СюжетыКультура

Зеленые «Плоды просвещения»

Свою премьеру по пьесе Толстого «Маяковка» посвятила Петру Фоменко

Этот материал вышел в номере № 20 от 27 февраля 2015
Читать
Свою премьеру по пьесе Толстого «Маяковка» посвятила Петру Фоменко
Изображение

«Плоды просвещения» в Театре имени Маяковского — премьера и четвертый спектакль на большой сцене Миндаугаса Карбаускиса. «Исхитрилась» — таким было первое название.

ПЬЕСА написана Львом Николаевичем для домашнего спектакля; но хоть и писалась будто «в шутку», претерпела девять редакций. И все равно автор был недоволен: «…вышло очень ничтожное и слабое произведение». Да и к комедии Толстой был склонен лишь умозрительно; его стихия — драма. Оттого «Плоды просвещения» носят все знаки «задачи»: нравоучительство, назидательность, умышленная идейность.

СЮЖЕТ и характеры подчинены конфликту между Толстым-моралистом и Толстым-художником. В богатый дом Звездинцевых, где живут лениво, едят много, заняты лишь собой, картами и спиритизмом, приезжают курские мужики — к барину с задатком и просьбой продать землю. А барин противится: не до того, да и «духи» не советуют. Но в доме есть сметливая молодая горничная Таня (автор писал «тип французской гризетки»), скрытая пружина всего действия, которая, используя страсть барина к спиритическим наукам, разом организовывает для себя замужество и землю для мужиков.

ПОСВЯЩЕНИЕ. Спектакль посвящен Петру Наумовичу Фоменко. Вот кто умел умирать в актерах, ничего при этом не уничтожая в себе. Режиссура Фоменко могла быть как воздух — насущно-незаметна; артисты при этом работали так, как никогда и ни у кого, ни до, ни после. Тяжеловесную материю толстовской пьесы здесь, на этой самой сцене, тридцать лет назад Фоменко сумел сделать воздушной, легкой, пронизанной сценическим электричеством. Его спектакль так обволакивал зрителей театральной магией, что сам по себе становился «сеансом».

СЦЕНОГРАФ. «Пространство Сергея Бархина» стоит в программке. Бархин — это всегда уникальное пространство, не просто рама — важнейшая составляющая решения. Здесь — тройной овал. Сцена обрезана как старинное овальное зеркало, за нею огромный покатый овальный стол, над ним — овальное небо. Лестницы по бокам не видны, оттого персонажи возникают и исчезают воздушно. Зрительный зал — зазеркалье.

ДЕЙСТВИЕ начинается в большой прихожей барского дома; тут медлит томный лакей, ждет посыльный, на цыпочках пролетает горничная, тяжело проходит камердинер…

Внутри овального благолепия сплошь углы: истеричная барынька-хозяйка с нервной собачкой, зачарованный миром спиритизма, не от мира сего хозяин, наследники, сегодня сказали бы, проблемные. Не жизнь, а подобие. Натянутой струной дрожит граница между явью и потусторонностью. Да и мир как-то непрочен; изумление и тревога входят на сцену с тремя мужиками, пришедшими выкупать у барина землю; у бар все видения, все «умственность», а тут «земля малая, не то что скотину — куренка выпустить некуда», и без этой земли зарез.

Второй акт разворачивается стремительней первого: сначала кухня, где смачно пьют чай, так же обсуждают хозяев, потом — спиритический сеанс при свечах.

АКТЕРЫ: их тут двадцать два, и чтобы подчеркнуть посвящение мастеру, в этом спектакле заняты и те, кто играл в том, фоменковском, и те, кто совсем недавно пришел в театр. Но пристройка новичков к труппе пока — это видно из зала — только в процессе: каждый сам по себе, и все, как говорил классик, «враздробь», нет сцепления единой энергией, нет куража. И если молодые скованны, то старшие повторяют себя в предыдущих работах. Светлана Немоляева во всем органична, но в ее кухарке вовсе нет новых красок, то же относится и к старому повару, Расми Джабраилову. Их прекрасная достоверность тоже нуждается в новых поворотах и задачах.

Игорь Костолевский, долгие годы пребывавший в амплуа героя-любовника, в зрелости открыл в себе комедийный азарт, и режиссер обратил это на пользу театру. Отличная роль в «Канте», а теперь — барин Звездинцев, слегка рассеянный, снисходительно добродушный, с внезапным одушевлением по поводу иных миров. На стыке гротеска и характерности играет свою барыню Татьяна Аугшкап — вздорной, вздернутой беспокойством за собаку и домашних (заразу подцепят от мужиков), и речь ее вот-вот сорвется в лай; дети Звездинцевых (Бетси и Вово), по сути, еще не родились — и Валерии Куликовой, и Владимиру Гуськову дались только внешние приметы, но не характеры. Хороши в своем плотно-домотканом рисунке мужики (Игорь Марычев, Виктор Запорожский, Сергей Удовик), так же основательно убедителен Федор Иваныч (Ефим Байковский), а вот Наталье Палагушкиной, горничной Тане, еще предстоит стать не столько сюжетным, сколько энергетическим центром событий.

РЕЖИССЕР поставил спектакль прежде всего добротный, явно отмеченный театральной культурой, с сольными партиями, подробный, но только в нем пока совсем нет жизни. Она возникает, начинает искрить только к финалу, и это пятнадцать-двадцать минут из трех часов.

История о выморочной реальности, выстроенной вокруг ложных целей, о разделенности двух глядящих друг на друга миров, о комизме не узнающих себя в зеркалах странных персонажей могла бы сейчас быть актуальной до последней сцены, но ключом бытового психологизма эту пьесу сегодня не открыть; вышивка, даже самая тщательная, без второго плана, остается плоской. Тем более что и «вышивают» с большими потерями ритма. Толстовскому материалу сегодня, кажется, особенно нужен жанровый сдвиг — в трагифарс, и если уж комедию, то черную.

И больше всего в новом спектакле «Маяковки» мне не хватает дерзости Карбаускиса-постановщика; человека со своей мыслью о жизни, свободного и рискового. Конечно, спектакль наберет дыхание, артисты раскрепостятся, ритм, будем надеяться, убыстрится. Но главное для режиссера и театра — наконец обвести контуром подлинную художественную реальность.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow