…Я ждала, когда она умрет от истощения. Или когда ее выпустят на свободу. Или ее дело наконец-то передадут в суд. Или по положениям Международного Красного Креста все-таки признают военнопленной.

Когда случится хоть что-нибудь, что позволит обнародовать эти записи без обвинения в поддержке той или иной стороны, в передергивании фактов, в попытке пожалеть (или, скорее, понять) человека, исписавшего целую стопку листов бумаги формата А4, что лежат сейчас передо мной, украинской летчицы Надежды Савченко.

Срок следствия по объединенному в единое производство делу Савченко — причастность к убийству российских журналистов, незаконное пересечение границы с Россией, применение запрещенных средств и методов ведения войны — продлен до 13 мая.

За это время Надежда Савченко стала символом своей воюющей страны. В России же ей грозит до 20 лет лишения свободы. Но она может убить себя сама — продолжающейся уже два с лишним месяца голодовкой.

На днях Петр Порошенко присвоил старшему лейтенанту Савченко звание Героя Украины.

…Передо мной одиннадцать листов, исписанных простым карандашом по-русски и по-украински — письмо, присланное из института имени Сербского, где, при прохождении обязательной медицинской психиатрической экспертизы, его написала Надежда Савченко. Еще осенью, до того, как она отказалась есть, до вливания внутривенно глюкозы, что поддерживает сейчас ее жизнь.

Тогда в октябре, месяце, которым датировано это письмо, она еще верила в лучшее:

«Я обязательно еще приеду увидеть, какая просторная и прекрасная Русская Земля. Ведь я в России — впервые, и первое, что увидела — это тюрьму», — эти листки бумаги мне передали с оказией, как посреднику.

Надежда Савченко адресовала свое письмо 23-летней россиянке Марии Коледе, героине другой моей статьи, которая самой первой, гораздо раньше, чем Савченко, была арестована, но — только СБУ Украины по подозрению в шпионаже в пользу России.

Они — абсолютно разные. Ничего общего. Профессиональная военная летчица Надежда Савченко и московская студентка Мария Коледа. «Вся жизнь — борьба» — озаглавила Маша свою страничку в соцсетях. Поставила символ Инь-и-янь вместо фотографии на аватарку.

Машу Коледу задержала в апреле служба безопасности Украины на территории Украины же, она провела пять месяцев в тюремной камере в киевском СИЗО, из них три — в одиночке. Резала вены, голодала, похудела на 15 килограммов. Украинцы предлагали обменять ее на Савченко, но наши на это не пошли. Сама Маша уверена, что наши поступили правильно. Не стоит она Савченко. Без всяких обид.

У Марии и до этого была непростая биография, патриотка и максималистка, за свои юные годы она успела побывать национал-большевичкой, пионеркой, коммунисткой, пару лет назад даже получила условный срок в России за активную оппозиционную деятельность.

На Украине Машу обвинили в том, что готовилась устроить теракты в городах и на жизненно важных объектах, хотела сорвать президентские выборы.

В СИЗО она, прежде ярая оппозиционерка, дралась с сокамерницами за Путина, вставая грудью на защиту президента. «Понимаешь, если бы я стала там интеллигентно рефлексировать, то меня бы просто стерли в порошок. Поэтому в СИЗО они шли в комплекте — Путин и Россия».

На свободу Машу отпустили в сентябре. Событие это прошло для России незаметно.

Дома в Питере Машу ждала мама, из последних денег оплатившая адвоката для дочери. Надежда (тоже Надежда — как и Савченко) Коледа даже прислала мне фотографию чека, словно боялась, что я ей не поверю.

Публикация о Маше называлась «Исповедь русской шпионки».

Надежда Савченко попросила назвать свое послание «Исповедь украинской летчицы».

«С возвращением домой!»

Назад на войну

За Надежду Савченко дрались ведущие мировые державы.

Минюст Украины обращался в Совет Европы с просьбой признать украинскую военнослужащую Надежду Савченко заложником России и потребовать ее выдачи.

Европейский суд по правам человека начал производство по делу Савченко. Делу был сразу же дан статус приоритетного. Президент ЕСПЧ адресовал запросы о ней в правительство РФ.

Когда я узнала о тебе, Маша Коледа, ты находилась в киевском СИЗО уже пятый месяц, и непонятно было, что дальше. Россия за тебя не вступилась. Консульские советники заглянули однажды.

Ты попросила их принести слуховой аппарат, потому что с детства плохо слышишь. Они покивали, но больше так и не объявились. Тебя это не удивило, ты и не ждала от них слишком многого.

И вот эта необъяснимая любовь к родине вкупе с осознанием того, что твоей стране все равно, что с тобой случится, будешь ты жить или умрешь, меня в тебе тогда и поразила, Маша.

Именно это, думаю, потрясло и Надежду Савченко, заставив написать это письмо. Ты, твоя ситуация, оказалась ей понятна и близка, она сравнивала, как велось твое уголовное дело на Украине, со своим — в Москве, несмотря на то, что вы вроде бы были по разные стороны баррикад.

Без денег и без вещей освобожденную по обмену военнопленными Машу Коледу вывезли нелегально через юго-восток в Ростов-на-Дону в конце сентября какие-то неизвестные друзья. Во всех украинских документах девушка осталась числиться как совершившая побег и находящаяся в уголовном розыске. А если бы ее задержали в России, то отправили бы на фильтрацию — как после концлагеря времен Великой Отечественной, на предмет выяснить, завербовали ее украинские спецслужбы или нет.

Слава богу, наша граница не охранялась никем, и Маша вернулась на родину без проблем.

…Ты, Маша, приехала домой — но не в Санкт-Петербург, где ждала тебя мама. Она написала мне об этом, очевидно, не имея возможности поделиться своей болью с кем-то другим, более близким. Она не понимала, что с тобой.

А я не могла ей объяснить словами, почему ты поступаешь именно так. Что этому ты научилась от войны — ради высоких целей жертвовать малым, незначительным. «Жизнь — есть борьба!»

Надежда Коледа попросила, если буду однажды с оказией в Петербурге, зайти к ней — у нее для тебя давно собраны теплые вещи, несколько тяжелых сумок, которые надо бы передать до наступления холодов. Дело-то происходило в октябре. Как же ты зимой без шапки? Она знала, что ты сама до этих сумок ни в жизнь не доберешься. Я честно обещала как-нибудь при случае их забрать.

Помню, как увидела тебя впервые в защитной куртке цвета хаки, худую, без паспорта, который остался в Киеве в твоем уголовном деле, ты пришла к нам в редакцию с рюкзаком и с длинными шрамами на месте порезанных вен, слава богу, их закрывали рукава куртки.

Тогда я поняла, что для тебя война — единственный справедливый мир без полутонов и вранья. В котором стоит жить. Ради которого стоит умереть.

«И что будешь делать сейчас?» — спросила я у Маши в конце интервью. Предложила познакомить ее со своими друзьями, которые собирают здесь помощь для Украины, отправляют мирные гуманитарные грузы. С теплыми вещами, продуктами, лекарствами. «Это достойная и нужная работа, — покровительственно сказала я ей. — Нельзя же все время воевать».

Маша кивнула: «Да, конечно, нельзя». А вскоре прислала мне по скайпу веселый смайлик с подписью: «Я в Донецке».

Эпоха перемен и безвременья

…Я не уверена, написала бы Надежда Савченко свое письмо Маше Коледе, если бы знала, что та опять вернулась в Донецк. Но передаю, связываясь с Марией по скайпу.

Между ними десять лет — целая пропасть: Марии едва исполнилось 23, Надежда отметила за решеткой 33-летие. И я даже не буду пытаться их сравнивать.

У каждой своя правда.

Не мне судить…

Абонент недоступен. Отсутствует. Оставляю видеообращение.

Пишу осторожную эсэмсэску: «Маш, с тобой все нормально?»

Она объявляется на следующий день, радостная, оживленная, счастливая: «Я сейчас и.о. начальника отдела по связям с общественностью в МИД ДНР. Так что все, что касается международной политики — это ко мне, комментарии, интервью тоже — по крайней мере, пока».

Я отправляю ей отдельной фотографией каждую страницу письма Надежды Савченко. Текст размыт, но это лучше, чем ничего. Маша обещает как можно скорее на него ответить… Вечером, после боевого выхода.

…Война сама творит свои мифы и своих богов, а затем безжалостно перемалывает их.

Как создала и перемолола того же Стрелкова.

Погибшая на Майдане «Небесная сотня» — и тысячи жертв на юго-востоке после.

Самые страшные режимы — те, которые создаются ради торжества наиглавнейших человеческих ценностей.

Многие мои знакомые, которых я знаю уже «стопицот» лет, почти год как на Донбассе. Сжимается сердце, когда, поднимая трубку, слышу очередной риторический вопрос: «Отгадай, где я?» Они не наемники, они находятся на юго-востоке по зову сердца. Так же как Маша Коледа.

Мы сидим за чашкой кофе с другим моим знакомым. Он только что «оттуда». Не отрывается от компьютера, пытаясь перевести через электронный кошелек своей девушке деньги. С девушкой познакомились в Донецке. Она — украинка. Он — русский.

Накрыла любовь с первого взгляда, как обычно и бывает при экстремальных ситуациях, когда выброс адреналина в кровь заменяет здравый смысл. Жаль, что деньги девушке не переводятся — сайт заблокирован санкциями.

Приятель отрывается от ноутбука. Чашка латте располагает к неспешной философии.

«Там настоящая жизнь, которой нет у вас, мы на юге-востоке находимся в неком околоплодном пузыре времени, отделяющем нас от вас, — поясняет он мне. — Как по теории относительности Эйнштейна, по сравнению с вашим обычным миром там ускоряются часы и минуты. Ты уезжаешь оттуда на неделю, а возвращаешься — и будто бы тебя не было полгода. Кто был никем, тот стал всем. Что такое неделя в Москве? Два письма написал и сходил на одну встречу. Здесь вы все будто бы давно уже мертвые. А там за этот период сменились эпохи. Да что эпохи — геологические пласты сдвинулись. Ты чувствуешь, как это круто?»

А у многих поехавших туда в душе, наверное, свой Майдан. Я вижу, как горят глаза у этих людей, вырвавшихся из боя и заскочивших в Москву буквально на пару часов, — переодеться, помыться, наскоро поделиться впечатлениями с московскими знакомцами.

Как грубо заклеены лобовые стекла их машин — там, где остались следы от пули, чтобы трещины не расходились дальше.

А на том месте, где сижу я, предыдущему пассажиру не повезло, его убили. «Насмерть?» — переспрашиваю я. «Конечно, насмерть! А как иначе?» — шутят мои герои.

Высшая доблесть на войне — погибнуть героем. Мальчишки. Дураки. Не понимающие, что, если убьют большинство из них, мир изменится только для их матерей…

…На ледяном пронизывающем ветру, часам к девяти утра, отстояв в очереди с пяти, донецкие женщины получают наконец свои пару банок консервов, два кочана капусты, полкило картошки гуманитарной помощи — и снова возвращаются к своим детям, в бомбоубежище.

Не женщины выдумали и эту войну. Почему же тогда они, Надя, Маша, за нее все время расплачиваются?