СюжетыКультура

Спасти адвоката Райана

«Двое на качелях» — Чулпан Хаматова и Кирилл Сафонов

Этот материал вышел в номере № 6 от 23 января 2015
Читать
«Двое на качелях» — Чулпан Хаматова и Кирилл Сафонов
Изображение

Кончился тот век. Кончилась та страна. Кончилась эпоха сильных женщин, которые все-таки до слез, до воя в подушку в предфинальной сцене, хотели быть любимы-хранимы — и шли ради этого на любые жертвы. Нынешние сильные женщины подставлять плечо, тащить любимого на себе из огня самоедства, из трясин «бла-бла-бла», из затяжной перестрелки с личным комплексом неполноценности не спешат. Да и разучились.

Эпоха драм-романов-разводов, хаотической бифуркации браков, многоугольников, осенних марафонов пришла к новому порядку довольно прочных семей и очень прочных одиночеств.

И кажется: в 2015 году героиня пьесы Гибсона, бумажный солдатик большой любви, вечно открытая донорская артерия сочувствия — персонаж совсем уж невиданный. Тогда она была одна на тысячи, как утверждал растроганный герой. Теперь таких не делают вовсе.

…Но вновь вспыхивают огни большого города, Нью-Йорка 1950-х. Влетает чудо и чучело в мини с кружевной оборкой: то ли юный Чаплин в женском обличье, то ли Одри Хепбёрн, завитая мелким бесом, то ли итальянская цирковая побродяжка Джульетта Мазина.

Зовут ее Гитель Моска. Это сценическое имя! Она танцовщица. И акробатка: потому что работы мало, бери, что дают. И еще немножечко шьет.

Павел Каплевич, сценограф новой версии спектакля, сделал Нью-Йорк «городом-без-кожи». То бишь без стен: сталь конструкций, трубы коммуникаций, мелом очерченные провода, неоновые трубки реклам висят в пустоте, обозначая скелет квартиры, грудную клетку пространства. За сценой визг трафика, скрип тормозов, говор толпы. И в этой стальной грудной клетке героиня Чулпан Хаматовой мечется, словно сердце.

История Гитель Моска и истинного WASP, белого-англосакса-протестанта, адвоката из Омахи Джерри Райана проста. Джерри бежит от распавшегося брака, от холодной красавицы-жены, от работы на процветающую фирму тестя. По сути — бежит от мира, жестко структурированного сословиями, семьями, доходами, работой с 8.30 до 17.00 (ведь еще и 1960-е не начались!). Бежит в Нью-Йорк, где у него нет лицензии адвоката, денег, короткого поводка семьи и карьеры. Пропадает на чердаке, на бугристой кушетке, купленной у Армии Спасения за восемь баксов. Жалеет себя, как умеют себя жалеть очень благополучные люди после первого нокаута.

И в большом городе встречает эту беззаконную, безбашенную комету. Совершенно не своего круга! (Одно имечко для 1950-х чего стоит: польско-еврейская фамилия Москович, решительно, как юбка, обрезанная до кокетливого итальянистого псевдонима.) Совершенно неподвластную жесткому социальному коду и этикету его прежней семьи. Совершенно одинокую. Смешную, нелепую, жалостливую, кокетливую, прелестную… Готовую просто взвалить его беды на себя!

Кстати: об адски сложных отношениях Джерри с женой и тестем Гитель и зритель узнают всё. О прошлом Гитель — ничего. Совсем. До финала. Хотя у польско-еврейской девушки 1950-х, абсолютно одинокой в Нью-Йорке и во Вселенной, прошлое могло быть любым. Вплоть до спасения из расстрельной ямы, бегства из гетто, шрама от лагерного номера на руке.

Но уж так они оба устроены… Если шрам и был: Джерри не заметит, а Гитель не скажет.

На этот спектакль Москва пойдет косяком: и правильно сделает. Пойдет, чтоб следить — два действия и без малого три часа — за жестом, за взмахом точеной ножки, за батманом у жестяной плиты, где, пока хозяйка крутилась, мерзким образом вскипело-убежало молоко. За актерской игрой Чулпан Хаматовой и Кирилла Сафонова — очень высокого качества. За тонкой мимикой отношений мужчины и женщины: приручения и борьбы, слепоты и нежности, бесцеремонности и высшей интуитивной точности любви. Следить за тем, как самопожертвование расслабляет возлюбленного, а слабость и уязвимость «собирают» его и делают мужчиной. За бесконечной цепочкой, перламутровыми переливами, переходами настроений и состояний — от мюзик-холльного кокетства по телефону до грани жизни и смерти. За историей любви: вот так, по-детски: «А он что?» — «А она что?»

И — еще раз — за качеством актерской игры. Легкой, пестрой, виртуозной.

«Современник» всегда был «театром для людей» (по старой формуле Джорджо Стрелера). И в новой версии вечного спектакля остался таковым. Подзабытая (возможно, чуть обветшавшая) пьеса Гибсона, оказывается, жива и в XXI веке. Наш смех и наше участие — свидетельство тому.

Особенно в финале. Гитель (понятное дело, одна) сидит на кровати, судорожно сжимая подушку. На грани рыдания, вопля, полураспада, депрессии, желтого дома имени Бланш Дюбуа. Силится улыбнуться: надо жить, надо жить… Отчаянно, как жеребенок, машет кудряшками, чтоб стряхнуть слезы с глаз. Ночное море большого города шумит вокруг нее, как вокруг утопающей.

И вновь она похожа на Джульетту Мазину, клоунессу-подранка. А ее улыбка, исторгнутая из себя отчаянным усилием сильной, действительно очень сильной женщины, — на улыбку Кабирии в последних кадрах классического фильма.

С тою разницей, что здесь между актрисой и зрителем нет экрана. И эта мучительная улыбка всякий раз рождается на твоих глазах — в Москве, на Чистопрудном бульваре, зимой 2015 года.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow