Неизвестный ростом невелик, мощен, словно вырублен из монолита, и постоянно помнит, что он великий скульптор.

Он демократичен и доступен. Нормально. Кто может сказать, что Микеланджело или Мур были снобами? Общение с модельщиками, форматорами, литейщиками заставит хоть какого скульптурного гения понимать их язык, выпивать с ними (про Микеланджело и Мура, правда, не знаю) в обсуждении понимания тонкости литья.

Неизвестный умеет разговаривать со всеми — от надутых членов Центрального комитета нашей партии (эти в прошлом) до продувных прорабов — на их языке, используя его как скульптурный инструмент (шпатель или, там, стек). С его помощью он выбивал заказы и объяснял, почему его бессмертные скульптуры должны стоять на нашей земле.

Многое удавалось.

Он работал неистово. А вечерами в его мастерской, бывало, встречались несовместимые люди, а он, казалось, был совместим со всеми.

Но буйный нрав, взрывной темперамент, реальная солдатская война за плечами (чуть ли не в штрафбате) постепенно утверждали Неизвестного в том, что если он кому и должен, то только Господу Богу за дар и способность его реализовать.

Так вполне благополучный, казалось, гражданин мира, прописанный в Москве, отправился в этот самый мир не для того, чтобы попытать в нем счастья, а для того, чтобы его завоевать. Тем более что его не раз приглашали поучаствовать в совершенствовании планеты (не меньше), то есть укрепить бастионы искусства супротив политики и технократии. Музеи его открывали (в Швеции), великий архитектор Оскар Нимейер хотел строить с ним города, а Неизвестный никуда выехать не мог, хотя ручкался с Брежневым и Андроповым.

Он стал знаменит за нашим забором еще во времена Хрущева, с которым спорил на Выставке МОСХ в Манеже, а с годами его имя уже засветилось прямо после букв СССР. Но амбиции у Эрнста Иосифовича вываливались за границы нашей родины. И он уехал. Сначала в Европу. Потом в Америку, где и осел.

В США к таланту полагается приложить труд, а работой его не напугаешь. Он второй раз поднялся (не с уровня ординара, разумеется) до высот значительных, но великим скульптором ХХ века все-таки, похоже, не стал. Он остался великим русским скульптором ХХ века.

Куда как немало!

Лицо у него почти круглое и сурового величия в нем не хватает. Он блестящий рассказчик, рисовальщик от Бога (какой он скульптор, мы говорили). А вот объект для фотографирования нелегкий. Увидев объектив, он моментально насупливается и занимает лицом позицию, достойную маски в пантеоне.

Он был уже очень немолод, когда пару лет назад я напросился к нему в гости в нью-йоркскую мастерскую. Пощелкал его, и мы сели пить чай (или что там пьют у великих скульпторов в мастерской?). С Мастером, его женой Анной и дочерью Олей. Я побрел по скромному довольно ателье, рассматривая рисунки, скульптуры и модели новых работ. Глина, камень, гипс…

— Это Рихтер! Хорош!

Я не льстил.

Через год, 22 марта 2012 года, в Москве, в Музее им. Пушкина состоялось предъявление миру подаренного Эрнстом Неизвестным портрета Святослава Рихтера, отлитого в бронзе.

Мастер продолжает работать.

Теперь ему девяносто лет — раненному в войне, битому в мирное время, тертому жизнью здесь и там, не согнувшемуся и не предавшему свое желание жить так, как хочет сам, великому художнику последних веков — Эрнсту Неизвестному.

Поздравляем!