СюжетыКультура

Ким Смирнов: «У ПОПА БЫЛА СОБАКА…» или ОПЯТЬ ЛЫСЕНКО, ОПЯТЬ В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ. Из личного дневника

Этот материал вышел в номере № 29 от 23 марта 2015
Читать
Изображение

23 декабря 1987 г. Среда. К нам в известинский отдел науки прислали из Сибири удивительный документ – номер «Красноярского рабочего», а в нём такая заметка: «На дискуссии критиковали в основном теорию Вавилова. Теорию Лысенко считали прогрессивной, а когда стали голосовать, то за теорию Вавилова подняли руки немногие. Большинство участников дискуссии голосовали за теорию Лысенко. Вавилов ушёл с дискуссии в плохом настроении, а вскоре его взяли «ежовые рукавицы». Нет, он не был оклеветан, он публично оклеветал сам себя. Публично отстаивал старую догму. Новая теория Лысенко пробивала себе дорогу… Да, с такими академиками, как Вавилов, нужно было бороться, иначе не было бы победы над фашизмом.

Мои предложения:

  1. Переименовать ул. Вавилова. Присвоить ей другое, достойное имя, исправить эту несправедливость.

  2. В связи с перестройкой и демократизацией общества разрешить проводить дискуссии по некоторым не совсем ясным вопросам, таким, как генетика, а то, может быть, и сейчас есть богомолы-академики».

Автор – Ф. Милютин, участнпк той дискуссии 1939 года. Удивительно, в этом письме всё, начиая с требования «разрешить дискуссии о генетике» во времена, когда никто никаких дискуссий уже вообще не запрещает, даже по самым «запретным» ещё вчера темам – тут автором, видно, движет тайная тоска по минувшим (но вот, оказывается, отнюдь не безвозвратным) временам, когда истинность или ложность научных теорий (и что самое страшное – зачастую и судьба жизни и смерти авторов этих теорий) решалась простым голосованием тёмных, непросвещённых, а порой и просто невежественных аудиторий.

Но самое удивительное: газета печатает это как читательский отклик на свою же, вполне нормальную публикацию к 100-летию со дня рождения Николая Вавилова, прикрывшись «зонтиком гласности» и не удосужившись даже дать так широко ныне применяемое примечание, что, мол, редакция разделяет далеко не все мнения и оценки своих читателей.

По этому поводу дал в сегодняшних «Известиях» колонку, кончив её словами: сам Николай Вавилов в защите ныне не нуждается. За его правоту «проголосовало» все дальнейшее развитие мировой генетики. Наветы уже не в силах лишить его бессмертия, как, к горю и стыду нашему, на нашу беду, около 45 лет назад их всесилие лишило его жизни. И когда запоздалый ком грязи летит ему вдогонку, его это уже не коснется. Это касается нас.

1 апреля 2009 г. Среда. Звонок знакомого биолога: «Читал в «Литературке»?» — «Что?» — «Манифест неолысенковщины!». Открываю «ЛГ»: «Академик Лысенко и бедная овечка Долли», автор — профессор, доктор медицинских наук Михаил Анохин. Читаю. Удивлению нет предела. Оказывается, короткий век знаменитой овечки объясняется тем, что «не только ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) клеточного ядра ответственна за генетику, но также цитоплазма, внутриклеточная среда, в которой «плавает» ядро. Это доказала американка Барбара Мак-Клинток, за что ей в 1983 году присудили Нобелевскую премию». И тем самым она подтвердила теорию Т.Д. Лысенко. Ведь «сталинский академик (или «народный академик» — его так тоже называли) доказывал, что наследственные признаки связаны со всей клеткой в целом, а не только с ее ядром, из чего вытекает, что внешняя среда влияет на наследственность». Тому доказательство — «опыт Лысенко по яровизации».

«К сожалению, новые сорта полезных растений не производили впечатления на Академию наук СССР, где с 60-х годов тон задавали физики-атомщики, и там с позором заваливали кандидатуры, предлагаемые Лысенко».

На физиках-атомщиках, а также математиках и разных прочих космических конструкторах, на которых «не производили впечатления новые сорта полезных растений», автор «оттягивается со вкусом» по полной: «В отличие от Т.Д. Лысенко два других столпа советской прикладной науки, И.В. Курчатов и С.П. Королев, не подвергались поношению (это Королёв-то, прошедший ГУЛАГ, «не подвергался»?! – К.С.). Может быть, оттого, что их засекреченных имен не знала «широкая общественность»? Фамилия же президента АН СССР М.В. Келдыша острословами обыгрывалась: «Выкелдыш» — еще самое пристойное…»

И резюме: «…Эксперты по прошествии времени считают вклад Т.Д. Лысенко в науку, и тем более в практику, бoльшим, чем, например, И.П. Павлова». «…Овечка Долли умерла, а раньше умерла та генетика, которую с избыточной страстностью критиковал Лысенко. Законы Грегора Менделя, детализированные Морганом, оказались точны лишь для гороха, на котором экспериментировал первооткрыватель этих законов — любознательный богемский монах. К концу ХХ века генетику все более замещает молекулярная биология…»

А финальный аккорд такой: «Погибший в тюрьме Н.И. Вавилов крайне мало сделал для науки и практики, зато много путешествовал. Заводил на Западе знакомства, имел там счета в банках <…>. И растрачивал государственные средства без отдачи». В.И. Пыженков в брошюре «Н.И. Вавилов — ботаник, академик, гражданин мира» пишет: «Подлинно всемирную известность доставили ему не его научные открытия при жизни, а его трагическая смерть».

Отказываюсь верить глазам. Заглядываю в выходные данные: не первое ли апреля? Нет, 18—24 марта. Ищу хоть намёк на мистификацию. Не нахожу.Тут есть вещи, очевидные даже для меня, неспециалиста. Я знаком, например, с блистательными работами Барбары Мак-Клинток, третьей в истории Соединённых Штатов женщины, избранной в их Национальную академию наук и вообще особы легендарной, имя которой носят научные учрежденияи лаборатории в разных странах, в честь которой даже выпущены почтовые марки в США и Швеции. Скольких юных особ прекрасного пола позвал в генетические лаборатории пример её жизни, до конца, до предела отданной науке.

Но какое отношение к ней может иметь Лысенко? Да никакого! Ведь как раз в те годы, когда она делала свои, носившие фундаментальный характер генетические открытия, у нас в стране именем Лысенко, как милицейской дубинкой, били по головам не менее блистательных отечественных генетиков. Нобелевское признание, как это часто бывает, пришло к ней на десятилетия позже. Однако это никак не ставит под сомнение «антилысенковскую» нацеленность её работ.

Конечно же, одно дело, так сказать, личное впечатление и совсем другое -- что думают по этому поводу специалисты. К знакомому, сообщившему мне о «манифесте неолысенковщины», за комментариями обращаться не стал. Хотя в генетических исследованиях у него уже есть значительные результаты, но человек он пока ещё молодой, научной политкорректностью необузданный, дубиной лысенковщины по голове реально не битый и посему относящийся к ней как к очевидной для него рениксе (а ежели по-русски – к чепухе), выскижется он скорее всего лапидарно, ярко, может быть, и остроумно, но в такой форме, которую даже далеко не пуританские языковые нормы нашей газеты сочтут непечатною. И поэтому я попросил прокомментировать одиозную публикацию ведущих наших ученых-генетиков, куда более серьёзно отнёсшихся к этому протуберанцу лысенковщины. И вот что они мне сказали.

Владимир Гвоздев, академик РАН, зав. отделом молекулярной генетики клетки РАН:

— Разбирать безграмотную и разухабистую статью М.Анохина не имеет смысла. Ни клонирование овечки Долли, ни эксперименты Мак-Клинток никакого отношения к антинаучным представлениям Лысенко не имеют. Они могут быть использованы только для критики этих представлений. Мак-Клинток является классиком-цитогенетиком (ругательное слово у лысенкоистов), ее работы подтверждали хромосомную теорию наследственности. Нобелевскую премию она получила за открытие у кукурузы мобильных (перемещающихся по хромосомам) элементов, редкие перемещения которых могут вызывать мутации — наследуемые повреждения генов.

Статья Анохина заставила меня вспомнить события начала 80-х, когда на соискание Госпремии СССР выдвигалась коллективная работа за открытие мобильных элементов у плодовой мушки-дрозофилы (в число соавторов входили я и мой сотрудник) и предполагалось ее обсуждение. Нас тогда предупреждали, что могут выступить лысенковцы с абсурдными высказываниями, интерпретирующими эти работы как противоречащие хромосомной теории наследственности и будто бы подтверждающие представления Лысенко. Замечательные опыты с клонированием животных как раз опровергают «положения» Лысенко и подчеркивают роль ядра и хромосом в наследовании, что резко отрицали он и его прихвостни.

Проблемы клонирования организмов и вопросы изменения генетической программы развития (получение индуцированных стволовых клеток) — это логическое развитие хромосомной теории наследственности. Как всякая фундаментальная теория она обрастает множеством новых фактов, в том числе представлениями о том, что информация, закодированная в хромосомной ДНК, может быть временно (в процессе развития) как репрессирована, так и реактивирована.

Евгений Свердлов, академик РАН:

— Ссылка на то, будто бы классическая генетика исходно утверждает передачу наследственной «идиоплазмы» от поколения к поколению в неизменном виде — от лукавого. Такая концепция действительно когда-то была. Но потом появилось понятие генетических мутаций. В 1946 году Герман Дж. Мёллер получил Нобелевскую премию за доказательство того, что мутации в частности возникают при рентгеновском облучении организма.

Принципиально новый шаг — рождение синтетической теории эволюции, объединившей дарвиновскую теорию естественного отбора с генетикой. В соответствии с ней под воздействием внешней среды, ее изменений в живых и растительных организмах возникают мутации, наследуемые изменения генетического материала, а не соматических тканей. И дальше в результате естественного отбора выживают те организмы, которые лучше приспособлены к новым условиям окружающей среды. Вариабельность, вызываемая изменением генов, чрезвычайно высока. Например, два человека отличаются друг от друга тремя миллионами различий в генетическом аппарате.

Но, смею вас уверить, Лысенко обо всем этом никакого понятия не имел. Тем более — о спирали ДНК, тем более — как о генетическом наследственном материале. Во времена биологических дискуссий 30-х годов представления о генах по сравнению с нынешними были еще довольно абстрактными и поэтому весьма уязвимыми. Но все же их сегодняшний уровень берет истоки в вавиловской генетике, а не в лысенковских манипуляциях.

Например, яровизация приводится автором в качестве аргумента против классической генетики, в пользу Лысенко. Это, как известно, выдержка семян при пониженной температуре, дающая в результате бoльшую урожайность. Но это не наследуется, это нужно каждый раз возобновлять. В данном случае временно меняется активность генов, но сами они остаются неизменными. Вот если бы в результате яровизации появлялись наследуемые мутационные изменения, да при том такие, которые нам нужны, тогда бы другое дело!

Насчёт Барбары Мак-Клинток коллега явно все перепутал. Ничего она не говорила о цитоплазме. Все ее исследования относятся к хромосомам в ядрах клеток. А «цито» тут просто потому, что все события разыгрываются в клетке, в ее ядре. Мак-Клинток, занимаясь не цитоплазмой, а хромосомами в ядрах клеток кукурузы, показала, что определенные участки ДНК в их структурах могут менять свое положение, «прыгать» в хромосомах с места на место. Но это как раз очень далеко от того, чем занимался «народный академик», и свидетельствует не в его пользу, а против него.

Мичурин, которого автор упоминает как сторонника Лысенко, тут тоже — как пуговица от чужого платья. Он был прекрасным, очень успешным селекционером, но никакого отношения к дискуссиям о наследственности не имел. Разве что его к ним искусственно привязывали.

После «свержения» Лысенко его выдвиженцы отвергались АН СССР? Это правда. Но для этого были основания. Весь мир уже понимал и признавал роль генетики в жизни человеческого общества. Уже шли первые эксперименты по целенаправленному селекционному изменению генетического аппарата растений и животных. И можете представить, на каких задворках оказались на этом фоне «научные достижения» Лысенко и «предлагаемых им кандидатур».

Что касается сенсационного заявления, будто классическая генетика умерла и законы Менделя оказались верными только для гороха, большей нелепицы, трудно себе представить!

Оба закона Менделя по-прежнему являются основными и в современной генетике. Какой из учебников ни возьмешь, там обязательно они будут, ибо проявлялись в очевидной форме не только на горохе, но и на дрозофиле — бедной экспериментальной мушке, которой так досталось в газетных фельетонах 1948 года «о мухолюбах-человеконенавистниках». Теперь вот достается менделевскому гороху.

Сегодня и студенту, изучающему генетику, понятно, что есть признаки простые, за которые отвечает один ген. И тогда эти признаки наследуются в полном соответствии с законами Менделя. Но большинство признаков являются сложными. За них отвечает не один ген, а несколько. И тогда гены наследуются по менделевским законам, а признаки — по каким-то производным от них. И молекулярная биология не замещает генетику! Она на самом деле всего лишь пытается объяснить генетические закономерности на молекулярном уровне.

Генетика становится все более комплексной наукой, в которую вкладывают свои усилия и молекулярная биология, и физхимия, и математика, и информатика. И это подкрепление, но никакое не замещение. О Лысенко никто бы давно уже и не вспоминал, кроме историков науки, как о кроваво-курьезном инциденте прошлого, если бы все время его не вытаскивали на поверхность любители пофрондировать против признанных научных авторитетов, в числе которых по праву находится и Николай Вавилов.

Гарри Абелев, академик РАН, зав. отделом иммунохимии Института канцерогенеза Российского онкологического центра имени Н.Н. Блохина РАМН:

— Надо ли тратить силы и время на возражения этой настоенной на прямой лжи чепухе? С «теориями» Лысенко давно покончено, и попытки «актуализировать» их бессмысленны.

Даже во времена своего господства лысенковщина уже была позавчерашним днем. Это Вавилов — что показало время — в начале смотрел на столкновение с Лысенко как на научную полемику. И даже на первых порах поддерживал, выдвигал его. А на самом же деле с противоположной ему стороны никакой научной полемики, никакой научной этики не было. Об этом к сегодняшнему дню существует более чем достаточно документальных свидетельств. На что рассчитывает автор, когда утверждает, будто «теория Лысенко в 30—50-е годы шла вразрез с господствовавшими тогда теориями»? На неосведомленность молодой аудитории (к сожалению, может быть, даже не читавшей почти документальную повесть Владимира Дудинцева «Белые одежды»)? Ведь старшее-то поколение хорошо помнит, что именно в конце 30-х репрессии выкосили из биологической науки целый ряд выдающихся ученых именно «вавиловского» направления. А что касается конца 40-х — начала 50-х годов, так это было время не только господства, но и «триумфа» Лысенко, оголтелой травли его противников.

