыталась прочесть слова «книга» и «яблоко». Страшная новость долетела до мамы в искаженном виде, и поначалу она считала, что школьный автобус попал в аварию и у меня повреждена нога. Мама со всех ног бросилась домой и рассказала обо всем бабушке, которая жила с нами. Она попросила бабушку молиться обо мне. Мы верим, что молитвы стариков, убеленных сединами, быстрее доходят до Аллаха. Заметив на столе остатки яичницы, которую я не успела доесть утром, мама зарыдала. На стенах висели фотографии, на которых я получала различные премии. Их маме было особенно больно видеть, ведь она всегда относилась к этим премиям с настороженностью. Малала, Малала, повсюду Малала.

Вскоре наш дом наполнился женщинами. Согласно пуштунским обычаям, если кто-нибудь умирает, женщины приходят в дом умершего, а мужчины — в худжру, причем не только родственники и близкие друзья, но и все соседи.

Мама была ошеломлена, увидев такое количество людей.

Она опустилась на коврик для молитвы и принялась читать на память суры Корана.

— Не надо плакать, лучше молитесь, — просила она собравшихся.

В комнату ворвались оба моих брата. Атал, вернувшись из школы пешком, первым делом включил телевизор и узнал из выпуска новостей, что в меня стреляли. Он позвонил Хушалю. Братья в два голоса стали подтягивать плакальщикам. Телефон звонил не переставая. Люди сообщали маме, что опасности для моей жизни нет, так как пуля задела только лобную кость. Мама уже не знала, что и думать, — сначала сообщили, что у меня повреждена нога, потом — что я ранена в голову.

Ей хотелось пойти в больницу и быть рядом со мной, но люди убеждали ее остаться дома. Если Малала жива, ее немедленно перевезут в большой город, говорили они. Один из друзей отца позвонил и сообщил, что меня перевозят в Пешавар.

Кто-то принес мои ключи, найденные на месте нападения, и это было самым тягостным моментом в маминой жизни.

— Мне не нужны ключи, мне нужна моя дочь! — закричала она, заливаясь слезами. — Зачем мне ее ключи, если со мной нет Малалы?

Тут все услышали шум вертолета. Женщины бросились на крышу.

— Это летит Малала! — кричали они.

Мама сорвала с головы платок — жест, который пуштунские женщины позволяют себе только в исключительных обстоятельствах, — и, держа его обеими руками, точно дар, протянула в небеса.

— Господи, я вверяю ее Твоей милости, — прошептала она. — Мы отказались от охранников, потому что уповали на Твою защиту. Жизнь моей дочери в Твоих руках, Ты один волен решать, жить ей или умереть.

В вертолете меня начало рвать кровью. Отец пришел в ужас, сочтя это признаком внутреннего кровотечения. Надежды его таяли с каждой минутой. Но госпожа Мариам заметила, что я пытаюсь вытереть рот концом платка.

— Она приходит в сознание! — закричала она. — Это хороший знак!

Наконец мы прибыли в Пешавар. Сопровождавшие меня думали, что нас доставят в больницу «Lady Reading», где работал прекрасный нейрохирург доктор Мумтаз. Вместо этого нас отвезли в Объединенный военный госпиталь, самый большой госпиталь в Пешаваре, основанный еще во времена британского правления и рассчитанный на 600 койко-мест.

Здесь получают помощь раненые солдаты и жертвы терактов. Как и большинство госпиталей в нашей стране, он окружен высокими бетонными стенами, и для того, чтобы попасть на его территорию, нужно пройти через контрольно-пропускной пункт. Все это — необходимые меры предосторожности против террористов-смертников.

Меня незамедлительно направили на отделение интенсивной терапии. Часы над постом медсестер показывали, что сейчас всего пять часов дня. В соседнем боксе лежал молодой солдат, которому взрывом самодельной бомбы оторвало ногу. Помимо этого, у него были тяжелейшие ожоги всего тела. Вскоре пришел молодой нейрохирург полковник Джунаид. Отец был недоволен тем, что доктор оказался таким юным.

Доктор осмотрел меня. Я была в сознании, стонала, металась в бреду и без конца моргала, но ничего не могла сказать.

Доктор зашил рану над моей левой бровью — входное отверстие пули. К его удивлению, пули не было видно на рентгеновском снимке.

— Если есть вход, должен быть и выход, — сказал доктор.

Он осмотрел мой позвоночник и обнаружил пулю, засевшую вблизи левой лопатки.

— Наверное, она сутулилась, и когда в нее стреляли, голова у нее была наклонена вперед, — заметил доктор.

Мне снова сделали компьютерную томографию. Доктор пригласил отца в свой кабинет и показал результаты исследования. Он объяснил, что сканирование в больнице Мингоры было сделано только в одной проекции. Новые снимки показывают, что положение более серьезное, чем казалось раньше.

— Видите, Зияуддин, пуля прошла совсем близко от мозга, — пояснил доктор. — Осколки кости повредили мозговые мембраны. Будем ждать и молиться. Оперировать вашу дочь сейчас не имеет смысла.

Отец был в отчаянии. В Мингоре доктора уверяли его, что моей жизни ничего не угрожает, а сейчас выяснилось, что рана очень опасная. Но если это так, зачем откладывать операцию? В военном госпитале отец чувствовал себя очень неуютно. В нашей стране, где армия много раз захватывала власть, люди относятся к военным настороженно.

После мы узнали, что, несмотря на свою юношескую наружность, полковник Джунаид работал нейрохирургом уже тринадцать лет и считался самым опытным и знающим специалистом в армии. Он решил стать военным врачом, идя по стопам своего дяди, который тоже был военным нейрохирургом. К тому же армейские госпитали были лучше оборудованы и обладали большими возможностями, чем гражданские больницы. Пешаварский госпиталь находился на переднем крае войны с талибами, и полковник Джунаид каждый день имел дело с огнестрельными и осколочными ранами.

— Я вылечил тысячи таких, как Малала, — говорил он впоследствии.

Но в то время отец ничего этого не знал и относился к молодому доктору с недоверием.

— Делайте то, что считаете нужным, — только и мог сказать он. Следующие несколько часов прошли в тревожном ожидании. Время от времени я постанывала, моргала или двигала рукой.

Один раз я полностью открыла глаза.

— Никогда прежде я не замечала, какие у нее красивые глаза, — рассказывала госпожа Мариам.

Я заметалась по постели, пытаясь снять с руки датчик, присоединенный к монитору.

— Не надо этого делать, — успокаивала меня Мариам.

— Госпожа, не выгоняйте меня из класса, — прошептала я, словно мы были в школе. Госпожа Мариам была очень строгой директрисой.

Поздно вечером в больницу прибыли мама с Аталом. Их привез на машине друг отца Мухаммед Фарук. В пути они провели четыре часа. Госпожа Мариам заранее позвонила маме и предупредила:

— Когда увидите Малалу, не надо причитать и плакать. Она все слышит, даже если глаза у нее закрыты и кажется, что она без сознания.

Отец тоже позвонил маме и предупредил, что надо готовиться к худшему. Тем самым он хотел защитить ее от страданий. Встретившись, мама и отец обнялись, сдерживая рыдания.

— Доченька, Атал здесь, — сказала мама, обращаясь ко мне. — Он приехал повидаться с тобой.

Хотя братишку просили держать себя в руках, увидев меня, он заревел в голос.

От Атала было слишком много шума, и в конце концов всю мою семью отвели в гостиницу при госпитале.

Тем временем у госпиталя собралось множество людей — политиков, правительственных чиновников, общественных деятелей, журналистов, — которые хотели выразить мне свое сочувствие. Даже губернатор нашей провинции был здесь; он выделил отцу 100 000 рупий на мое лечение. В нашей стране родственники умершего считают особой честью, если им выражают сочувствие представители правительства.

Но моего отца только раздражало оказанное нам внимание. Все эти люди ничего не сделали, чтобы меня защитить, а сейчас ждали, когда я умру.

Около полуночи полковник Джунаид вызвал отца в свой кабинет.

— Зияуддин, у Малалы отек мозга, — сообщил он. Отец не представлял, что это значит и каковы могут быть последствия. Доктор пояснил, что мое состояние ухудшается, сознание гаснет и меня снова начало рвать кровью. Была проведена очередная КТ, которая показала, что отек мозга угрожает моей жизни.

— Но ведь нам сказали, что пуля не задела мозг, — пробормотал отец.

Доктор пояснил, что пуля расщепила кость и мелкие осколки повредили мозг, вызвав его отек. Необходимо удалить часть черепа, чтобы освободить для мозга больше пространства, так как растущее внутричерепное давление представляет прямую угрозу для моей жизни.

— Только операция может дать девочке шанс выжить. Если оставить все как есть, она умрет. А я не хочу сожалеть о своем бездействии.

Услышав, что мне придется удалить часть черепа, отец содрогнулся.

— Но если сделать операцию, она выживет? — спросил он, сознавая, что доктор не может дать ему никаких гарантий.

Полковник Джунаид принял смелое решение, хотя руководство госпиталя отговаривало его от операции, считая, что меня нужно отправить за границу. Решительность доктора спасла мне жизнь. Отец просил его действовать без промедления. Полковник Джунаид сказал, что обратится за помощью к доктору Мумтазу. Трясущимися руками отец подписал согласие на операцию. Там черным по белому было написано: «Пациент может умереть».

Операция началась примерно в половине второго ночи.

Отец и мама ждали в коридоре у операционной.

— Господи, прошу Тебя, сохрани жизнь Малалы, — молился отец. Он даже пытался заключить с Богом сделку.

— Ради того, чтобы моя дочь выжила, я готов до конца дней скитаться в пустыне. Без нее я не смогу жить. Господи, возьми мою жизнь, я прожил уже достаточно. Но молю, сохрани юную жизнь моей дочери. Пусть она даже станет калекой, но останется жива.

В конце концов мама прервала его.

— Бог не скупец и не будет с тобой торговаться, — заявила она. — Если Он решит, что Малала должна жить, Он сохранит ей жизнь и здоровье.

Тем временем полковник Джунаид при помощи операционной пилы отделил от верхней левой части моего черепа участок размером примерно восемь квадратных сантиметров. Теперь у моего распухающего мозга появилось свободное пространство. Затем доктор надрезал подкожные ткани моего живота и поместил туда фрагмент черепной кости, чтобы сохранить его. После этого он сделал мне трахеотомию, так как опасался, что в результате отека у меня может возникнуть нарушение дыхания. Он также извлек сгустки крови из моего мозга и пулю из-под моей левой лопатки.

Операция продолжалась почти пять часов.

Отец не мог не думать о том, что 90% людей, собравшихся у госпиталя, ожидают известия о моей смерти. Конечно, среди них были и те, кто искренне переживал за меня. Но многие завидовали нашей известности и считали, что я получила по заслугам.

Чтобы успокоиться, отец решил немного пройтись по коридору. Стоило ему отойти от операционной, его догнала медсестра.

— Вы отец Малалы? — спросила она.

У отца упало сердце. Он молча кивнул. Сестра провела его в приемный покой.

Отец ожидал, что сейчас она скажет: «Мне очень жаль, но, боюсь, мы ее потеряли». Вместо этого сестра сообщила, что необходимо съездить на станцию переливания крови и привезти для меня кровь.

Примерно в половине шестого утра хирурги вышли из операционной. Они сообщили отцу, что отделили от моего черепа фрагмент кости и зашили его в брюшную полость.

У нас не принято, чтобы доктора давали пространные объяснения родственникам больного, и отец робко осведомился:

— С вашего позволения, я хотел бы задать глупый вопрос. Как вы думаете, она выживет?

— Медицина не относится к точным наукам. Два плюс два не всегда здесь равняется четырем, — ответил полковник Джунаид. — Мы сделали все, что могли. Теперь надо ждать.

— Простите, но у меня еще один глупый вопрос, — не отставал отец. — Зачем вы зашили ей кость в брюшную полость?

— Месяца через три мы ее достанем и поместим на место, в череп, — пояснил доктор Мумтаз. — Это же элементарно.

Следующее утро принесло хорошие вести. Я смогла двигать руками. Три ведущих хирурга провинции специально прибыли в госпиталь, чтобы меня осмотреть. Они заявили, что полковник Джунаид и доктор Мумтаз великолепно справились со своей работой и операция прошла успешно. Но, по их мнению, меня надо было держать в состоянии искусственной комы, потому что, если я приду в сознание, внутричерепное давление возрастет.

Пока я находилась между жизнью и смертью, движение Талибан официально признало свою ответственность за покушение на меня. Однако боевики отрицали, что причина покушения заключалась в моей правозащитной борьбе.

— Да, мы стреляли в нее. Так будет со всяким, кто выступает против нас, — заявил Эхзанулла Эхзан, спикер талибов. — Малала стала нашей мишенью, потому что играла важную роль в распространении неверия. Несмотря на свою юность, она пропагандировала на пуштунских землях западный образ жизни. Она выступала против Талибана, потому что все ее симпатии принадлежали Западу. Президента Обаму она называла своим кумиром.

Отец знал, на что намекает спикер талибов. После того как год назад мне присудили Национальную премию мира, я дала множество телеинтервью. В одном из них меня спросили, есть ли у меня любимые политики. Я назвала Хана Абдулу Гаффара Хана, Беназир Бхутто и Барака Обаму. Я много читала о жизни американского президента и восхищалась тем, что молодой афроамериканец из небогатой семьи сумел осуществить все свои мечты и амбиции. Но образ США, сложившийся в Пакистане, был однозначно негативным и вызывал ассоциации только с атаками беспилотников, секретными рейдами на нашу территорию и агентом ЦРУ Раймондом Дэвисом.

Спикер Талибана заявил, что Фазлулла приказал убрать меня на встрече, которая состоялась два месяца назад.

— Каждый, кто поддерживает правительство в борьбе против нас, умрет от наших рук, — заявил он. — Так было и так будет. Скоро мы нанесем удары по новым мишеням.

Он сообщил также, что они пользовались услугами двух жителей долины Сват, которые собирали сведения обо мне и о маршруте моих передвижений. Нападение было совершено возле армейского контрольно-пропускного пункта намеренно, чтобы показать, что Талибан не боится армии.

Утром после операции в госпитале поднялась суета — сестры наводили чистоту, врачи переодевались в новую форму. Вскоре прибыл главнокомандующий армией генерал Кайани.

— Весь пакистанский народ молится за вас и вашу дочь, — сказал он моему отцу.

Я познакомилась с генералом Кайани в 2009 году, когда он приезжал в долину Сват на митинг против талибов.

— Я счастлива, что армия сделала свое дело и прогнала талибов прочь, — сказала я на этом митинге. — Теперь осталось только поймать Фазлуллу.

Мои слова были встречены овациями. Генерал Кайани подошел ко мне и отеческим жестом положил мне руку на голову.

Полковник Джунаид доложил генералу о результатах операции и о планах дальнейшего лечения. Генерал Кайани сказал, что мои томографические снимки необходимо отправить за рубеж, чтобы получить консультацию тамошних специалистов. После его визита в палату, где я лежала, перестали допускать посетителей, опасаясь, что они занесут инфекцию.

Но все равно люди продолжали приходить: Имран Хан, игрок в крикет, ставший видным политиком; Миан Ифтихар Хуссейн, министр информации нашей провинции и ярый противник талибов, которые застрелили его единственного сына; премьер-министр нашей провинции Хайдер Хоти, с которым я встречалась на ток-шоу. Никого из них ко мне не допустили.

Около трех часов дня из Равалпинди прибыли на вертолете два британских специалиста — доктор Джавид Кайани и доктор Фиона Рейнольдс. Оба работали в клиниках Бирмингема и приехали в нашу страну, чтобы консультировать армейских хирургов, осуществлявших первую в Пакистане программу по трансплантации печени. Пакистан — страна шокирующей статистики, и не только в сфере образования.

Около 15% пакистанских детей больны гепатитом, причем заражение нередко происходит в медицинских учреждениях вследствие использования инфицированных шприцов. Смертность от заболеваний печени в Пакистане очень высокая.

Генерал просил британских специалистов сообщить ему о достигнутых успехах, прежде чем они улетят домой. Встреча докторов с генералом произошла на следующий день после того, как я была ранена.

Когда они вошли в кабинет генерала, там работало два телевизора — местный канал на урду и «Sky News» на английском. Оба сообщали о нападении на меня.

Несмотря на то что генерал и доктор — однофамильцы, они не доводились друг другу родственниками, но были хорошо знакомы. Генерал сказал доктору Джавиду, что его очень тревожит мое состояние, и попросил осмотреть меня. Доктор Джавид, специалист по экстренной помощи в госпитале королевы Елизаветы, согласился и сказал, что возьмет с собой доктора Фиону, сотрудника Бирмингемской детской больницы и специалиста по интенсивной терапии детей. Она опасалась ехать в Пешавар, район, закрытый для иностранцев. Но когда она узнала, что я боролась за право девочек учиться, то отбросила все страхи и решила помочь мне во что бы то ни стало. Доктор Фиона получила прекрасное образование и хотела, чтобы подобная возможность была у всех девочек на земле.

Обстановка в пешаварском госпитале неприятно поразила англичан. Прежде всего они захотели помыть руки и пришли в ужас, узнав, что в кране нет воды. Оборудование, которое использовалось в госпитале, показалось им безнадежно устаревшим. Доктор Фиона спросила, когда мне в последний раз измеряли артериальное давление. Узнав, что два часа назад, она покачала головой и сказала, что давление мне необходимо измерять постоянно.

Хорошо, что мой отец не слышал разговора английских докторов после осмотра. Как сказал доктор Джавид, вернуть больного к жизни после такой операции — это все равно что собрать самолет. Без множества сложных инструментов это невозможно. В госпитале не было необходимого оборудования, а то, что имелось, не умели использовать должным образом. Британские доктора были очень встревожены моим состоянием, но не могли оставаться в Пешаваре и вскоре покинули его на вертолете.

Среди посетителей, которых не допустили в мою палату, был министр внутренних дел Пакистана Рехман Малик. Он принес заграничный паспорт на мое имя. Отец, конечно, поблагодарил его, хотя отнюдь не был уверен, что паспорт мне пригодится.

— Не знаю, зачем это Малале, — сказал он вечером маме, показывая паспорт. — Ведь на небеса принимают без всяких документов.

Оба заплакали. Родители не выходили за стены госпиталя и не знали, что весть о покушении на меня уже облетела весь мир и клиники многих стран готовы принять меня.

Состояние мое ухудшалось. Отец все реже отвечал на телефонные звонки. Но все же он переговорил с родителями девочки из Пенджаба по имени Арфа Карим, с которой я познакомилась на одном из форумов. Эта девочка была настоящим компьютерным гением, она достигла в программировании таких успехов, что уже в девять лет получила сертификат Майкрософт, став самым юным в мире компьютерным профессионалом. Арфа Карим даже летала в Силиконовую долину, где встречалась с Биллом Гейтсом. Но к сожалению, в январе 2012 года она умерла от сердечного приступа, спровоцированного эпилептическим припадком. Ей было всего шестнадцать — на год больше, чем мне. Услышав в трубке голос отца Арфы, мой отец разрыдался.

— Расскажите мне, как жить, потеряв дочь, — попросил он.

«Новая газета», как стало известно ведущим мировым медиа, тоже оказалась в списке претендентов на Нобелевскую премию. Мы поздравляем Малалу как соседи по шорт-листу. Счастливы, что Нобелевский комитет сделал именно такой выбор.