В годовщину начала операции в Крыму на вопросы нашей газеты о ее особенностях с военной точки зрения, роли в развитии вооруженного конфликта в Донецком бассейне ответил независимый военный обозреватель, заместитель главного редактора «Ежедневного журнала» Александр ГОЛЬЦ.

— Александр Матвеевич, давайте для начала коснемся теории. Многие пишут о так называемой «гибридной» войне. Вы цитируете в одной из статей видного нашего военачальника — он увидел признаки гибридной войны в действиях НАТО. Этот термин уже внесен в анналы?

— Нет, конечно. То, что это новый вид военных действий, — выдумка российских военных. На них большое влияние оказывают параноидальные идеи высшего руководства страны о том, что все цветные революции — отдельный вид войны и результат западного заговора.

— Но западная пресса и сама постоянно употребляет этот термин.

— Они-то как раз и взяли этот термин из нашего опыта войны на Украине. Я полагаю, это действительно скорее российское изобретение.

Любители военной истории без труда найдут аналогии. Более всего меня поразило в новой редакции военной доктрины весьма смелое положение о том, что современный конфликт начинается с информационной войны, состоящей, в свою очередь, из протестов гражданского населения и действий сил специального назначения. То есть на одну доску поставлены гражданские протесты и диверсионная деятельность вражеских подразделений.

— Получается, наши генералы увидели все это и сразу вставили в новую редакцию военной доктрины? Это похоже на войну в Ливии?

— В Ливии протест нельзя назвать гражданским. Это было уже вооруженное противостояние. И здесь речь можно вести о вмешательстве третьих стран в гражданскую войну. А вот когда вполне законный гражданский протест ставят в один ряд с действиями сил специального назначения, это свидетельствует, что, по мнению нашего руководства, любой гражданский протест является результатом действий противника. И даже потенциального противника.

— Но если мы внесли такие положения в собственные документы, то и круг лиц, осуществляющих подготовку к войне, тоже должен расшириться. В планировании должны участвовать пиарщики, консультанты по международному праву?

— Гадать не буду, но после Крыма было награждено большое количество журналистов. Больше всего меня поразило, что весьма высокую награду получил руководитель Роскомнадзора.

— Он тоже часть войны?

— Да, я так понял, что получил он эту награду за меня. Тогда были закрыты сайты «Ежедневного журнала», «Граней» и «Каспарова». Ведь никакого другого участия в операции он не принимал.

— Планирование всякой операции имеет определенную инерцию. Но события развивались стремительно. Все проводилось в цейтноте?

— Все действия были реактивными, это мое личное мнение. Все разговоры, что военные действия были спланированы заранее, — от лукавого. Решение принималось в двадцатых числах февраля в бесконечных заседаниях Совета безопасности после закрытия Олимпиады. Для того чтобы отрезать Крым от остальной Украины, нужно, условно говоря, перебросить две бригады спецназа.

Здесь я должен вернуться к мысли, что реформы Сердюкова дали России 20–30 соединений постоянной готовности, инструмент, который легко можно перебросить с любой задачей.

— Возможно, что вариант ввода войск на Украину нашими военными с самого начала и не обсуждался: сначала посмотрим, что получится, потом решим?

— Я уверен, что так и было.

— Война идет уже довольно давно, в ней можно выделить свои этапы. Изменяет ли она современные представления о методах ведения боевых действий, вносит ли что-то новое?

— Да нет, конечно. Это очень динамичные действия на обширной территории с низкой плотностью войск, маневренная война, которая не требует единой линии фронта. Самый последний пример — действия американцев в Ираке. На земле действовало всего две американские дивизии. Когда командующего спрашивали, почему он не волнуется о безопасности флангов, он отвечал: «Они никогда не догонят мои фланги».

С точки зрения теории это не откровение для военных. Можно вспомнить нашу Гражданскую войну, действия Роммеля в Африке. А ближе к нашему времени — войну в Ливии.

Войска, которые использовались в Крыму и на Украине, не предназначались в основной массе первоначально для действий там. На мой взгляд, подразделения быстрого развертывания, которые Владимир Шаманов начал создавать в 2011 году, предназначались для Центральной Азии. В этом их сила и слабость.

Ирония истории в том, что они создавались по рецепту Колина Пауэлла: задача быстро войти, осуществить решительную победу и так же быстро уйти. В Крыму ровно так и получилось. Сейчас мы видим, что в Донбассе все по-другому. Армия там не воюет, но вынуждена была в решающий момент подключить батальонные тактические группы. И она измотана стоянием на российско-украинской границе.

Представьте себе, что 76-я Псковская дивизия должна на регулярной основе выделять батальонные тактические группы. Это сведет с ума любого начальника, если речь о действиях в течение года. Это очень похоже на то, что происходило во второй чеченской войне.

— Но на Украине система участия частей в АТО практически такая же. Их дивизии и бригады так же выделяют по две БТГ, и одна находится на отдыхе. А места их дислокации тоже часто далеки от Донбасса.

— Но и эффективность их действий очевидна: она близка к нулю. Дела плохи с обеих сторон, хотя у России лучше. И не случайно начинают появляться в публичном пространстве истории о срочниках, которых заставляют переходить на контракт. Или о контрактниках из Мурманской области, которые не хотят ехать на границу с Украиной. Становится очевидным, что войск не хватает.

Когда шла операция в Крыму, войска были сосредоточены на украинской границе. Моя мысль состоит в том, что, когда все закончилось таким образом, начальство задумалось: а не сделать ли то же самое в Донбассе? И отказались, потому что нужного количества войск для удержания территории и охраны рубежей нет.

— В недавнем репортаже Ильи Барабанова в «Коммерсанте» описывается такая же схема действий. Военнослужащие формально увольняются, но на службу к мятежникам попадают готовыми слаженными экипажами. Такие обученные специалисты быстро наносят удар, выполняют боевую задачу и отходят. На их место для несения функций охраны и контроля немедленно выдвигаются те, кого Путин назвал шахтерами и трактористами. Разве это не свидетельствует, что удерживать территорию можно и местными силами?

— Нет. Речь идет все-таки о довольно динамичных, активных боевых действиях. Предполагается, что в рядах сепаратистов сражается около 20 тысяч человек. Но представьте, что они выдвинулись на линию разделения и надо обустраивать границу. Она может прорываться в любом месте.

Это очень тяжелая задача. Это место, где никогда не было границы, с тысячей дорог, на каждой из которых надо развернуть блокпост. Иначе надо ждать проникновения противника в тыл и диверсий.

— Как показывает практика, отсутствие линии фронта, условной границы, сторонам никак не мешает.

— Пока идут боевые действия. А это длительное перемирие, новый этап. Никаких ополченцев не хватит на охрану такой границы.

— А украинцев хватит?

— Перед ними стоит другая задача: они должны прорываться и захватывать территории сепаратистов. Они, разумеется, защищают свою страну. Но бед у них гораздо больше, чем у сепаратистов и российской армии. Состояние вооруженных сил Украины чудовищно.

— Можно предположить, что ни одна сторона не сможет в условиях длительного перемирия надежно охранять свою территорию на таких обширных пространствах?

— Да, это так. И если сто пассионариев найдут дырку в границе и устроят что-то подобное тому, что устроил Басаев в нашем роддоме… Это будет иметь катастрофические последствия для перспектив национального примирения.

— Есть два главных термина сторон в пропагандистской войне. Донецкие называют силы АТО и правительство Украины фашистами. Те в ответ не называют их иначе, как террористами. Ваше отношение к этим терминам?

— Термин «фашисты» уж точно не имеет никакого отношения к реальности. Да и «террористы» тоже.

— Итак, понятно, что не все чеченцы, конечно, но лично Басаев был террористом почти с самого начала войны. А в Донбассе таких пока нет.

— Будут. Как только выяснится, что какая-то из сторон не может военными средствами защитить свои интересы, террористы появятся. Террор — оружие слабого. Оборудованной границы не будет ни с одной стороны, жизнь будет очень беспокойной.

И это означает, что Россия не рискнет прикрывать эту границу своими войсками. Будет постоянная опасность вовлечения нашей армии в полномасштабный конфликт. Кроме того, угроза в Центральной Азии все более реальна. Ведь мы бросили все, что у нас есть, на границу с Украиной.

— Много сигналов со всех сторон о том, что НАТО планирует поставлять оружие на Украину. Есть ли сегодня для такой специфической войны, которая идет в Донбассе, какое-то чудо-оружие, которое резко переломит ситуацию и позволит украинской армии одержать быструю победу над сепаратистами?

— Частично к таким системам вооружений относятся боевые вертолеты с высокоточным оружием и современные противотанковые комплексы. Но ведь к этому нужны руки, специалисты. В этом главная проблема поставки вооружений. Я более чем уверен, что американцы откажутся от них. Ведь речь может идти, если говорим о коренном переломе, только о массированных поставках: не 2 вертолета, а штук 40.

— Может ли идти речь о современных тактических авиационных комплексах?

— Вы предполагаете, что американцы будут F-16 поставлять? Нет, состояние украинской авиации не позволяет такого шага. С чего начались наши военные реформы? С того, что какой-то неглупый человек сообразил, что даже если в ближайшие годы российская армия получит сверхсовременную технику, ее структура такова, что использовать ее она не сможет. То же относится и к украинским вооруженным силам. Им предстоит болезненная, тяжелая и недешевая военная реформа. Только тогда они смогут использовать переданную НАТО технику.

Но и это не все. Эта техника бесполезна без инструкторов. Если ставится задача одержать победу на поле боя, то это не менее пяти сотен человек. Даже просто для обучения украинских сержантов работе с противотанковыми комплексами.

Сторона, пославшая таких инструкторов, сильно рискует. Они станут мишенью, их начнут выкрадывать или уничтожать. Могут даже возникнуть обстоятельства, когда американские военнослужащие реально вступят в бой с российскими.

Да и без этого Россия получит огромный пропагандистский козырь. Все, о чем рассказывали людям по телевизору про базы НАТО на Украине, вдруг обретет некие реальные очертания. Я полагаю, что ничего этого как раз не произойдет: американские президенты люди чаще ответственные.

— Может ли правительство Украины видеть в идее привлечения большого количества иностранных военных специалистов некую дополнительную возможность защиты?

— Да, иностранцы вполне могут оказаться заложниками. Интернационализация конфликта сегодня в интересах Украины, находящейся в патовом состоянии.

— Как вы оцениваете столь своеобразную систему комплектования подразделений сепаратистов российскими отставными военными специалистами?

— Это трюк, конечно. Наши военные бюрократы по части изобретения таких приемов фору дадут любым военным чиновникам на Западе. У каждого командира части есть в загашнике подписанный приказ с открытой датой об усилении противопожарных мероприятий. Как только пожар происходит, он его и достает из кармана. Такова для меня и цена всех этих рапортов на увольнение. Будь они хоть трижды добровольцами.

На Западе существует очень жесткое деление между секретной операцией и армейской операцией. Ребята из подразделений типа «зеленых беретов» знают, что могут участвовать в операциях, где погибших будут хоронить в безымянной могиле. Им и платят за такие риски соответственно. Но это не распространяется на остальные вооруженные силы.

Сегодня в России секретная операция, и все тяготы ее обеспечения, в том числе и режима секретности, стали проблемой вооруженных сил, а не спецназа ГРУ. И это влияет на армию разлагающим образом, как я вижу. Пацаны-контрактники не подписывали документы, по которым их командиры не несут за них ответственности.

— Но все они утверждают, что пошли добровольцами.

— Мы понимаем логику принятия решений молодыми солдатами, ментально почти мальчишками. Важную роль играют возрастные особенности, соперничество, тяга к риску. А есть, с другой стороны, взрослые дяди, которые осознанно и цинично используют эти качества молодости.

— Мог успех операции в Крыму спровоцировать операцию в Донбассе в том виде, в котором мы ее сейчас видим?

— Если бы встретили тогда ожесточенное сопротивление, десять раз подумали бы, как поступать в Донбассе. А когда все прошло вот так влёт, риски уже не казались такими серьезными.

— Военный человек склонен рассуждать о предстоящей войне более ответственно, чем гражданский. Тому все кажется проще. Могли ли силовики и гражданские чиновники, близкие к ВПК, получить козырь и административное преимущество на совещаниях Совета безопасности перед руководством Министерства обороны?

— Нет, я думаю, что анализ произошедших событий, проведенный примерно в середине марта, привел к отказу от военной операции по крымскому сценарию. Трезво разобравшись, руководство страны от него отказалось. По итогам мы с вами понимаем, что победу одержали военные. Лучше, наверное, сказать — победили скептики.