В минувший вторник в Комитете гражданских инициатив под председательством Алексея Кудрина обсуждалось предложение создать в рамках уголовного процесса специальный институт следственных судей (он был известен в дореволюционной России и в различных формах существует в других странах, в том числе и бывшего СССР). Вела круглый стол Тамара Морщакова, в поддержку этой идеи выступили председатель СПЧ Михаил Федотов, бизнес-омбудсмен Борис Титов, экс-судья ЕСПЧ от России Анатолий Ковлер, бывший первый зам председателя Верховного суда РФ Владимир Радченко, адвокат Генри Резник и другие не последние в стране юристы.
Концепция, которую разработал и представил советник Конституционного суда Александр Смирнов, предполагает создание в рамках судебной системы отдельного института таких судей, которые, не участвуя в рассмотрении уголовных дел на их завершающих стадиях, могли бы по ходатайствам сторон (обвинения, защиты, а также и потерпевших) закреплять доказательства для будущего рассмотрения этих дел по существу. Например, сегодня судебную (!) экспертизу (которая очень часто и предопределяет будущий приговор) назначает сам следователь, а по предложенной схеме это мог бы делать следственный судья — в том числе по ходатайству защиты. Если совсем коротко, речь о том, чтобы поставить уголовное правосудие с головы на ноги, обеспечив приоритет судебного следствия перед предварительным.
Детали концепции слишком специфичны для «Новой», полностью с проектом желающие могут ознакомиться на сайте КГИ. А мы попробуем оценить сам факт появления таких предложений с точки зрения сегодняшней политики: вся заумь юриспруденции в отсутствие правового государства — это лишь ее инструмент.
Представителей Следственного комитета, МВД и ФСБ (которые также имеют свои следственные подразделения) на круглом столе в КГИ не было: вряд ли и сама идея пришлась им по душе. Но есть поручение, которое президент Путин направил, в частности, Верховному суду РФ и СПЧ: проработать эту тему.
О масштабе возможных преобразований говорить пока рано, но в любом случае реализация проекта как минимум ослабила бы позиции следователей, которые сейчас на стадии предварительного (досудебного) следствия обладают фактической монополией на принятие любых процессуальных решений — и предопределяют тем самым будущий обвинительный приговор с вероятностью 99 и более процентов: это вытекает из данных судебной статистики. Статистика также свидетельствует, что ходатайства следователей о заключении под стражу удовлетворяются судьями на уровне 95%, а о продлении сроков содержания под стражей — почти ста процентов. По-другому, наверное, стали бы их оценивать «следственные судьи» — а иначе с какой стати было бы затевать на самом высшем уровне этот опасный разговор?
Опасность состоит в том (и здесь я лишь повторю общеизвестное), что «властная вертикаль» базируется сегодня не на законах, а на практиках. Одной (и, вероятно, важнейшей) из них является возможность для «силовых структур»: Следственного комитета, ФСБ, МВД, но также и для примкнувшей к ним части судей — в обмен на защиту политического режима средствами уголовной репрессии творить произвол, в первую очередь по экономическим делам, отжимая свою долю «ренты». Это даже не политика, это уже политическая экономия сложившегося в России строя.
Обсуждение за круглым столом в КГИ быстро пришло к тому, что нельзя менять лишь один институт, не трогая другие сегменты правосудия, — не изменив их, мы не дождемся и других (независимых) судей, а с нынешними такая реформа, пожалуй, выльется в очередную имитацию вроде переименования милиции в полицию.
Что может заставить власть пойти против господствующего класса «ментов» (в широком смысле), который обеспечивает ее политическую устойчивость? А ведь из того же разряда и поручение президента Верховному суду РФ и СПЧ поработать над предложениями о расширении компетенции суда присяжных.
Ответ, конечно, надо искать в экономике, которая отказывается работать под гнетом «опричнины». Но для проведения таких реформ нужна опора в лице какого-то иного общественного класса. Не уничтожен ли он годами засилья «силовиков»? От ответа на этот вопрос зависит и мера успеха «следственных судей».