Эта публикация — в отвратительном духе и стиле сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Но она напрямую связана с тем развалом, который произошел в последние 20 лет в российской науке, в биологии в частности. Наша генетика после затмения лысенковщины только-только стала выходить на мировой уровень, на котором она пребывала в качестве лидера как раз во времена «господства» концепций Вавилова, Кольцова, Четверикова, Карпеченко и других выдающихся ученых, как ей был нанесен новый удар, который может оказаться посерьезнее лысенковского невежества. Попытки реанимировать Лысенко стали возможны на фоне и вследствие того пренебрежения к фундаментальному знанию, которое воцарилось у нас вместе с установлением прямолинейно, примитивно понятных рыночных отношений как власти денег буквально во всех сферах жизни, как погони за легкой и быстрой прибылью.

Фундаментальные науки чаще всего сиюминутных дивидендов не дают, а потому не попали в число приоритетов новорусских бизнесменов и политиков. Хотя на словах они часто клянутся в любви к знаниям, к науке. На практике же шло разрушение тех ценностей, на которых всегда основывались фундаментальные науки. В результате из России стал в массовом порядке перетекать за рубеж и в коммерческие структуры тот интеллектуальный слой молодежи и среднего поколения, который подпитывал и продолжал десятилетиями складывающиеся научные школы. Произошло самое страшное, непоправимое: стали исчезать сами школы, в основе которых всегда лежало среднее поколение в науке, принимавшее эстафету от старших и передающее ее молодым. Сегодня возврат в Россию уехавших ученых, воссоздание этого связующего звена — самая больная, самая острая проблема. Дело здесь не только в средствах. Возникла острая этическая проблема: как встраивать вернувшихся ученых, не оттесняя пожилых научных работников, которые на своих плечах вынесли трудные годы, совпавшие с оттоком активных ученых из науки.

Не знаю, удастся ли нам (особенно в кризисной ситуации) подняться со дна тем увеличением ассигнований на научные программы, которое сейчас намечается. Нужен очень трезвый анализ: столько ли, сколько надо, выделяется средств; туда ли они вкладываются; не окажутся ли они в финале в карманах чиновников разных рангов? Опыт двух последних десятилетий в этом отношении оптимизма не вызывает. Сколько раз мы видели, как средства, выделявшиеся якобы на науку, распределялись по знакомству, уходили на сторону. И где гарантии, что и нынче не получится не как лучше, а как всегда? Такие примеры решающего участия самих ученых в судьбе выделяемых средств, как фонд Сороса и Российский фонд фундаментальных исследований, к сожалению, крайне редки.

Ну вот видите, на какие печальные мысли навел меня этот дикий рецидив лысенковщины. В свете того, что произошло с фундаментальной наукой в новой России, на нашем с вами веку, возврат к лысенковщине и объясним, но и случился на фоне куда более разрушительных для науки явлений. Это гораздо хуже, чем лысенковщина.

Какими страшными ни были времена господства тоталитаризма, но раньше хоть были те же физики-атомщики, которые и сами, как тогда говорили, «отбились от лысенковщины атомной бомбой», и взяли под зонтик уранового проекта гонимых генетиков. Курчатов организовал у себя отдел молекулярной генетики, из которого потом вырос один из самых авторитетных институтов академии.

Сейчас же в нашей науке почти не осталось сильных ученых, которые могли бы оказать влияние на начальство, на правительство, потивостоять коррумпированной бюрократии, диктату быстрых, бешеных денег. Вместе с крупными личностями из старшего поколения с его высокими этическими принципами в науке, исповедовавшимися Капицей, Таммом, Энгельгардом, Вавиловым, Зильбером, Моисеевым, Раушенбахом, уходит время для появления, становления таких людей, уходит время науки. Разрушение системы ценностей в фундаментальной науке, замещение ее сиюминутной выгодой — смертельная опасность для будущего России.

В этом ряду комментариев выдающихся наших генетиков мне особенно дорого мнение Гарри Абелева, одного из последних (если не последнего) классиков «золотого века» отечественной генетики, насильственно оборванного – воспользуемся символикой романа Стругацких «Трудно быть богом» -- воцарением «серого ордена» лысенковщины.

Да, Лысенко — это уже позавчерашний день. Но почему так долго тянется в нашей жизни след, казалось бы, навсегда отверженной ею лысенковщины? Не потому ли, что мы и по сей день не отрешились от того стереотипа, который в психологии известен как «мышление комплексами» и означает сведение сложных, противоречивых явлений жизни, истории, науки, требующих глубокого анализа, убедительных доказательств, к бытовым и политическим лозунгам-примитивам?

Особенно наглядно это проявлялось когда-то в фантасмагорических судебных процессах, именовавшихся при Сталине научными дискуссиями. Процессы, как представляется, канули в прошлое, в позавчера. Но мышление-то комплексами от нас никуда не делось! Потому лысенковщина и сегодня реанимируется, регенерируется в новых обличиях в одном ряду с судебным иском питерской школьницы к Дарвину за его теорию происхождения видов, посягающую на божественное сотворение человека. С засильем хорошо оплачиваемых астрологов на страницах газет. С недавним включением Госстандартом и Минэкономразвития России магов и колдунов в классификатор экономической деятельности. Так что маги и колдуны (а их в одной Москве, по сообщениям СМИ, 100 тысяч) теперь будут охмурять народ на вполне законном основании.

Послушайте! Ведь если лысенковщину воскрешают, если пытаются к ней припутать даже бедную овечку Долли, перешедшую в мир иной аккурат в последнем по времени Году Овцы, значит, это кому-нибудь нужно? Публикации, подобные статье М. Анохина, появляются в СМИ не случайно, являются предвестием, «пробным камнем» чьих-то далеко идущих намерений. Поэтому весьма любопытно узнать, что думает по этому поводу руководство Российской академии наук. Но оно пока безмолствует. А что думаю лично я, об этом – в сегодняшнем номере «Новой газеты», вышедшем, кстати, в 16-й её день рождения, с чем себя, моих коллег и наших читателе и поздравляю.

Да, в год овцы или осла Назло нам всем овечка Долли, Осатанев от звёздной доли, Взяла и вовсе померла. Овечку бедную любя, В науку веря непреклонно, Мы днесь клонируем себя, Ну и в дурдом загоним клона, Внушив ему: не так всё было, А как на сессии ВАСХНИЛа (ведь в здравом ежели уме, Сам он о том ни бэ-э-э, ни мэ-э-э). Мол, ты, дружок, понять изволь: Лысенко – бог, Вавилов – ноль. Тут на Канатчиковой даче Ведь всё устроено иначе, Чем на Марсе и Луне, И в Матросской тишине.

22 февраля 2015 г. Воскресенье. Мне кажется, я это вижу в дурном сне. Та же «ЛГ». Тот же автор – доктор медицинских наук М . Анохин. Те же ссылки на брошюру Б. Пыженкова, из коей «следует, что «гомологические ряды» известны в биологии со времён Дарвина, а 300 тысяч образцов семян, собранных по всему миру Вавиловым, никакой пользы не принесли». Текст, вроде бы, обновлён (хотя прямых текстуальных повторов тоже хватает). Но позиционный смысл обеих публикаций полностью совпадает: в дискуссиях 30-40-х годов прошлого века, апофеозом которых стала сессия ВАСХНИЛ 1948 года и которые сопровождались удушением генетики и генетиков (вплоть до физического устранения последних), правыми якобы оказались сторонники не Вавилова, а Лысенко. Финальный аккорд (цитата из той же брошюры) так и просто дословно перенесён из одной публиации в другую: «Подлинно всемирную известность доставили ему (Николаю Вавилову – К.С.) не его научные открытия при жизни, а его трагическая смерть».

Но это не сон. Передо мной – во бумажной плоти -- № «ЛГ» за 4-10.2.2015 г.

Начатый в первой публикации мотив гнобления Лысенко и его сторонников «зловредными» физиками-атомщиками и математиками, рассчитывающими космические трассы, продолжен тут включением в число «гнобителей» незабвенного Трофима Денисыча академика Андрея Сахарова: «…определение «жулик» (в адрес Т. Лысенко – К.С.) следует отнести к советской мифологии, в которой Лысенко оболган, причём академик Сахаров и Академия наук прямо обвинили Лысенко в убийстве Вавилова, внося важный вклад в травлю».

Ну если, положим, придерживаться советской мифологии 1948 года и более поздних, да и более ранних времён, то в ней оболгана была как раз вавиловская генетика, а Лысенко выступал в качестве героя-триумфатора. И физикам-атомщикам приходилось тогда не столько гнобить Лысенко, сколько спасать генетиков от его преслелований. Я беседовал об этом с другом Курчатова и его преемником в руководстве атомной наукой страны академиком Анатолием Петровичем Александровым. И вот что он сказал: «Среди физиков было тогда немало тех, кого серьезно беспокоила ситуация с генетикой. Назову, по крайней мере, троих: Игорь Евгеньевич Тамм, Игорь Васильевич Курчатов и вот я. Какие у нас были соображения? Ну, во-первых, мы считали, что так придавить науку просто неумно. Мы не могли себе представить, что такое допустимо вообще. Но, кроме того, у нас был и практический интерес к генетике. Строились реакторы, заводы по переработке радиоактивных веществ, шахты по добыче руды. И мы ждали от биологов рекомендаций по радиационной защите: где предел допустимых доз облучения, как диагностировать лучевое поражение и т.д. Любому здравомыслящему специалисту ясно, что без генетики на эти вопросы не ответить.

Мы создали у себя РБО — радиобиологический отдел. Возглавил его Виктор Юлианович Гаврилов, великолепный специалист по атомному оружию. В отделе работали молодежь и крупные ученые: Б. Астауров, М. Бельговский (первые двое, к сожалению, недолго), С. Алиханян, С. Ардашников, Р. Хесин-Лурье, Н. Шапиро и другие. Это все были непримиримые противники Лысенко. Мы тоже не скрывали своего к нему отношения. Но все же старались сделать так, чтобы наш РБО не ввязывался в прямые баталии с Лысенко. И потому, что нам важно было сохранить этих людей для науки. И потому, что отдел в тех условиях просто могли разогнать. А тогда мы бы оказались без рук и без мозгов в чрезвычайно важном для нас деле.

Потом на основе РБО родился Институт молекулярной генетики. И это, собственно, был первый научный коллектив, где сразу после недоброй памяти сессии ВАСХНИЛ 1948 года люди продолжали заниматься генетическими исследованиями».

Что касается вопроса о том, имел ли Лысенко прямое отношение к аресту Вавилова в 1940 году, тут М. Анохин ни на секунду не сомневается в ангельской чистоте помыслов и замыслов своего вхожего в самые суровые кремлёвские кабинеты подзащитного. Ибо, по его версии, в аресте Вавилова виноват… он сам: «Путешествовал, заводил знакомства на Западе (включая опасные с точки зрения НКВД), имел там счета в банках и, главное, растрачивал государственные средства без отдачи. Такое в 30-е годы квалифицировалось как «вредительство».

Известно, что Вавилов подписал все выдвинутые против него обвинения. Кроме одного – обвинения в измене родине. М. Анохин как бы сомневается, что это могло произойти под пытками. Довод при этом приводится воистину иезуитский. Мол, если бы пытали, подписал бы и это. Да, так было. И всё же не все и не всё подписывали даже под пытками.

На все подобные «доводы» есть главный контрдовод: 20 августа 1955 года Военная юрколлегия Верховного суда СССР отменила судебный приговор от 9 июля 1941 и прекратила дело в отношении Н. Вавилова за отсутствием состава преступления. Тем самым с него были сняты абсолютно все ложные обвинения. Незаконность действий следователя Хвата, в том числе применение физических истязаний при допросах, зафиксирована документально. В книге Питера Прингла «Убийство Николая Вавилова. История сталинских преследований одного из величайших ученых XX века», вышедшей, как и пресловутая брошюра В. Пыженкова, в 2009 году, есть такие строки: «Отчёт 1955 г. главного военного прокурора майора юстиции Колесникова гласил: «…материалы дела против Вавилова были фальсифицированы». Отчёт характеризовал следователя А. Хвата как известного «фальсификатора следственного материала».

Но дело тут не просто в попытке М. Анохина защитить «честь и достоинство» лично Трофима Денисовича Лысенко. Куда серьёзнее новая попытка натянуть на серого волка лысенковщины белоснежную шкурку овечки Долли. Не получилось в 2009 году? Так, может, в 15-м получится не мытьём, так катаньем внедрить в массовое сознание сомнение в истинности народной мудрости: не за то волка бьют, что сер, а за то, что овцу съел.

Отдавая эти дневниковые записи на сайт «Новой газеты», я попросил проиллюстрировать их давней карикатурой нашего художника Петра Саруханова. Когда только что появилась на белый свет овечка Долли и в газете шла моя беседа с академиком Владимиром Струнниковым о будущем клонирования, текст сопровождала именно эта иллюстрация: пока учёные задумываются над тем, какие фундаментальные загадки науки может прояснить первое клонированное млекопитающее, из-за угла уже выглядывает человек с шампурами, который готов найти для овечки Долли куда более утилитарное применение – просто зарезать её на шашлыки. Но чтобы привести её в качестве доказательства своей «правоты» -- до такого, пожалуй, не додумается никто. Кроме самих неолысенковцев. Теперь в карикатуру логично было бы ввести одну поправку: в руки «человека из-за угла» поместить вместо шампуров портрет Лысенко.

Доживи до такого сама овечка Долли, она, всё-таки кровно, «генетически» связанная скорее с вавиловской генетикой, чем с её оппонентами, громко забл-э-э-э-яла бы от стыда и обиды. Впрочем, в нынешней публикации М. Анохин оставил в покое и тень овечки Долли, и Нобелевскую премию Барбары Мак-Клинток. Ещё бы! Ведь сегодня любой пользователь Интернета может открыть Википедию и прочесть там: «Непростая судьба открытий Мак-Клинток и нескорое признание их в сообществе генетиков породили миф о том, что Мак-Клинток открытием транспозонов якобы подтвердила положения Лысенко, согласно которым наследственность определяется всей клеткой в целом, а ядра клеток и тем более хромосомы не являются значимым «органом наследственности». Такого рода мнения ошибочны, поскольку, по общепринятым в настоящее время научным представлениям, работы Мак-Клинток представляют собой подтверждение хромосомной теории наследственности».

У М. Анохина теперь другие «аргументы» -- цитирование книги академика Н. Дубинина «Вечное движение» и наркома земледелия СССР в 1938-1943 годах . В. Бенедиктова.

В первом случае: «Агротехнические решения Лысенко снасли сельское хозяйство СССР».

Во втором: «Работы Вавилова и его последователей каких-либо практических результатов не обещали даже в обозримом будущем, не говоря уже о тогдашнем настоящем».

Что касается того, спас Лысенко наше сельское хозяйство или, наоборот, усилил его отставание от мирового уровня… То-то после этого «спасения» должность наркома земледелия, а потом и министра сельского хозяйств сначал СССР, потом и РФ стала числиться одной из самых «взрывоопасных». А в народе вообще её почитают за опальную. Скажу помягче: трудная это должность, крайне ответственная.

А вот что генетики вавиловской школы скупы были на обещания в стахановские сроки революционно преобразовать нашу аграрную практику, и это как раз неоднократно ставилось им в вину, служило поводом для их обвинения в «отрыве от практики», то здесь мне вспоминается один случай уже из постперестроечных времён. В одном популярном тогда издании появилось сенсационное сообщение: член-корр. РАН Леонид Корочкин с помощью стволовых клеток победил неизлечимую доселе болезнь Паркинсона.

Я знал этого человека. Он был ярким представителем уже послевоенной, послевиловской генерации российских генетиков. Вышел из «гнезда» лаврентьевского Новосибирского академгородка, из научной школы академика Беляева. Пользовался большим авторитетом в мировом научном сообществе. Почти наверняка со временем стал бы Нобелевским лауреатом, ибо числился одним из отцов современного учения о стволовых клетках, вёл пионерные исседованмя в этой области. Но – трагически погиб, сбитый – на пешеходной дорожке! – каким-то юным оболтусом-автомобилистом.

Был Корочкин и резким, непримиримым, и мягким, толерантнм одновременно. Писал несерьёзные, остроумные стихи «для домашнего пользонаия» и серьёзные теоретические статьи в академиеские «Вопросы философии». Лысенко и лысенковщину, естественно, на дух не переносил. Но -- «Овод» Войнич считал апологетикой терроризма. Не принимал не только философию, но и живопись Николая Рериха. Не любил творчество Стругацких. Не числил в кумирах популярных в среде наших шестидесятников, к коим сам безусловно принадлежал, Ясперса и Хайдеггера. Но при этом оставлял за другими право придерживаться полярно противоположных с ним позиций, не обращая от порога, как это издавна повелось у нас на Руси, инакомыслие чуть ли не в классовую вражду. И когда я с ним так же категорично не согласился по поводу Войнич, Рериха, Стругацких, Хайдеггера и Ясперса, он дружелюбно улыбнулся: «Что ж, ваше право так считать. Дело вкуса».

Ко всему этому он был ещё известный в столичных кругах художник-авангарлист. И в академгородке -- вратарь футбольной команды. Признавался: абстрактные картины стал рисовать, когда в броске брал мяч и неожиданно получил нокаутирующий удар бутсой по голове – вдруг пробудился какой-то там нервный узел, дремавший в мозгу.

Такая вот разносторонняя личность. А тут ещё и «победитель болезни Альцгеймера»… Спросил его: «Клюква? Или всё-таки нет дыма без огня?» Он ответил: «Сначала — откуда дым. Классический, эталонный, любимый генетиками всего мира экспериментальный объект мушка дрозофила. В ее геноме есть элементы, которые можно совершенно безвредно вводить в стволовые клетки человека в целях генетической коррекции для лечения в перспективе различных болезней. Последовательности ДНК универсальны. И гены везде более или менее одинаковы. Контролирующие элементы — тоже. Значит, такой человеческий элемент можно заменить контролирующим элементом дрозофилы. И наоборот.

В этом была суть задач, которые я ставил в своей исследовательской программе. Операцию, во время которой клетки дрозофилы прибавляют к трансплантантам больных паркинсонизмом, провели без моего ведома: я в это время был в Америке. Естественно, я соавтор работы, поскольку в ней использовались и мои идеи, и даже «мои» определенным образом измененные клетки.

Ну а всё, что дальше, насчёт того, что будто бы побеждена болезнь Паркинсона, — клюква. Обычные для нынешней прессы редакционные извращения. У стволовых клеток, конечно, великое будущее, в том числе и в медицине. Но – не «здесь и сейчас». Впереди ещё много разочарований, подводных камней, тупиковых ситуаций, которые придётся преодолеть, прежде чем мы получим право прикоснуться к человеческому организму. Мой совет тем, кто в разных лабораториях и клиниках мира уже сейчас пытается превратить стволовые клетки в панацею чуть ли не ото всех болезней: не торопитесь, дождитесь времени, когда генетики дадут вам 99-процентную гарантию безопасности перенесения своих результатов в медицинскую практику».

И тут он сказал слова, почти совпадающие с наркомовскими: «А до того мы не имеем права обещать какие-либо практические результаты в обозримом будушем. Слишком велика цена того, что на весах. Человек, его здоровье, жизнь».

Примерно так, наверное, отвечали Вавилов и его соратники, когда не только нарком земледелия, но и высшее политическое руководство страны требовали от генетики сотворения панацеи ото всех болезней нашего сельского хозяйства. Вавиловская генетика всего лишь честно отказывалась давать преждевременные, научно необоснованные, нереальные обещания. А Лысенко в ответ на это отказывал ей в праве называться наукой.

В докладе на той самой ессии ВАСХНИЛ 48-го года он говорил: «Менделизм-морганизм построен лишь на случайностях, и этим самым эта «наука» отрицает необходимые связи в живой природе, обрекая практику на бесплодное ожидание. Такая наука лишена действенности. На основе такой науки невозможна плановая работа, целеустремлённая практика, невозможно научное предвидение. Наука же, которая не даёт практике ясной перспективы, силы ориентировки и уверенности в достижении практических целей, недостойна называться наукой».

Трудно представить более рельефный образчик непонимания истинной роли фундаментадьного знания в жизни человечества, сложных, опосредствованных связей науки с людской практикой, Да, в науке есть и предвидение, и выбор дальних целей, и стратегическое планирование фундаментальных исследований на пути к этим целям. Но как примитивно понимает всё это Лысенко, как не чувствует специфических особенностей фундаментальной и прикладных наук!

Академик Н. Семёнов считал, что в современных условиях невозможно сделать сколько-нибудь серьёзный практический шаг вперёд, не углубляясь в фундаментальные первоосновы знаний о веществе, поле, энергии. К первоосновам знаний о живом веществе, о наследственных механизмах в нём это тоже относится. И горе тому человеческому сообществу, которое оказывается перед необходимостью срочно решать нависшие над ним неотвратимые практические задачи, не накопив загодя, впрок достаточный для этого эапас, задел фундаментальных знаний. А у открытий в этой области, переворачивающих потом мир, поначалу есть, между прочим, одно капризное свойство. Опи плохо укладываются в прокрустово ложе плановой, от и до, работы. Помните издевательски язвительный лозунг у Рома в «Девяти днях одного года»: «Откроем новую частицу в текущем квартале!»? Между прочим, не придумка авторов фильма – взято из жизни. Только в реальности было не «в текущем квартале», а «к съезду партии».

Всё дальнейшее развитие генетики, её очевидное влияние на разные стороны человеческой практики, в том числе и на сельское хозяйство, показало, что эти слова Лысенко (как и весь его доклад) никак не коррелируются с научной истиной. Зато они прекрасно коррелируются с верноподданническим политесом, который так пафосно звучал в финале доклада: «Слава великому другу и корифею науки – нашему вождю и учителю товарищу Сталину! (Все встают и продолжительно аплодируют).

Впрочем, не всё так гладко было на той сессии. Некоторые, В. Немчинов, И. Рапопорт и другие, вставали совсем не для того, чтобы продолжительно апдодировать. Поднимались на трибуну, чтобы идти против течения. Это были мужественные люди. Иосиф Рапопорт (первооткрыватель химического мутагенеза), например, на фронте трижды представлялся к званию Героя Советского Союза. Впоследствии стал Героем Социалистического Труда, лауреатои Ленинской премии.

В своё время Гитлер повелел прикрыть все научные исследования, не обещавшие конкретных практических результатов в определённые¸ короткие по времени сроки. И тем самым загубил первоклассную теоретическую физику Германии. Таким же образом в своё время и мы ноступили с первоклассной отечественной генетикой. А вот сейчас нам самое время задуматься над этими суровыми историческими уроками. Не разрушать старые традиции, пока не утвердились новые (мудрый совет Бернарда Шоу), не переплывать реку, пока к ней не подошли. Но загодя позаботиться о том, чтобы, когда подойдём, было на чём перебираться на другой берег. И тут ох как важно во-время, не доводя дело до «дискуссионных» погромов, отделить в науке полновесные зёрна от плевел. Это я о Вавилове и Лысенко.

Вот сижу и думаю: отрывать от работы на новые комментарии учёных, реально знающих, где сегодня проходит передний край биологической науки, работающих «на передовой», или читатели и сами разберутся в том, что под маской «восстановления попранной справедливости» их опять дурят, охмуряют с далеко идущими намерениями. И уже пошли по второму кругу. Ну совсем как в знакомом с детства бесконечном речетативе:

«У попа была собака.

Он её любил…». И Т.Д.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow