Если б был я Дэн Браун — давно бы уже Подошел бы к профессии правильно. Вот идея романа, на чьем тираже Я нажился бы круче Дэн Брауна. Но роман — это время, детали, слова, А с балладою проще управиться. Начиналось бы так: Патриарх и Глава Удаляются в баню. Попариться.

(Происходит все это не в нашей стране, Не на нашей планете, а где-то вовне.)

Разложив на полке мускулистую плоть И дождавшись, пока разогреется, Президент бы спросил его: — Есть ли Господь? Патриарх бы сказал: — Разумеется.

Президент бы промолвил: — Я задал вопрос, Но остался, похоже, непонятым. Патриарх бы ответил: — Ну если всерьез, То, естественно, нету. Какое там!

Президент бы его повалил, придавил И сказал: — Я с тобой не шучу. Уловил? Жаркий воздух хватая, тараща глаза, Патриарх бы сознался безрадостно: — Ну за что ты меня? Я не знаю… не зна… Президент бы сказал: — Мы дознаемся.

И ушел бы приказ по спецслужбам страны: Оторваться на месяц от всякой войны, От соседских разведок, подпольных врагов И от внешнего, злобу таящего, Разыскать, Перечислить наличных богов И найти среди них настоящего — Меж мечетей, меж пагод, меж белых палат… Не впервой им крамолу откапывать! Ведь нашли же однажды. А Понтий Пилат Был не лучше, чем наши, уж как-нибудь.

И пойдет панорама таинственных вер: Вудуист, например, Синтоист, например… Это сколько же можно всего описать! И мулатку, и немку прелестную, И барочный фасад, И тропический сад, И Мурано, и Бонн, и Флоренцию! Промелькнул бы с раскрашенным бубном шаман И гречанка с Афиной Палладою… Но зачем мне писать бесконечный роман, Где отделаться можно балладою?

И, обшарив сакральные точки Земли, Возвратятся герои в песке и пыли, Из метели и адского печева, И признаются: — Мы ничего не нашли. А докладывать надо. А нечего.

И возьмут они первого встречного — ах! — Да вдобавок еще и калечного — ах! — И посадят без всякого повода, И хватают его, и пытают его, И в конце уже богом считают его, Ибо верят же все-таки в Бога-то! И собьют его с ног, И согнут его в рог, Ибо дело действительно скверное, — И когда он под пыткой признает, что Бог, Он и будет тем Богом, наверное. Покалечат его, Изувечат его, А когда он совсем покалечится — То умрет под кнутом, И воскреснет потом, И, воскреснув, спасет человечество.

И начальство довольно – Не в первый же раз Предъявлять бездыханное тело им. Неизменный закон торжествует у нас: Если Господа нету, То сделаем.

И случится просвет На две тысячи лет, А иначе бы полная задница, Потому что ведь Бога действительно нет, Пока кто-то из нас Не сознается.