СюжетыКультура

Сколько весит соловей?

Ю. Мориц. Сквозеро. — М.: Время, 2014

Этот материал вышел в номере № 12 от 6 февраля 2015
Читать
Ю. Мориц. Сквозеро. — М.: Время, 2014
Изображение

Снег на меня садится, В белое одевая. Меня провожает птица До остановки трамвая. Когда я вернусь обратно, Она меня встретит… Боже, Это — невероятно, И всё остальное — тоже.

Поэтому большая книга такого поэта — это всегда событие для читателя. Событие это может быть и неоднозначным, но его масштаб от этого не меняется. Новый сборник Ю. Мориц — «Сквозеро», выпущенный в прошлом году издательством «Время», — включает в себя четыре книги: «Озеро, прозрачное насквозь», «Большое Льдо», «Героин перемен» и «Ужасные стихи». Прекрасное полиграфическое оформление лишний раз наводит на мысль о том, что уважение издательства к автору всегда выгодно и читателю.

Вынесенный в начало сборника эпиграф из Блока эту мысль продолжает: почтение к автору предполагает все-таки и обязанность предостерегать его от явных ошибок. Ведь такое начало — «…может только хам над русской жизнью издеваться. Она всегда — меж двух огней» — как минимум озадачивает. Как будто задушевный разговор начинается с окрика: «Не смей!» Собеседнику остается лишь испуганно озираться.

Эта весьма характерная авторская манера — сражаться насмерть, невзирая даже на отсутствие врага — по мере продвижения от первой книжки сборника к последней становится все более очевидной.

Так, в первой есть немало замечательных стихотворений. Это «Призрачно, прозрачно», «Сквозеро», «Два слова», «Язык обид — язык не русский…», «Я видела солнце…» и другие.

Я видела солнце сквозь нежный стручок Молодого горошка, Где света небесного чайная ложка Поила зрачок.

Или:

Сквозеро, читающее лося Зеркалами берегов, планет, Птиц, летящих с дрожью сквозь колосья Звёздных зёрен, где озёрен свет.

Мы узнаем здесь так свойственное Юнне Мориц «живописание». Когда тонкий языковой слух позволяет автору не просто играть словами, а превращать их в живые, осязаемые, видимые картинки.

В книжке «Большое Льдо» стихотворений такого уровня уже гораздо меньше: «На случай жизни…», «Проснуться от страха и боли…» — вот едва ли не всё. В двух последних книгах сборника их, увы, нет.

При этом уже в первой, лучшей, есть вещи, заставляющие читателя спотыкаться.

Вот концовка стихотворения «Соловей»:

Соло вей, осоловей, малютка! Ведь ты весишь граммов девяносто. У таких, как ты (подумать жутко!), Не бывает творческого роста.

«Осоловей» здесь вряд ли уместно («осоловеть» — не просто впасть в полудрему, а в мутную, тяжелую). И весит взрослый соловей, по утверждению справочников, не больше тридцати граммов.

Можно и не обращать внимания на эту погрешность (у кого их нет?), но она — наглядное свидетельство того, что Юнна Петровна… Сейчас, соберусь… Так вот, Юнна Петровна может ошибаться.

И здесь особый интерес представляет четвертая книга сборника — «Ужасные стихи». Возможно, эпиграф из Блока предварял сначала именно ее. Это было бы в любом случае уместней, поскольку книжка практически полностью посвящена сегодняшним «врагам народа» — внешним и внутренним. Автор «проповедует любовь враждебным словом отрицанья» так неистово, что поэтическая реакция нисходит до уровня «сам ты …!». Позиция знакомая, но малоперспективная, и прежде всего — с поэтической точки зрения. «Мы Гитлеру равны?/Да он — родной ваш папа!» — славно поговорили.

«Ужасные стихи» — хорошее название для четвертой книжки главным образом потому, что в абсолютном большинстве — это не стихи. Да, это — искренность и гнев. «А где поэзия? Куда ушла она?» Дело ведь не в клокотании отрицательных эмоций («А мне, мерзавке, жаль,/Что гибли наши парни/За бешеную шваль/На русофобской псарне»), а в том, что все это моментально выбрасывает читателя из области поэтического (в политическую).

Когда настоящая поэзия обращена ко всем и каждому, она объединяет людей, «Героин перемен» и «Ужасные стихи» только усугубляют разногласия между людьми, аудитория заведомо сужена. И узость эта нехороша. Она отнимает даже у такого мастера, как Мориц, слишком многое, включая логику и чувство меры: «Ах, Сталин, Сталин, стал кристален,/Поскольку антисталинист/Великой подлостью засален,/Смахнув страну под плясок свист».

Сразу вспоминается «построенный в боях социализм» — конструкция куда менее долговечная, чем стихи Маяковского. Соцреалисты тоже любили говорить просто о сложном и только с одного ракурса.

Вообще поэзия как подручное средство, например как инструмент политической борьбы, — отдельная тема для обсуждения. Но если уж на горизонте замаячил глагол «использовать», скажу, что настоящие стихи рождаются только в том случае, когда талант «использует» поэта. Если же наоборот, то результат, как правило, удручает. Драться, конечно, можно и микроскопом. Правда, вряд ли это его улучшит.

Представляю себе «Ужасные стихи», подписанные, например, «Иван Петров». Не осилил бы и двух строф. Но автора зовут Юнна Мориц, и остается наблюдать это как стихию. У половодья ведь не попросишь забыть мусор на дне. Приходится вздыхать и чистить берега.

Тем более что у всех стихов на свете (и плохих, и хороших) есть одно прекрасное качество — их ведь можно и не читать.

Как можно не смотреть на радугу, не провожать закатные облака…

И (уж конечно!) не писать эту рецензию.

Арсений АННЕНКОВ — специально для «Новой»

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow