В среду Басманный суд рассмотрел жалобу на отказ Следственного комитета России зарегистрировать и провести проверку по моему заявлению о преступлении. Поводом для заявления послужил ультиматум Рамзана Кадырова: «Если боевик в Чечне совершит убийство полицейского или иного человека, семья боевика будет немедленно выдворена за пределы Чечни без права возвращения, а дом снесен вместе с фундаментом».

На момент подачи заявления в Чечне за неделю сровняли с землей 8 домов. Сегодня известно уже о 16 уничтоженных домовладениях. Около 100 человек (половина — дети и старики) остались в зиму без крыши над головой.

Особый акцент в своем заявлении я сделала на высказанную публично (по местному чеченскому телевидению) угрозу сотрудникам Следственного комитета: «…В наших мечетях есть те, кто похожи <на ваххабитов>, а я говорю: …если есть хоть один из этих тысяч признаков, его нужно убить. …Пусть меня посадят. Пусть на меня уголовное дело возбудят. Я сказал. Я, скажите, дал приказ. Если спросят: почему убил? Скажите: Рамзан cказал и убил. Я, кто придет с уголовным делом, застрелю его. Застрелю прям в лоб…»

Процедура подачи заявления о преступлении прописана в УПК РФ абсолютно четко и должна занимать ровно столько времени, сколько дежурному следователю требуется для ознакомления с заявлением, регистрации его в Книге учета сообщений и выдачи заявителю талона с номером, который присвоен его заявлению. Так, по крайней мере, было до 2012 года. Однако в 2012 году появилась внутренняя инструкция Следственного комитета, ссылаясь на которую сотрудники СКР стали вольно трактовать УПК и отказывать заявителям в регистрации сообщений о преступлениях.

Мое заявление рассматривал дежурный следователь СКР Денис Кобелев. По закону следователь — лицо процессуально независимое. Но вместо того, чтобы зарегистрировать мое сообщение и выдать мне талон, следователь Кобелев пошел консультироваться к начальству. Вернулся и заявил, что мое заявление не подлежит регистрации в Книге учета сообщений, и предложил принять его как обращение. Я отказалась и потребовала зарегистрировать устное сообщение о преступлении. Следователь Кобелев опять ушел советоваться с начальством. Вернулся и снова отказал. А потом пригрозил вызвать полицию, если я буду настаивать на своем. Это было нелепо и потому совершенно не страшно. Я заверила следователя Кобелева, что без письменного ответа, в котором будет указана причина отказа, все равно не уйду. Наконец, следователь Кобелев принес бумагу, подписанную начальником отдела СКР Стрижовым. Эту бумагу я и обжаловала в Басманном суде.

— Ваша честь! — сказала я судье Левашовой, рассматривавшей мою жалобу. — Я хочу особо отметить, что Стрижов меня не принимал, мое заявление при мне не читал, мои пояснения к заявлению не выслушивал, приложения к заявлению в виде распечаток с сайтов и DVD-диска с аудио- и видеофайлами не видел. Я не понимаю, каким образом Стрижов пришел к выводу, что в моем заявлении «отсутствуют сведения об обстоятельствах, указывающих на признаки преступления».

Ясности в этом вопросе не появилось даже из выступления представителя СКР Звягина. Он зачитал отзыв на мою жалобу, подготовленный руководителем управления Следственного комитета на 4 листах. Внимания заслуживают два абзаца.

— Ваша честь, — не удержалась я от комментария. — Я передала в СКР видеосюжет, который показали по чеченскому телевидению. В этом сюжете человек, как две капли воды похожий на первого заместителя главы МВД Чечни Алаудинова, буквально приказывает: «…Клянусь Аллахом и Кораном, по прошествии месяца, если они связаны с ваххабитами, я лично возьму это на себя, я сказал начальнику РОВД: надо сажать — сажай, если есть возможность подбросить что-нибудь, подбрасывай, делай что хочешь, убивай кого хочешь. Правитель сказал это…» Надо сказать, что «правитель», на которого ссылаются, — это, конечно, не президент Путин. Согласитесь, невозможно представить, чтобы какой-нибудь высокопоставленный силовик России на федеральном канале призвал убивать граждан, ссылаясь при этом на указание президента России. Вот, даже сотруднику Следственного комитета стало смешно. И мне смешно. А жителям Чечни не до смеха.

На выступление сотрудника СКР Звягина отреагировал юрист «АГОРЫ» Ильнур Шарапов:

— Отказавшись регистрировать заявление моей доверительницы, Следственный комитет ссылается на 20-й пункт «Инструкции об организации приема, регистрации и проверки сообщений о преступлении в следственных органах…» Более того, ссылается на решение Верховного суда РФ. И считает, что Инструкция и решение Верховного суда дают право следователям оценивать, есть или нет признаки преступления в указанных в заявлении фактах без проведения надлежащей проверки. Это не только вольная трактовка УПК РФ, но и решения Верховного суда. В данном решении четко сказано: «Из содержания пункта 20 Инструкции следует, что его действие распространяется только на те обращения, в которых заявители ставят вопрос о привлечении к ответственности судей, прокуроров, следователей, дознавателей и других лиц в связи с несогласием с принятыми ими процессуальными решениями…» Именно в этом единственном случае у СКР есть право не регистрировать заявления о преступлении. Глава Чечни и заместитель главы МВД Чечни, о которых идет речь в заявлении моей доверительницы, не судьи, не прокуроры и не следователи. В заявлении идет речь о высказываниях должностных лиц, а не о судебных и прочих процессуальных решениях. Без проверки фактов, изложенных в этом заявлении, без объяснений чеченских чиновников Следственный комитет не может и не имеет права утверждать, что в их действиях нет состава преступления.

За семь минут до конца судебного заседания в зал заседания влетела катастрофически опоздавшая прокурор Наливайко. И с ходу сформулировала позицию Генеральной прокуратуры.

— Конечно, в соответствии с УПК РФ, любое заявление о преступлении должно быть зарегистрировано. Но право оценивать, подлежит ли заявление регистрации, — это решает только лицо следственного органа. Это сказано в 123-й статье Конституции РФ. Ни суд, ни прокурор не вправе указывать сотрудникам Следственного комитета. Поэтому я считаю, что в данной жалобе надо отказать.

Вынося постановление об отказе (стр. 1, 2, 3), судья Левашова руководствовалась логикой прокурора Наливайко: «Уголовно-процессуальный кодекс РФ не содержит четких требований, предъявляемых к форме и содержанию заявления о преступлении. При получении должностным лицом письменного обращения, основополагающим для решения вопроса о порядке рассмотрения заявления является оценочный критерий, применяемый к содержанию заявления и существу изложенных в нем доводов… Оценка обстоятельств, касающихся наличия в поданном заявлении данных о признаках <преступления>…, отнесена к исключительной компетенции органов предварительного расследования, что соответствует ч. 3 ст. 123 Конституции РФ…»

Содержание указанной статьи Конституции исчерпывается одной фразой: «Судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон». Какое это имеет отношение к сути рассматриваемой жалобы, я не поняла. Надеюсь, мне удастся это выяснить в апелляционной инстанции.

P . S . На самом деле прямое отношение к судебному процессу имела 33-я статья Конституции РФ, которая гарантирует право граждан России «обращаться лично, а также направлять индивидуальные и коллективные обращения в государственные органы…»

В комментарии к Конституции написано, что таким образом данная статья «конкретизирует связь гражданина и государства». Потому что в демократическом государстве граждане не пассивны, а выступают «как активная, инициативная сила, вызывающая реформаторские действия государства и предупреждающая ошибки и злоупотребления властей».

Если бы Генеральная прокуратура и Следственный комитет оперативно отреагировали на антиконституционные заявления руководителя одного из регионов России, я бы все-таки осталась пассивным гражданином. Слишком много времени и нервов отнимает эта самая «связь гражданина и государства». К сожалению, единственная реакция Следственного комитета — проверка по заявлению главы Чечни о причастности к финансированию террористов «некоего Каляпина». Ничего против я не имею. УПК РФ предписывает реагировать даже на абсурдные заявления о преступлении. Но такого же высокого профессионального стандарта я ждала по отношению к своему заявлению. А оказалось, что стандарты двойные.