СюжетыПолитика

Михаил САВВА: «Мне угрожали — 15 лет по статье УК “государственная измена”, мордовские лагеря, смерть на этапе…»

Правозащитник, объявленный в федеральный розыск, рассказал «Новой газете» о преследованиях ФСБ и методах получения нужных показаний

Этот материал вышел в номере № 27 от 18 марта 2015
Читать
Правозащитник, объявленный в федеральный розыск, рассказал «Новой газете» о преследованиях ФСБ и методах получения нужных показаний
Михаил Савва / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com
Михаил Савва / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com

В апреле 2014 года известный кубанский правозащитник, директор грантовых программ Южного регионального ресурсного центра и профессор Кубанского государственного университета Михаил Савва был приговорен к трем годам лишения свободы (условно). Он был признан виновным в хищении бюджетных средств, выделенных в качестве гранта администрацией Краснодарского края, а также в получении оплаты за якобы фиктивное проведение занятий в вузе. Савва свою вину полностью отрицал как во время следствия, так и в суде. Почти восемь месяцев следствия он провел в СИЗО ФСБ в Краснодаре, а затем (во многом благодаря публичной поддержке) был переведен под домашний арест.

Краевой суд в октябре прошлого года оставил приговор без изменения. А уже в ноябре профессор Савва был допрошен в статусе свидетеля по делу директора некоммерческого центра «Левадос» Елены Шабло. Она также была получателем гранта краевой администрации и тоже обвиняется по статье «мошенничество». «По направленности вопросов я сделал вывод, что мне планируется предъявление обвинения», — заявил Савва после допроса следователя.

10 января Михаил Савва уехал из России. Он собирается просить политического убежища в одной из западных стран. Ну а на родине 3 марта условный срок Савве заменили на трехлетний реальный в колонии-поселении в связи «с нарушением режима отбывания условного наказания» — и объявили в федеральный розыск.

Российский эмигрант Михаил Савва отвечает сегодня на вопросы «Новой».

Первомайский районный суд Краснодара, декабрь 2013 года / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com
Первомайский районный суд Краснодара, декабрь 2013 года / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com

— В одном из интервью вы сказали: «В современной России ФСБ — на вершине властной «пищевой цепочки», ее указания выполняют все — суды, прокуратура, полиция». Вы не боитесь мести ФСБ?

— Я ее не исключаю. Бояться ее я перестал в СИЗО. И еще я принял меры, чтобы эта их месть обошлась им как можно дороже. Могу рассказать об одной из этих мер. Пока я был под домашним арестом, я записывал все, что помнил, или фиксировал специальными значками в камере: фамилии сотрудников УФСБ, методы их допросов, психологические приемы различной степени тупости, дела, о которых они упоминали. Записывать это в камере было нельзя — обыски проводились один раз в десять дней. Если бы такие записи нашли, то забрали бы. Но я все-таки профессор, придумал мнемонические подсказки… Плюс к этому информация, которой поделились люди в автозаках. Записал много. Времени хватало, браслет на ноге не мешал…

Если они попробуют отомстить мне или кому-то из близких — это будет обнародовано.

«Универсальная удавка для всей страны…»

— На заседании суда вы говорили о «специальных проверках» судей, которые проводит ФСБ: «Эти спецпроверки проводятся перед назначением судьи на должность, перед продлением его полномочий. <…> Спецпроверка означает, что без одобрения ФСБ человек не может стать или остаться судьей. Спецпроверки обеспечивают рабскую покорность судов сотрудникам ФСБ. Да и не только судов — спецпроверки гарантируют лояльность прокуратуры, утверждающей обвинительное заключение и поддерживающей обвинение в судах. Без спецпроверки ФСБ гражданин России не может даже получить загранпаспорт. Это универсальная удавка для всей страны, непрозрачная и очень опасная». Это очень серьезное обвинение в адрес российского правосудия. Откуда у вас такая информация?

— В федеральных законах, имеющих отношение к судейскому сообществу, спецпроверки судей действительно отсутствуют. Но должностные лица, которые их проводят, иногда позволяют себе, так сказать, официально сболтнуть. Например, в информации о своих успехах Управление судебного департамента по Курской области проговорилось: «В отношении кандидатов на должности судей обеспечено проведение специальной проверки с использованием возможностей ФСБ, МВД, Генеральной прокуратуры России, таможенных и налоговых органов».

Федеральная служба безопасности не случайно поставлена на первое место в этом списке «обладающих возможностями». Я узнал об этой практике от людей, которых возили со мной в общих автозаках из СИЗО в суд и обратно. Это происходило после 5 ноября 2013 года. До этого меня привозили-отвозили в бронированном «мерседесе» — автозаке управления ФСБ по Краснодарскому краю. После встречи московских правозащитников Любови Волковой, Валерия Борщова и членов Общественной наблюдательной комиссии Краснодарского края с одним из заместителей начальника этого управления меня, как и положено, начали перевозить «на общих основаниях». Люди из моего СИЗО-5 и огромного, перенаселенного СИЗО-1 Краснодара знали очень много. Эта информация была точной — там принято делиться с другими только проверенными фактами. По крайней мере, меня другие подконвойные ни разу не попытались обмануть, в отличие от сотрудников УФСБ.

Иногда такие проверки называют более определенно — спецпроверка на отсутствие связей с криминалом. Документы, на основании которых она проводится, закрыты для общественности. На практике спецпроверка кандидата на должность или действующего судьи при продлении полномочий означает, что эти люди оказываются в полной зависимости от проверяющих сотрудников ФСБ. Два года назад, насколько я знаю, председатель Краснодарского краевого суда перед очередным продлением полномочий долго не мог получить положительного решения такой проверки.

В настоящее время по негативному воздействию на судей я не вижу принципиальной разницы, от кого они зависят — от криминала или ФСБ. По крайней мере, с учетом происходившего в УФСБ по Краснодарскому краю.

В суде / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com
В суде / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com

Но зависят от спецпроверок ФСБ не только судьи. Прокуроры, например, зависят еще более определенно — через допуск к государственной тайне. В Положении о работе с секретными материалами, документами, делами, которое утверждено Приказом Генпрокуратуры № 33 еще от 1998 года, четко сказано, что сотрудники прокуратуры, которым предстоит постоянная работа с секретными материалами, могут быть назначены на должности только после оформления допуска. Это и есть, по сути, допуск к прокурорской карьере. В результате — прокуратура в Краснодарском крае утверждает любое обвинительное заключение, изготовленное в УФСБ.

Обычные граждане России также зависят от доброй воли ФСБ — посредством проверки в ходе оформления заграничного паспорта. Сотрудники миграционной службы направляют документы человека на получение загранпаспорта для проверки в ФСБ. При этом они знают, что у ФСБ даже нет ограничения по срокам рассмотрения. Сколько захотят, столько и будут держать бумаги у себя.

— Делами о мошенничестве, которые вам инкриминировали, обычно занимается МВД, почему ваше дело расследовало ФСБ?

— Я нужен был УФСБ не для раскрытия дела о мошенничестве, а для другого: признать себя шпионом, оговорить по статье «государственная измена» как минимум еще одного человека, перестать публиковать статьи, в которых, по их словам, я «втыкал булавки во власть», перестать инспектировать места принудительного содержания в качестве члена Общественной наблюдательной комиссии края.

Чтобы получить мои «признания», меня нужно было держать за решеткой и под контролем. То есть в СИЗО-5 Краснодара, которое соединено со следственным отделом УФСБ крытым переходом. Для этого существовала единственная возможность — УФСБ должно было вести мое дело. Закон дает такую возможность: дело имеет право вести та структура, которая «выявила преступление». В моем случае — придумала его.

— Ваша жена в соцсетях формирует «список Саввы», куда, в частности, она включила и допрашивающих вас следователей. В этом списке начальник следственного отдела УФСБ России по Краснодарскому краю полковник И. Г. Бессонов. «Именно это должностное лицо утверждало уголовное дело М.В. Саввы. По информации, которую я получила от мужа, именно этот человек проводил множественные незаконные допросы моего мужа в отсутствии адвокатов с угрозой убийства либо фабрикации новых уголовных дел», — пишет ваша жена. Кроме того, в «списке Саввы» — оперативный работник УФСБ А. Богатырев. «Именно он угрожал моему мужу вколоть психотропное вещество», — продолжает Елена Савва. Расскажите, пожалуйста, подробнее о ваших встречах в изоляторе с Бессоновым и Богатыревым.

— В изоляторе я с ними не встречался. Меня выводили в здание УФСБ. А Богатырев еще и участвовал в обыске у меня дома и сопровождал меня несколько раз в суды, до 5 ноября 2013 года, пока меня возил из СИЗО и обратно конвой УФСБ.

В конце апреля 2013 года меня вывели из камеры в субботу, что само по себе было странно. Но сидящим в СИЗО-5 никогда не говорят, куда выводят. Когда я заявил устную жалобу об этом надзирающему прокурору, от меня просто отмахнулись… В тот день в одном из кабинетов следственного отдела были Богатырев и другой оперативник УФСБ, Попов. Последний уже тогда работал в Кубанском госуниверситете, где он и сейчас руководит безопасностью. Они заявили, что со мной нужно провести опрос. Я предложил сделать это с участием моего адвоката. Затем последовала специфичная шутка о психотропных препаратах. Сотрудники УФСБ любят объяснять потом, что они так «шутили». Процитирую документ — жалобу Елены Шабло, от которой 8 апреля 2013 года в ходе девятичасового опроса в УФСБ требовали оговорить меня: «Один из сотрудников УФСБ во время опроса заявил: «Жаль, что вы женщина, иначе мы бы быстро развязали вам язык». В ответ на мой вопрос на это заявление, будут ли меня бить, он ответил, что для получения показаний есть другие средства, например химические. Несколько позже один из начальников этого сотрудника заявил, что это была шутка». Уполномоченный по правам человека в Краснодарском крае направил эту жалобу для проверки в прокуратуру края. Как обычно в случаях с ФСБ, прокурорская проверка не выявила никаких нарушений. О причинах такой лояльности прокуроров я уже говорил.

Во время одной из поездок со мной в Первомайский суд Краснодара Богатырев предложил: «Признайте мошенничество — и получите по минимуму. А так…» Но к тому времени я уже привык к многозначительным паузам чиновников УФСБ и ответил, что признать можно только то, что совершил. А я не делал того, в чем меня обвиняют.

С начальником следственного отдела УФСБ Бессоновым я общался в его кабинете, под большим портретом Дзержинского. Это были допросы без протокола, в которых участвовали Бессонов и еще два сотрудника УФСБ. Состав участников менялся редко. Первый такой допрос состоялся 13 июня 2013 г. Думаю, что они начались после того, как стала очевидна невозможность предъявить мне обвинение в государственной измене, то есть по статье 275 Уголовного кодекса, на основании материалов из моих изъятых компьютеров и бумаг. Расчет был на то, что найдут явки, пароли, списки. Недаром в ходе обыска у меня дома изымалось все, что было на английском. Кажется, тот же Богатырев предложил руководителю группы забрать учебники дочери, но получил отказ… В ходе этих допросов я пытался показать всю абсурдность выдвинутых против меня обвинений, как официальных, так и неофициальных. Эти тайные допросы продолжались до ноября.

Сотрудники УФСБ довольно откровенно заявили мне, что фактическая причина моего задержания — необходимость доказать, что я координировал враждебную России деятельность сети партнерских НКО на Северном Кавказе, формировал в своих выступлениях и статьях негативный образ региональной и центральной власти, выполнял поручения зарубежных спецслужб.

Мне также предлагали оговорить одного из сотрудников администрации Краснодарского края, заявив, что этот человек был резидентом иностранной разведки.

Я отказался оговаривать себя и другого человека и 5 ноября 2013 г. сделал заявление в ходе первого судебного заседания по моему делу в Первомайском суде, рассказав об истинных мотивах моего преследования и об этих угрозах. Процитирую себя по «Новой газете»: «Первый мотив, по моему мнению, это дискредитация некоммерческих организаций Краснодарского края, среди которых ЮРРЦ является одной из значимых. Второй мотив — наказание меня за правозащитную деятельность. И третий, наиболее существенный мотив: пока я нахожусь за решеткой, управлению Федеральной службы безопасности удобно оказывать на меня давление в ходе попытки сфальсифицировать еще одно уголовное дело, на этот раз по статье «государственная измена». На основании того, что я общался с иностранными журналистами, сотрудниками посольства США и зарубежными экспертами».

Это мое заявление было широко распространено в социальных сетях и СМИ. В тот же вечер, 5 ноября, меня привели в кабинет начальника следственного отдела УФСБ по Краснодарскому краю, где те же сотрудники УФСБ с участием начальника отдела потребовали от меня отказаться от сделанного мной заявления, поскольку оно дискредитирует ФСБ. Я отказался от этого предложения как в тот день, так и на следующее утро, когда меня вновь без моего согласия привели в кабинет начальника следственного отдела. О самих тайных допросах и угрозах я также публично заявил в начале декабря 2013 года, еще находясь в СИЗО.

Изображение

«Вагонетки будут ехать…»

— Вы сделали официальное заявление, что в течение последних месяцев перед вашим отъездом из страны вас допрашивали отнюдь не о деталях двух «преступлений», в которых вас обвиняли, а интерес следователей вызывала ваша деятельность, связанная с взаимодействием с американскими грантодателями и распределением грантов в 2011—2012 гг. Якобы на допросе вам дали понять, что если вы дадите показания, что давали консультации американским организациям, т.е. совершали действия, которые в связи с изменениями в уголовной статье «госизмена» теперь могут интерпретироваться как преступление, то тогда вам гарантируют выход по УДО в самое ближайшее время. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этих разговорах со следователем.

— Мне обещали следующее: сначала три года, потом — еще пять лет по какой-то экономической статье, а я пока буду сидеть, ФСБ будет искать и обязательно найдет доказательства моей работы на зарубежные разведки.

Как выразился один из участников: «вагонетки будут ехать», то есть доказательства моей вины будут добываться неостановимо и неумолимо.

И я получу еще 15 лет за государственную измену. Так что всего — 23 года заключения, мордовские лагеря, смерть на этапе. Происходило это в кабинете начальника следственного отдела УФСБ Бессонова. Протокол, как вы понимаете, не велся. Господин Бессонов на первой же встрече заявил, что ему не страшно, если я вдруг когда-то расскажу об этом. Потому что мне никто не поверит, как он полагал.

Мне не обещали УДО, если я сделаю признание в государственной измене. Мне туманно говорили, что у меня в случае признания появятся перспективы. В качестве примера приводили героя советского шпионского триллера «Судьба резидента». Наверное, методичка ФСБ, по которой со мной работали, была написана очень давно. Еще говорили, что есть хороший пример — недавно человек признался по этой статье и получил меньше минимального срока. Всего семь лет…

То, что УФСБ интересовали не якобы похищенные средства за проведенное в полном объеме социологическое исследование, было понятно еще с обыска у меня дома. Затем появились и дополнительные подтверждения. 30 апреля был проведен странный допрос, вполне официальный, его протокол есть в уголовном деле. Следователь задавал мне вопросы исключительно о моих зарубежных поездках и контактах с иностранцами. На вопрос, как это связано с якобы похищенными средствами гранта, мне строго ответили, что следователь — лицо самостоятельное и сам определяет, о чем спрашивать. Но абсурд от этого ответа не перестал быть абсурдом.

— На заседании суда по вашему делу вы предложили «вести общественный реестр сотрудников силовых структур, судей и прокуроров, творящих беззаконие. Этот реестр должен быть открытым — страна и мир имеют право знать своих антигероев». Вы лично занимаетесь составлением такого реестра?

— Да, конечно. Это началось, еще когда я находился в СИЗО. В «списке Саввы» — люди, которые совершили уголовные преступления: фальсификация доказательств по уголовному делу, привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности, превышение должностных полномочий, разглашение тайны переписки и еще несколько статей УК. Все эти статьи в современной России не работают. Но я уверен, что так будет не всегда.

Мое дело дает много поводов для такого списка. Оперативники и следователи работали очень неряшливо. Это стиль современной ФСБ. Они уверены, что все равно прокуратура утвердит обвинительное заключение, а суд вынесет приговор. Пример:

один и тот же следователь по фамилии Гнатив в ходе моего дела проводил допрос свидетелей в один и тот же день и в одно и то же время в Краснодаре и Майкопе. Между городами — 130 километров. Когда я подал жалобу, в одном из протоколов просто изменили дату: «исправленному верить».

Якобы техническая ошибка. Даже если так — следователь, который в состоянии перепутать дату и время допроса, не вполне адекватен и опасен в этой должности. Или еще: о моем задержании следователь должен был незамедлительно, как говорит УПК, уведомить Общественную палату России, поскольку я был членом Общественной наблюдательной комиссии. Но задержали меня 12 апреля. А датированное 13 апреля уведомление поступило факсом в Общественную палату только во второй половине июня. Я подал жалобу о фальсификации Главному военному прокурору России. Она не рассмотрена. По крайней мере, я не получил никакой информации об этом.

«Нужно убедить себя, что ты уже умер…»

— Вот одно из ваших воспоминаний о времени, проведенном в изоляторе: «Я перечитал в камере «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и увидел, что мало что изменилось в стране и тюрьме со времен сталинских репрессий. Методы НКВД дошли до двадцать первого века со времен 1937-го года практически в первозданном виде. Принцип времен сталинских политических репрессий «Не верь, не бойся, не проси», увы, сохраняет свою актуальность. Я не верил ни одному слову из того, что мне говорили за этот год люди, находящиеся по ту сторону баррикады. Я ничего не просил у них, а только требовал то, что мне положено по закону. И я старался не бояться». А чего вы все-таки боялись в СИЗО? Физической расправы?

— В первые дни человек за решеткой боится многого — неопределенности, боли, смерти. Это неизбежно, арест — сильнейший стресс. В первый вечер моего пребывания в СИЗО-5 меня вывели из камеры и часа три держали в «стакане» автозака. А потом повезли на одну ночь в краснодарский изолятор временного содержания. На следующее утро я узнал, что меня так прятали от моих коллег из ОНК, которые пришли в СИЗО-5 с инспекцией. Эти три часа в автозаке были пыткой неопределенностью. Но это — на первое время, а потом есть выбор — или ты будешь бояться всегда, или перестанешь. Рецепт, как перестать, есть… После приговора я пригласил ребят и девушек из группы поддержки домой, чтобы за чаем поблагодарить их. Меня спросили — почему не признался, ведь давили? Мы глазами посовещались с женой — она уже знала этот рецепт и понимала, почему я сомневаюсь. Не хотелось такое говорить совсем еще молодым людям. Но пришлось, потому что врать тоже не хотелось: нужно убедить себя, что ты уже умер. Потому что есть вещи пострашнее собственной смерти. Когда (или если) ты убедил себя в этом, перестаешь бояться. Точнее, начинаешь контролировать свои инстинкты.

Я уже не боялся даже удара по близким людям. Потому что перестаешь бояться того, что уже случилось.

В отношении моей жены, которая все это время билась за меня, были совершены две провокации. Дважды УФСБ предпринимало огромные усилия, чтобы возбудить против нее уголовное дело. Об одной из этих попыток прошла утечка в интернете — ее незамысловато оклеветали. Судя по стилистике, это сделал кто-то из сотрудников УФСБ. Заявление Елены об этом преступлении не расследовано, несмотря на ее обращение о бездействии должностных лиц к прокурору Краснодарского края… Какой-то отморозок, имеющий отношение или к Советскому суду Краснодара, или к УФСБ, напал на мою дочь перед зданием этого суда. Люди, в том числе она, пришли на открытое заседание о продлении мне срока содержания под стражей, а их не пропускали в суд. Заявление о нападении на дочь также не расследовано… Можно простить то, что сделано против тебя лично. Но не прощается сделанное против близких людей.

— После отъезда из страны вы оставили на своем сайте запись под заголовком «Одним заложником меньше»: «Власть на нашей родине ведет войну со своим народом. Конечно, наследникам палачей советской эпохи пока далеко до масштаба сталинских репрессий. Они еще не могут позволить себе массовый подход, бьют выборочно. Но на этом отличия заканчиваются. Политические заключенные в России — люди, взятые режимом в ходе этой войны в заложники. С ними поступают беззаконно: осуждают без события и состава преступления, продлевают сроки новыми судами, создают пыточные условия содержания. А если против нас ведется война, то действует алгоритм военнопленного: «Выжить, добиться свободы, бороться». Вы не боитесь так резко писать? Ведь российские спецслужбы могут добраться до вас и за пределами страны? Вы чувствуете за собой слежку? Опасность?

— В Краснодаре за мной следили перед арестом, я это видел. Иногда в кафе приходилось несколько раз пересаживаться за другой столик из-за назойливости шпиков. Записывающую аппаратуру они носят в небольших черных прямоугольных сумках. Хоть бы цвет иногда меняли… Здесь слежки в смысле наружного наблюдения — «хвоста» я не чувствую. Были попытки взлома моих аккаунтов. Интересно, эти люди искренне уверены, что никто никогда ничего не узнает об их делах? После информации об объявлении меня в федеральный розыск получил электронной почтой несколько странных писем с настойчивыми вопросами о том, где я живу…

В суде / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com
В суде / Группа поддержки М. Саввы / Vk.com

Вы сказали: «Я смогу вернуться в случае прекращения политических репрессий в моей стране. Они являются фактом, в том числе с точки зрения закона. То, что происходит сейчас в России, полностью соответствует определению политических репрессий из принятого в начале 90-х годов закона «О реабилитации жертв политических репрессий». Как вы считаете, при каких обстоятельствах могут прекратиться политические репрессии в России?

— При смене политического режима. То есть ухода с постов всего нынешнего руководства России. Я не верю в то, что люди, так цепко ухватившиеся за власть, отдадут ее. А чтобы не отдать, они будут использовать политические репрессии. Вопрос, к сожалению, только в том, остановятся ли они на нынешнем уровне точечных репрессий или перейдут к массовым.

В одном из недавних интервью вы сказали: «Превращению каждого гражданина России во временно находящегося на свободе преступника может помешать только общественная активность». Но большая часть россиян довольна сложившейся системой в стране, а многие из недовольных запуганы. Откуда тогда может появиться «общественная активность»?

— Она может появиться из расширения масштабов борьбы за себя и своих близких. Да, большинство не верит в возможность изменить режим. Но государство усиливает давление на людей. И все большее количество совершенно лояльных граждан вдруг — по политическим мотивам, ради галочки в отчете или ради наживы чиновников в погонах — делается преступниками. И тогда им и их родным приходиться бороться. В стране — больше миллиона осужденных! По моей оценке, каждый третий сидит ни за что. У каждого из них — друзья, родственники, знакомые по социальным сетям. Интернет делает массовым чувство сопричастности к чужой беде. В моей группе поддержки было много людей, которых я даже лично не знал до всего этого… Так что власть сама своими действиями расширяет социальную базу протеста. Есть существенное отличие российской современности и периода сталинских репрессий — интернет и социальные сети. Плюс к этому — экономический кризис, когда количество недовольных растет среди людей, далеких от политики…

Изображение

— Почему, на ваш взгляд, именно Краснодарский край стал своеобразным рекордсменом по возбужденным уголовным делам по статьям «государственная измена» и «шпионаж»?

— Сочетание трех факторов. Первый — местная ФСБ получила «зеленую улицу» на нарушение законов в связи с прошедшей Олимпиадой. Думаю, им пообещали прощать все в обмен на то, чтобы это действо прошло без неприятных неожиданностей. Второй — на Кубани пока невозможны методы «эскадронов смерти», которые используются в некоторых республиках Северного Кавказа. Поэтому приходится использовать не убийства, а фальсификации уголовных дел. Третий — личностный. Бывший начальник УФСБ по краю хотел сделать карьеру на громких делах (Михаил Власенко руководил УФСБ по Краснодарскому краю в течение четырех лет. Отправлен в отставку в феврале 2015 года. Новая должность Власенко - заместитель губернатора Иркутской области. — Е. М.).

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow