Иногда кажется, что события августа 1991-го, путча, вовсе не принадлежат «прошлому», не отодвинуты в некую временную даль. Возведенные вокруг Белого дома чугунно-стальные ограды — всего лишь выдумка, каприз чьей-то злой воли. И мы продолжаем стоять там, где стояли в ту самую ночь.

В ту ночь ждали газовой атаки, пули, штыка. Порядок шеренг менялся, те, кто был в третьем и втором рядах, переходили в первый, а отстоявшие в первом — отступали. Слева от меня по виду технарь из ящика, в очках, с перекошенным лицом, повторял: «А мне говорили, что все будет не так». Справа, с противогазной сумкой через плечо, коротко стриженный, невысокий, стоял не то солдат, не то милиционер в гражданском, который поделился водой, чтобы намочить прихваченную из дома марлю: объявили, что вот-вот пустят слезоточивый газ — “черемуху”. И еще он посоветовал, «когда начнется», лечь на землю лицом вниз. Вокруг стреляли — и не только на Садовом кольце, где шли бэтээры и погибло, как сообщалось, несколько человек, но и справа по набережной — и еще дальше, за Торговым центром, где полчаса ухали гаубицы. Что там происходило? В шесть утра я решил позвонить домой: телефонная будка за ближайшим зданием была прошита очередью, асфальт усыпан сбитой пулями со стен штукатуркой. Здесь шел бой. С кем кто дрался?

Считается, что к Белому дому пришли чуть ли не двадцать тысяч человек. Это сильное преувеличение — в ту решающую, но ничего не решившую ночь людей было гораздо меньше. Возможно, цифра в двадцать тысяч относится ко всем, кто приходил к Белому дому до 19 августа, например, помогая подтаскивать всякий хлам к так называемым баррикадам. Может быть, к ним приплюсовали и тех, кто был в самом Белом доме. Пройти внутрь можно было через «окна». Говорили, что пускают журналистов. Я не пошел.

А может быть, к двадцати тысячам отнесли и тех, кто толпой повалил в Белый дом после того, как все закончилось, получать удостоверения защитника.

Происходившее и тогда казалось нереальным: в центре Москвы собрался безоружный народ; к нему с разных сторон подползают хорошо вооруженные, специально обученные, безликие, числом поболе люди с заданием отравить газом, расстрелять, проверить, не осталось ли кого в живых, плюнуть в лицо трупам предателей. Можно ли было защитить Белый дом? Нет. Почему же не произошло то, что должно было произойти? Или в этом не было никакой необходимости? А может, и никакого такого задания тоже не было?

Люди не расходились до пяти-шести утра. Об атаке предупреждали трижды: первый раз около половины первого ночи, второй — перед начавшейся сильной стрельбой на Садовом кольце, третий — еще часа через полтора.

Ночью к причалу подошел небольшой паром, и находившиеся на нем матросы прокричали, что вот, приплыли помогать. Забрезжил рассвет, и стало понятно, что сегодня ничего уже не случится.

Несколько моих знакомых говорили потом, что тоже были рядом с Белым домом. Где? Почему мы не встретились? А так… Кто-то сбежал на дачу. Ну а еще один человек сказал, что вообще не стоило туда приходить, а надо было трансцендентально созерцать.

Стоявших перед Белым домом людей тогда не тронули. Многие из тех, кто был на них похож, погибли позднее и поодиночке. И продолжают погибать.

Ну а те, кто выжил после всех этих лет? Что стало с ними? Что стало с нами? Или, может быть, мы все тогда сдохли, а трупы погрузили на паром, отвезли подальше и закопали? И все вокруг нам только кажется, и все — простая функция давным-давно мертвых клеток мозга и сваленных в кучу тел с их коллективной трансцендентальной способностью воображения в собственном смысле слова? Или, быть может, время остановилось, и мы все еще стоим там, перед ступенями Белого дома, безоружные, и ждем неизбежной смерти?

А может, нам просто больше не хочется вот так умирать, нет на это никаких сил. Все или почти все потрачено на безнадежный вызов тогда, в ту самую ночь. Но кто знает — вдруг все же потрачено не напрасно? Подождем еще немного — увидим. Если останемся в живых.