«Новая газета» продолжает следить за тем, как чиновники и депутаты изощряются в разработке запретительных инициатив, регламентируя все сферы общественного бытия. Мы уже писали о попытках блюстителей морали залезть в постель к своим избирателям, а также об их стремлении очистить интернет от «вредоносной» информации и поставить под контроль каждый гигабайт ежедневного трафика. Теперь поговорим об искусстве.

Казалось бы, те времена, когда за литературное произведение можно было поплатиться свободой, а то и жизнью, навсегда остались в прошлом — и искусство вновь стало площадкой для общения художника и зрителя/слушателя/читателя. Но государственная машина сдавать свои позиции так просто не намерена — более того, с ужесточением общего политического курса рамки свободы деятелей культуры сжимаются все ощутимей. Попытаемся понять: какое искусство нужно нашему государству. А главное — как выжить художнику в жестком противостоянии с властью, которая все настойчивее диктует свои правила и вкусы.

Что запрещали

Богатой фантазией обладают не только депутаты. Иногда произведения искусства попадают под запрет по совершенно фантастическим причинам — благодаря рвению отдельных чиновников.

Есенин и Набоков

В ноябре 2013 года прокуратура Ставропольского края потребовала изъять из школьных библиотек ряд произведений литературы — в частности, некоторые романы Владимира Набокова и «хулиганские стихи» Сергея Есенина. Прокуратура объяснила свое решение заботой о детской психике: такие книги, по мнению ведомства, могут плохо влиять на сон школьников и толкать их к совершению преступлений.

Хаксли и Бодлер

В апреле 2012 года роман-антиутопия Хаксли «О дивный новый мир» и стихи французского поэта Шарля Бодлера стали пропадать с книжных полок магазинов. Издатели объяснили временный отказ от печатания этих книг их попаданием в черный список Госнаркоконтроля, который, впрочем, не имеет обязательной силы. Позже Госнаркоконтроль открестился от претензий к авторам, и книги вновь появились в магазинах.

Рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда»

В некоторых регионах — в частности, в Пскове и Ростове-на-Дону — православным активистам удалось добиться запрета на мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда». Городские власти объяснили свое решение защитой чувств верующих. Интересно, что премьера рок-оперы в России прошла еще в 1990 году, и первый исполнитель роли Христа Владимир Дяденистов получил благословение от РПЦ.

Выставка «Welcome! Sochi 2014»

В июне 2013 года в Перми в рамках фестиваля «Белые ночи» запретили выставку красноярского художника Василия Слонова «Welcome! Sochi 2014» — карикатуры на тему того, как, по мнению русского человека, представляет себе Олимпиаду в Сочи иностранец. Организатор фестиваля Марат Гельман пояснил, что власти сочли выставку русофобской и порочащей Олимпиаду.

Концерты Макаревича и Арбениной

На протяжении всего 2014 года концерты Андрея Макаревича и Дианы Арбениной неоднократно отменялись в разных городах России якобы по техническим причинам. Сами музыканты уверены, что попали под запрет по политическим мотивам: гонения на них начались после их участия в концертах на территории Украины.

Спектакль «БерлусПутин»

В апреле 2012 года руководство петербуржского дворца культуры «Газ» отказалось принимать у себя сатирическую пьесу «БерлусПутин», поставленную Театром.doc по сюжету итальянской пьесы «Двуглавая аномалия». По словам руководителя Театра.doc, во дворце культуры эту постановку охарактеризовали как «нон грата».

Когда «Левиафан» Звягинцева получил «Золотой глобус», это должно было стать чуть ли не самым знаковым событием Года российской культуры. Но так не произошло — по крайней мере, внешне, на телевизионной картинке. Казалось бы, мы показали западному зрителю и критику, что можем не хуже, а даже лучше. Но в тот день, когда фильм Андрея Звягинцева получил одну из самых престижных международных премий, федеральные телеканалы обошли это событие деликатным молчанием — в лучшем случае упомянув между строк, скороговоркой.

Очевидно, что-то не понравилось, и даже понятно что: злободневная картинка российской действительности, суровый, неутешительный реализм, выпады против существующей системы. Такое кино не могло прийтись по вкусу чиновникам из Министерства культуры, которое уже не первый год ведет войну за умы читателей и зрителей, стремясь оградить их от всего чуждого, аморального, опасного и вредного.

Вроде бы искусство должно быть вне политики. Но то обилие запретительных инициатив, с которыми выступают депутаты, запреты на все — даже классику, в которой особо рьяные чиновники умудряются находить подвох — показывают, насколько далека от идеала действительность. Еще в советские годы государство понимало, какое огромное влияние искусство оказывает на настроения, поэтому и взрастило целый цех партийных писателей, художников, режиссеров, объявив остальных чуждыми элементами или даже врагами народа.

Член правления «Мемориала» Никита Петров считает, что стремление цензурирования искусства по советскому образцу является признаком болезни общества.

— В советские годы существовали идеологические конструкции (Отдел агитации и пропаганды при ЦК и Главлит), которые были проводниками партийного влияния в искусстве и культуре, — вспоминает историк. — Идеология же сводилась к тому, что и литература, и кино — слуги партии, которые должны заниматься пропагандой советских ценностей. Сегодня государство, не имея официальной идеологии, пропагандирует вульгарный патриотизм. Причем чем хуже положение дел в стране, чем больше провалов во внешней и внутренней политике и экономике, тем сильнее желание власти отгородиться от действительности — выстроить придуманную, искусственную реальность. В телевизоре сегодня можно найти огромное количество юмористических и песенно-танцевальных передач, фильмов, создающих псевдооптимистическую реальность, но не правду о себе.

«Искусство, понятное народу»

Вот только интересно, как может существовать идеологизированное искусство в государстве, где нет официальной идеологии? И тем не менее очевидно, что есть какие-то критерии, по которым запрещают одно и разрешают другое. Речь уже не о свободе творчества — какая уж тут свобода! — понять бы логику, которой руководствуются чиновники.

— Они не хотели бы видеть искусство разнообразным, — считает поэт Елена Фанайлова. — Точно не нужно касаться темы религии: это показали судебный процесс над организаторами выставки «Осторожно, религия!» и дело Pussy Riot. Нельзя трогать власть — и тем более президента. Лучше не касаться ЛГБТ-тематики.

Другими словами: чем более беззубым, осторожным и мягкотелым будет искусство, а главное — чем дальше от реальности, тем лучше. И такое искусство неизбежно стремится к упрощению.

— Еще важно вот что: не нужно разбираться в современных художественных языках, — добавляет культуролог Даниил Дондурей. — Тот, кто использует современный язык, становится предателем национальных традиций, ценностей. Я все жду, когда будет объявлено знаменитое советское: «искусство должно быть понятно народу».

В свое время знаменитый советский альтист, композитор, дирижер, ученик Шостаковича Рудольф Баршай сказал: «Для деспотии опасно искусство, которое воспитывает не массы, а человека». Стремясь преподнести читателю и зрителю «простое», «понятное», «традиционное», загоняя его в рамки привычного, государство попросту не дает человеку развиваться.

Художник и власть

— Искусство никому не может причинить вреда, — говорит поэт Елена Фанайлова.

Но в Министерстве культуры так не считают. Не так давно министр культуры Владимир Мединский породил мем, пообещав, что не будет поддерживать фильмы о «Рашке-говняшке». Оставив в стороне вопрос уместности самой формулировки из уст министра культуры, подумаем о другом — насколько в принципе позволителен такой селективный подход со стороны государства?

— Если государство выступает с поддержкой любой художественной стратегии и запрещает другие, художественная среда раскалывается на официоз и нонконформистов, — объясняет галерист Марат Гельман. — И это, наверное, самый главный ущерб от идеологизированного Минкульта. Вместо одной здоровой среды, в которой есть разные, иногда полярные позиции, мы получаем две больные: часть творцов убивает свой талант, выполняя госзаказ, подчиняясь власти, другая часть творит в подполье, теряет связь с публикой.

С другой стороны, иногда власть, запрещая, действует себе же во вред, и известная формула «запретный плод сладок» работает и здесь. Еще в 2007 году занимавший пост министра культуры Александр Соколов обрушил страшный гнев на фотоработу «Эра милосердия» — изображение двух милиционеров, целующихся на фоне березок. Соколов попытался запретить эту работу к вывозу из страны для участия в парижской выставке. Стоит ли говорить, что картина все-таки выехала, а критика министра сделала ей отличную рекламу.

— В современном мире запрет действительно контрпродуктивен, — считает Марат Гельман. — Запрещая что-то, ты как бы указываешь — это посмотрите обязательно. Но нельзя сказать, что от этого запрет безобиден. Отношение власти к художнику как к хулигану очень часто дает мракобесам моральное право на насилие и вандализм.

Кино: инструмент для создания мифов

— Кино создает долговременные образы, закрепляет мифы, — объясняет активную «запретительную» деятельность в области киноискусства режиссер Павел Бардин. — По-видимому, государственная машина хочет повторить трюк Эйзенштейна со взятием Зимнего дворца (историки до сих пор спорят, а был ли штурм). Фильмы — очень удобный инструмент для стратегического создания мифов. Газету прочитают и бросят, а кино вместе с яркими визуальными образами будет жить в сознании.

По мнению Бардина, наибольшую опасность представляют не запретительные инициативы, а навязывание патриотического тренда. Сегодня государство все чаще указывает кинодеятелям на то, «как надо делать», а не «что делать нельзя».

— Некоторые чиновники тешат себя мыслью, что при цензуре, из-под давления вырастает особая, благая форма искусства, — говорит он. — Мне кажется, что это не так. Использовать энергию протеста непродуктивно. В индустриальной гонке мы уже проиграли американскому кинематографу (значительную роль в их победе сыграл отказ от «кодекса Хейса», содержащего правила цензурирования кино).

К слову, в 2011 году тогда еще премьер-министр Владимир Путин выступил за введение подобного кодекса киноэтики в России.

Театр: своя арт-прокуратура

Вольномыслие театральных режиссеров привлекает внимание законодателей чуть реже, чем кинематограф, — точнее, здесь все зависит от позиции региональных властей. Например, мэр Красноярска Акбулатов — любитель современного искусства и ему покровительствует. А где-то возникают удивительные ситуации — например, в Барнауле как-то запретили пьесу Бартенева «Про того, который пошел страху учиться» — сказку, рассчитанную на подростков, с пометкой «12+». На спектакль пришла женщина с ребенком пяти лет: он испугался, расплакался, а она после этого написала письмо в управление культуры. Там даже не стали разбираться — просто запретили спектакль.

— Такие вещи возникают из-за какой-то невероятной бдительности и перепуганности, — считает директор всероссийского фестиваля «Реальный театр» Олег Лоевский. — Вообще, отношение к современной пьесе часто заранее негативное, как к какой-то чернухе. Здесь очень распространенные точки зрения звучат примерно так: «Вся ваша молодая режиссура хочет только голых задниц» или «Я спектакль не видел, но осуждаю».

Еще одна проблема, по словам Лоевского, — нарочитая щепетильность по отношению к классике, которую нельзя трогать и по-своему интерпретировать. В этих случаях к травле чересчур смелых режиссеров часто подключается само театральное сообщество.

— Внутри театрального сообщества возникает арт-прокуратура, — рассказывает Лоевский. — Из-за этого выжить в театре тяжело. Велики шансы стать либо цензором, либо трусом, либо лизоблюдом.

Литература: между Платоном и Оруэллом

Писатели и поэты страдают от цензуры менее ощутимо, чем их коллеги по творческому цеху. Но иногда «бдительность» блюстителей морали принимает абсурдные формы: запрет Хаксли за пропаганду наркотиков или Есенина в детских библиотеках — это только капля в море.

— Государство живет принципиально по двум моделям развития: той, что была осмыслена еще Платоном, и той, что была показана в романе Оруэлла, — рассказывает писатель Анатолий Королев. — В платоновской модели искусству была гарантирована автономия от вмешательства власти, в кошмаре Оруэлла искусство, личная жизнь, одежда, еда и даже мысли находились под жестокой тиранической опекой Большого Брата. Россия сегодня — странная смесь этих двух чертежей.

По словам писателя, это рождает неуверенность, и многие вынуждены включать самоцензуру, поскольку «прямого запрета как бы и нет, но изоляция неугодного текста писателю гарантирована, причем критерии «неугодного» меняются каждое утро».

Бывает и хуже

Художники сталкиваются с запретами не только в России. Мы отобрали истории пятерых деятелей искусства, ставших поперек «государственной машины».

Ай Вэйвэй, Китай

Сычуаньское землетрясение 2008 года стало первым поводом для вступления Ай Вэйвэя в прямой конфликт с китайским правительством. Художник тогда провел в своем блоге собственное расследование обстоятельств произошедшего, опубликовал отчеты о коррупции в строительном бизнесе и создал инсталляцию на тему трагического события.

Реакция китайских властей не заставила себя ждать: блог был закрыт, художник избит, а его мастерская снесена бульдозером. Чтобы не дать Вэйвэю принять участие в митинге против уничтожения студии, полиция тайно взяла его под стражу. Позднее художника обвинили в экономическом преступлении и заключили под домашний арест. Сегодня выставки Вэйвэя проходят во всем мире, но без его участия.

Джафар Панахи, Иран

Известный иранский режиссер и сценарист, лауреат премии Сахарова находится сегодня под домашним арестом. В 2010 году он был арестован и осужден на шесть лет заключения за антиправительственную деятельность (пытался снять фильм о президентских выборах) и участие в акциях протеста против официальных итогов выборов 2009 года. Панахи также было запрещено заниматься кинематографической деятельностью, давать интервью и выезжать из Ирана в течение двадцати лет.

Однако несмотря на это, режиссер снял два «несанкционированных фильма» (в своей квартире и на вилле) и получил престижную международную кинонаграду. Под давлением общественности власти смягчили приговор, но не сняли запрет на профессию.

Вин Мау, Бирма

Бирманский певец и правозащитник Вин Мау был дважды заключен под стражу — в 1997 и 2008 годах — за написание песен в поддержку оппозиционного политика, находящегося под домашним арестом. В условиях заключения он умудрился написать еще три песни и снять документальный фильм, за что срок его заключения был продлен.

В 2012 году бирманские власти для ослабления западных санкций против страны освободили известных политзаключенных, в том числе Вин Мау.

Дондуп Ванчен, Китай

Прошлым летом на свободу вышел тибетский кинорежиссер, «узник совести» Дондуп Ванчен. Шесть лет назад, во время съемок документального фильма «Оставим страх позади» (о простых тибетцах, которые рассказывают о своем отношение к китайскому правительству, Далай-ламе и предстоящей Олимпиаде), его арестовали и заключили под стражу (за «разжигание сепаратизма» и «подрыв государственного строя»).

В тюрьме Ванчена периодически пытали, избивали, лишали пищи и не оказывали медицинскую помощь. Родственники наняли кинорежиссеру адвоката, но он так и не был допущен к суду.

Акрам Айлисли, Азербайджан

В 2012 году в московском журнале «Дружба народов» вышли в свет «Каменные сны» Акрама Айлисли — «роман-реквием», которым автор попытался примирить армян и азербайджанцев.

После его публикации писателя объявили предателем на своей родине, исключили из Союза писателей, лишили звания народного писателя и президентской пенсии. Дошло и до террора — проправительственная партия «Современный Мусават» объявила награду в 10 тысяч манат тому, кто отрежет Айлисли ухо.