СюжетыКультура

Гюнтер Грасс — человек, без которого не было бы современной Германии

Он помог немцам понять себя, ужаснуться тому, что они сотворили, и создать другую страну

Этот материал вышел в номере № 39 от 15 апреля 2015
Читать
Он помог немцам понять себя, ужаснуться тому, что они сотворили, и создать другую страну
Фото: EAST NEWS
Фото: EAST NEWS

Роман «Жестяной барабан» принес ему мировую славу. Его книги, каждая из которых вызывала бурные споры, переводят на все языки. Он один из немногих немецких писателей, удостоенных Нобелевской премии по литературе.

Невероятные сюжетные линии, переливающиеся всеми красками авторской фантазии, изощренная художественная структура и сложная оптика восхищают читателей. Его поразительное гротескно-аллегорическое видение мира завораживает. Грасс, кажется, одинаково владел всеми жанрами.

Его жизнь и его творчество вместили историю самых драматических событий, происходивших в центре Европы. И в своих книгах он неустанно пытался понять, как все это могло случиться? В конце войны Грасс был призван в войска СС, в молодые годы агитировал за социал-демократов, на склоне лет выразил сомнение: а не опасно ли объединение Германии?

Более всего меня привлекает искренность автора. Рассказывая о себе, он избегает каких-либо попыток подкупить собственную совесть. Еще мальчишкой он состоит в «юнгфольке» — организации, являющейся резервом «гитлерюгенда». Этих ребят зовут «пимпфами» или «волчатами». Вместе со сверстниками юный Грасс с восторгом смотрит «военную хронику» в кинотеатре, где показывают успехи доблестных германских воинов, информационные выпуски о ходе французской кампании. Мальчик марширует и в отрядах «пимпфов», и позднее «гитлерюгенда», почти с радостью становится зенитчиком, столь же безропотно отбывает трудовую повинность и ждет главной повестки — на фронт.

Грасс честен и потому признается: он никогда не задавал вопроса «почему» — ни себе, ни другим. Почему он молчал, когда арестовали отца одноклассника, потом преподавателя латыни? Ведь он знал, что рядом с местом, где жил, разрастается огромный концлагерь Штутгоф. Но он молчал. И в этом, по его признанию, главная вина. И он чувствует, как гулко звенит в ушах его тогдашнее молчание.

Автор не просит читателя о снисхождении. Он мог бы сказать: ведь я был всего лишь ребенком, какой с меня спрос? Так меня воспитала тогдашняя система, я просто выполнял приказы…

Когда ему исполнилось одиннадцать лет, в Данциге загорелись синагоги, а в витрины еврейских торговцев полетели булыжники: «Я сам в погроме не участвовал, но был любопытным зрителем». Он наблюдал, как неподалеку от его гимназии толпа штурмовиков разграбила и подожгла синагогу. Он снова не спросил себя: почему, зачем? Он стоял и смотрел вместе с безучастно и невозмутимо взирающей на этот адский хэппенинг полицией.

Позднее, в самом знаменитом романе Грасса «Жестяной барабан», маленький герой этой саги будет столь же безучастно наблюдать за тем, как сжигают, уничтожают хорошо ему знакомый игрушечный магазин и убивают его хозяина Маркуса, тоже доброго старого знакомого (его в замечательном, увенчанном «Оскаром» фильме Фолькера Шлёндорфа гениально сыграл знаменитый французский шансонье Шарль Азнавур).

Мечтая о фронте, добровольно отправляясь на войну, юный Грасс и его сверстники, изображенные в разных его сочинениях, были убеждены, что выполняют великую миссию. Школьное воспитание, участие в юношеских организациях, желание носить форму — все это сыграло свою роль.

Он искренне считал, что отечество в опасности, поскольку оно окружено врагами: «Мы верили фюреру, я лично ему верил». И вот это основное, решающее признание: «О нашем поколении даже не скажешь: «Нас совратили!» Нет, это мы позволили, я позволил себя совратить».

И вот, наконец, жаждавший пройти испытание в бою Грасс получает призывную повестку, испугавшую его родителей. Повестка лежала на столе, и автор книги ее отчетливо помнит. Где-то далеко, в лесах Богемии, на учебном полигоне войск СС из призывника, носящего его фамилию, должны сделать танкиста…

Вот главная тайна, которая спустя столько десятилетий после войны открывается читателю — Грасса призвали в войска СС: «Испугало ли меня то, что бросилось в глаза тогда, на призывном пункте, как ужасает меня сдвоенное «С» сейчас, спустя шестьдесят лет, когда я пишу эти строки?»

Тогдашний Грасс считал войска СС элитными подразделениями, которые бросают на самые опасные участки фронта. Новобранца не смутило сдвоенное «SS», он как бы даже испытывал чувство гордости. Но почему никогда не рассказывал об этом?

«Я десятилетиями отказывался признаться самому себе в причастности к этому слову, к этой сдвоенной литере. Я ничего не слышал о военных преступлениях, которые позднее выплыли на свет, однако ссылка на неведение не оправдывает меня перед лицом того факта, что я был частью системы, спланировавшей, организовавшей и осуществившей уничтожение миллионов людей. Знаю, жить с этим придется до конца дней».

Читая эти строки, понимаешь: Грасс не ищет оправданий, не хочет их принимать или выдвигать. Он не просто корит себя за прошлое, за то, что так долго молчал, он понимает, что чувство вины и со-ответственности за то, к чему был причастен, будет преследовать его до смерти.

А между тем ставший по юношескому недомыслию частью системы, о масштабе преступлений которой он и понятия не имел, он даже не успел выстрелить во врага. Это был самый исход войны. Как говорили тогда у нас, «фрицы драпали». Едва ли не в первом же боестолкновении оказалась выкошенной половина его части. Семнадцатилетний Грасс был ранен в ногу и в плечо, ранения оказались легкими, хотя осколок в плече застрял навсегда. Ему повезло: его отправили в госпиталь, а оттуда — в американский лагерь для военнопленных.

В лагере ему, как и другим, показывают снимки, сделанные в концлагерях Берген-Бельзен, Равенсбрюк… Военнопленный Грасс видит горы трупов, печи крематориев, превратившихся в ходячие скелеты людей «из другого мира» — и не хочет этому верить. Не хотят верить и его сотоварищи по лагерю (как, впрочем, и миллионы немцев). «Мы твердили: «Разве немцы могли сотворить такое?», «Немцы на такое не способны». А между собой говорили: «Пропаганда. Все это пропаганда». А кое-кто из заключенных даже утверждал, что американцы задним числом построили декорации.

«Понадобилось время, чтобы я по частям начал понимать и признавать, что я — пусть не ведая того, а точнее, не желая ведать, — стал участником преступлений, которые с годами не делаются менее страшными, по которым не истекает срок давности и которые все еще тяготят меня. О чувстве вины и стыда можно, как и о голоде, сказать, что оно гложет; только мой голод был временным, а вот чувство стыда…»

Грасс жестоко винит самого себя: он позволил обмануть и совратить себя. В 1967 году в знаменитой «Речи о привыкании», произнесенной перед слушателями из Тель-Авива и Иерусалима, он сказал:

— Я родился в 1927 году в Данциге. В четырнадцать лет я был членом «гитлерюгенда», в шестнадцать стал солдатом, а в семнадцать я уже был военнопленным… Год моего рождения подсказывает: я был слишком молод, чтобы стать нацистом, но достаточно взрослым, чтобы нести на себе печать системы, которая с 1933 по 1945-й сначала удивила мир, а потом ввергла его в состояние ужаса.

Важная роль в создании и утверждении демократического климата в Германии принадлежала писателям и публицистам, как бы ни жаловались они на то, что их не слышат, что их предостерегающий голос не доносится до сограждан. Они меняли общество, медленно, но верно делавшее выводы из собственной истории. Демократии и политической толерантности в ФРГ едва ли удалось бы стать устойчивыми и надежными, если бы не постоянные напоминания и предостережения Грасса и других писателей, общественных деятелей и мыслителей, если бы не беспрерывная, касающаяся самых острых вопросов общественная дискуссия, начавшаяся с первых послевоенных лет и не затухающая по сей день.

Гюнтер Грасс хотел, чтобы литература оказывала если не воспитующее, то хотя бы просветительское воздействие. Собственно, ради этого он писал. Он ощущал необходимость разобрать завалы прошлого. Это был трудный, мучительный процесс: надо было писать правду и только правду. Хотя с годами его размышления на сей счет становятся пессимистическими. Он видит себя, как в известном сочинении Камю, Сизифом. Но он будет вечно тащить камень снова вверх. Он не позволит себе сдаться, он будет писать снова и снова…

В понедельник 13 апреля 2015 года он завершил свой земной путь. О нем точно можно сказать: он сделал все, что мог. И не только для немецкой литературы, классиком которой стал при жизни. Благодаря Гюнтеру Грассу, как и другим выдающимся писателям, вступившим в литературу после войны, Германия изменила свой исторический путь. Он помог немцам понять себя, ужаснуться тому, что они сотворили, и создать другую страну.

Ирина МЛЕЧИНА, доктор филологических наук, — специально для «Новой»

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow