Иван Семесюк — киевский художник, писатель, арт-директор подпольной галереи «Бактерия». Вместе с Олексой Манном и Андреем Ермоленко осенью 2013-го на Майдане они установили собственный фортификационный объект — «Мистецький барбакан», ставший вкладом богемы в революцию. На барбакане читали стихи и устраивали выставки, пока не зазвучали выстрелы. Правда, Семесюк утверждает: первые «коктейли Молотова» разливал по бутылкам именно он. «И вообще Майдан — детище художников», — заявил Семесюк в интервью «Новой газете».

«Страна осатанела, когда обидели ее детей»

— Вы, действительно, уверены, что революцию начали художники?

— Был сумасшедший всплеск творчества, не знаю, предчувствовали мы или нагнетали события… У Олексы Манна были пророческие работы — «Вызываю бога революции», например. Мы создали группу «Союз вольных художников» с девизом «Воля або смерть». Работали с антигероем, ведь героя, романтической темы вообще не было. А художнику интересно работать с человеком, пусть через иронию. На 21 ноября (2013 года. — Т.Б.) планировали закрытие проекта. И в этот день как раз Майдан начался. Расформировали «Союз вольных художников» — и пошли посмотреть, что там на Майдане. А там усатые дедушки с флагами, очень аграрные. Мы подумали, нужен хотя бы намек на 68-й год, хоть какое-то творчество. Ну и организовалась тусовка. Лекции, выставки на коленке, чтения. Был еще всплеск новых медиа. Читаешь стихи, мимо бежит чувак с камерой — и полстраны на «Громадськом ТВ» тебя смотрит. Так было до февраля, когда мусора дали всем… Моему другу — студенту-биологу — тогда все зубы выбили. Страна осатанела, когда обидели ее детей. Студенты, художники, писатели — мы же все дети, все дурачки. Но эти дурачки и кинули первый «коктейль Молотова».

— Первый коктейль кинул не то архитектор, не то программист…

— Первый кинул мой друг-архитектор, он сейчас воюет в АТО. А второй — скульптор. А программист — автобус сжег. Все тут, в «Бактерии», тусуются. Мои товарищи-архитекторы скачали рецепт, в поле апробировали, привезли целый ящик. Позвали меня, я посмотрел, помог разлить.

«Не могут все встать на дыбы»

— Нет ощущения, что сегодня революция «разменивается» на сувениры, ленточки, недешевые альбомы фотографий?

— А это нормально. Что всем голову пеплом посыпать? Есть огромное количество людей, мимо которых вообще прошли события. Есть пассионарии, пережившие это, но есть и люди, которые вовсе не были на Майдане. Не могут же все встать на дыбы. Любую революцию делают 15–20% населения, остальные не при делах: красные пришли, белые пришли… Наша революция многоэтапна, и это еще не финиш. Правда, следующий этап будет не у нас. А нам сейчас надо монтировать другой проект — строить новую историю.

— Революцию и само государство можно рассматривать как арт-проект?

— Нужно. Это реально художественный акт. Я вижу чистое поле, шанс, которого нет ни у одного из европейских народов. У них за спиной готические храмы и барочные дворцы, а у нас что? Не было своей готики, ренессанса — мы начали с барокко.

— С одной стороны, революция — пробуждение нации, с другой — колоссальная травма. Как из нее выходить?

— У нас была опухоль, лютый чирей, нам прописано было кровопускание. У нас супермирный хоббитский народ, но лучшие его представители реально озлобились. Лопнул чирей. Да, с одной стороны, это больно, с другой — это выход. Куча мужиков не знали, что делать, жили в какой-то вялой смоле, а тут каждый смог стать супервоином. Новая шляхта рождается.

«Проще с кем-то абсолютно несоветским»

— Насколько сильна на Украине отрыжка советского?

— Я не чувствую себя советским человеком. Не могу найти общий язык с этими типами — а они всегда есть — учителем труда в провинциальной школе, физкультурником, вахтершей. Проще с кем-то абсолютно несоветским. Хотя советскость на каждом шагу, наша гражданская инфантильность родом оттуда, боязнь системы. Я недавно разрешение на дробовик получал. Заходишь в эти казематы, теряешься, мозги переворачиваются. Все какое-то идиотское, кондовое, бланки сделаны так, чтоб ты не мог прочитать. Но вместо того, чтоб устроить скандал, молча делаешь все, как они требуют. Это советская тема.

Украинцы работящие, но культуры труда нет никакой. И это советское. Приехал в Верховину, в Карпаты. Гуцулы — суперзападенцы, они все строят, копаются в земле, чего-то делают. Но дороги, считай, нет. Потому что она общая. Ну, скинулись бы да сделали! Даже бухнуть негде — в 9 вечера закрывается местный гадюшник — и все: на улице ты и собака. Мы жили у художницы, у нее там домики, мозаики, котики. А за воротами — обычный жлободром.

— Советское стало модным трендом для тех, кто «при социализме», по сути, не жил. Откуда эта ностальгия?

— Это симулякр СССР. Пропаганда в России хорошо работает. Людей обманули, сыграв на их запросе. А запрос есть. Советскую нацию успели-таки создать, это Донбасс, Беларусь, Россия. Есть даже советская национальная кухня: сковородка жареной картошки с вареной колбасой. Нация сформировалась, а родины-то — бац, и нету. Вот он — просто Вася — и лютует, потому что ему хочется родины, домой хочется. Он не приспособлен ни к чему, другие пошли дальше, а он так и остался.

«Нова мова»

— После революции анархизм стал мейнстримом…

— Не думаю, что к Украине сейчас применимы «эталонные» названия. Наши правые по своим повадкам реально левые, и, наоборот, суперлевые бывают хуже фашистов. Все, что тут происходит, нужно называть новыми словами. Выдумывать их и запускать в оборот.

— Новояз?

— Нова мова. Складывается новая городская лексика. Пацаны от 10 до 15 лет в клетчатых рубашках, бейсболках, на скейтах — на вид американские чуваки из Оклахомы — говорят по-украински. Язык формируется, оживает, появляется нейминг с использованием украинских текстов. Раньше далее «Козачка» и «Калины» дело не шло.

— И все же, нет искушения в том, что революционное искусство продается, и продается дорого?

— Если ты занимаешься искусством, оно должно быть твоей жизнью. А значит, должно и приносить доход.

— То есть надо рукопись продать?

— Не вижу смысла писать в стол. Да, андеграунд пошел наверх. Все, что в ногу со временем, имеет спрос. А те, кто не вдуплил, никому не нужны, все их покупатели уехали спасаться в Москву — весь этот «Пшонка-арт». Кто-то дал этому название «быкоко» — как рококо, только от слова «бык». Не у дел вся эта плеяда, сидевшая на кабинетной скульптуре. За пару лет до революции существовали только грантоедские группки вокруг супербуржуазных всяких пинчуков (Виктор Пинчук — украинский миллиардер, финансирующий арт-проекты. — Т.Б.). А «Бактерия» — пролетарский проект. Акцент не на искусстве, а на пересечении классов. Здесь все понимают друг друга и общаются. Мы создали локальную точку коммуникации. Но теперь задача другая. Нужно было сковырнуть систему, а сейчас надо зафиксировать новый миф и поучаствовать в его создании.

«Есть просто шариковы, а есть элитные»

— В России теперь тоже время новой мифологии…

— Россия невероятно разная. Я в 98-м поехал из антропологического интереса по Золотому кольцу с бабушками на богомолье. В Санаксарский монастырь приехали: монахи-красавцы офигенно поют, солят карасей в бочках. В Дивееве крестный ход, как со старых картин, а прямо на территории монастыря здоровенный дом сдан местным под дискотеку. Ночевали в Боровском монастыре, в церкви, русский богомолец моего друга спрашивает, попадут ли евреи в рай. Дескать, раз крокодил и обезьяна не попадут, то и негр с евреем тоже. Потом нам лекцию прочитали пафосную — в духе концерта «Любэ» — про славу русского оружия.

— Почему у вас — получилось?

— Украина — единственный успешный антигэбэшный проект. У нас всегда были свободные платформы, то есть держали за одно место, но ты мог шевелиться. А наш друг Порфирий Федорин побывал у нас, потом возвращается домой, в Москву, у него мастерская опечатана, и в ФСБ вызывают. Есть просто шариковы, а есть элитные. Вот у вас особая порода вывелась — гэбисты, вроде орков урук-хай. У нас такого не было, у нас мусора — селюки, простые, как кирпичи, надо уметь с ними разговаривать. Ваши фээсбэшники нас проглядели, решили, что нас не существует вовсе. Ведь когда человек на работу ездит не на велосипеде, а на броневике, он реальности не может понять. А если ездить на велосипеде на работу, то и гадости делать не захочется.