26 марта 2015 года король Саудовской Аравии Салман бен Абдель-Азиз отдал приказ начать кампанию против хуситов, свергнувших президента Йемена Абд Раббух Мансура Хади. Коалиция арабских стран приступила к систематическим бомбежкам военных объектов повстанцев. К началу операции под названием «Буря решимости» в Йемене находилось около двух тысяч российских граждан. Их эвакуация из охваченной войной страны началась 2 апреля. Жительница Уфы Виктория Сылкина, постоянно проживающая в Йемене с 2004 года, смогла улететь со своим маленьким сыном Мустафой из аэропорта Саны первым российским бортом. В Йемене остался ее муж, Шокри Ахмед Абдо Шамсан, которому с 2003 года въезд в Россию закрыт, — ФСБ утверждает, что он причастен к деятельности зарубежных исламских экстремистских организаций.

О том, как проходила эвакуация из Саны, Виктория Сылкина рассказала корреспонденту «Новой».

— Когда вы решили покинуть Йемен?

— В первый же день, как начались бомбежки. Мы и так собирались лететь в Россию, купили билет на 15 мая, на регулярный рейс Сана — Стамбул — Уфа. Все было относительно спокойно, но 26 марта мы узнали, что саудиты закрыли небо над Йеменом. И в этот же день началась воздушная атака. Я сильно испугалась, сразу же вспомнила, как шли бои в Йемене три-четыре года назад, и решила — нет, не могу здесь оставаться.

— То есть, вам уже приходилось переживать такое?

— Приходилось, когда началась революция в 2011 году. Хотя тогда было по-другому — тогда была гражданская война между самими йеменцами. Одни воевали против президента Салеха, другие — за него. Тогда стреляли из автоматов, использовали танки… Сейчас идет война с целой арабской коалицией, постоянно наносятся ракетные и бомбовые удары. Самое же главное — тогда я была еще без ребенка.

— Как выглядело начало войны в этот раз?

— Первая воздушная атака началась ночью. В двенадцатом часу мы легли спать (время в Сане совпадает с московским — А.А.), и тут же грянуло. Сначала были слышны ракетные залпы, потом — гул. Мы выглянули в окно — самолет летит. Я успела сказать: наверное, сейчас что-то начнется. И тут — как долбанет! Дом задрожал, стекла задребезжали, у всех машин, которые стояли поблизости, завыла сигнализация. В темноте — трассирующие очереди, и прямо над нашим домом. Маленький Мустафа проснулся. Я очень испугалась и говорю мужу: Шокри, я не хочу здесь оставаться. Позвонили на следующий же день в наше посольство, сказали, что хотим эвакуироваться.

— Как проходила эвакуация?

— … Тяжело проходила. Сначала в нашем посольстве успокаивали, что эвакуация не планируется, обстановка терпимая. Но 31 марта в десять вечера мне позвонили и говорят: объявляется срочная эвакуация российских граждан, завтра в девять утра всем нужно быть в аэропорту. Мы туда приехали — вновь звонят из посольства и говорят, что эвакуация откладывается до трех часов дня, езжайте пока домой. Делать нечего, пришлось ехать, хоть это и непросто — дорога идет через несколько блок-постов. Вернулись в аэропорт к трем, там уже было много русских. В четыре часа начали вызывать по списку на регистрацию, сканировать багаж, пропускать через границу. Прошли все, сидим в зале ожидания. И, наконец, открыли выход на летное поле…

— Но в этот день вы не улетели…

— Мы собирались идти к этому выходу, и вдруг приходит какой-то араб с автоматом и заводит разговор с работником нашего посольства, отвечавшим за эвакуацию. Мы слышим в пол-уха — саудиты не разрешили посадку, самолет развернулся и улетел в Каир. Часа полтора они совещались, а у нас дети уже голодные. В аэропорту ни воды, ни еды, сидим в этом зале, как закупоренные, — ни улететь, ни в город выйти, поскольку паспортный контроль уже прошли. Стемнело, а в темноте начинаются обстрелы, и в эти часы власти уже по умолчанию не разрешают ни посадку, ни взлет. Сидим, нервничаем, боимся… Одна девчонка наша говорит: все, если мы сегодня не улетим, я вообще не полечу! Человек пять так и сделали — на следующий день на посадку не явились.

— В общем, пришлось вам в тот день возвращаться обратно…

— Да, нас заверили, что 2 апреля мы улетим точно и велели ехать по домам. Отметки о проходе границы в паспортах позачеркивали. Я звоню мужу, кричу — мы не улетели, давай, скорее приезжай за нами! Он на всех парах примчался, говорит, еле-еле пропустили через блок-посты. Но рад, что мы еще на день с ним остаемся. Приехали домой, и началась бомбежка, да какая!.. Ребенку сказали: не бойся, это салют, а сами думаем — скорее бы утро! Кстати, тем, кто остался в аэропорту, было не легче. Одна моя подруга, украинка Татьяна, не дождалась такси и осталась под обстрелом. Ее, беременную, военные спрятали в окопе, рядом с ней ранило солдата.

— Как реагировали на обстрелы и бомбежки горожане?

— Довольно спокойно, особенно сначала. На улицах было много народу, все магазины открыты. Когда мы, не сумев улететь в первый день, возвращались в Сану, как раз начался очередной обстрел. Картина та еще — самолеты кружат, кругом трассирующие очереди, взрывы. Я испугалась, ребенка собой прикрыла. А народ спокойно наблюдает за всем, фотографирует.

— Когда вам все-таки удалось улететь?

— 2 апреля. Самолет пришлось ждать очень долго. Мы приехали в аэропорт рано утром, зная, что саудиты согласились пропустить наши борты. Только после двух часов мы увидели, что подъехал автобус, который доставляет пассажиров к трапу. И тут одна женщина как закричит — я слышу, слышу, летит, приземляется! Довезли нас до самолета, но еще часок помариновали у трапа, от солнца спасались под крылом. Наконец, зашли в самолет, взлетели, но тревога отпустила не сразу. Страшно было вначале лететь — мало ли что там у них, с этими договоренностями…

Четыре часа летели до Каира, где была дозаправка. Египтяне доставили нам на борт еду. Еще три с половиной часа летели до Москвы. В Чкаловский прилетели уже ночью. А там — снег! Некоторые наши дети впервые его увидели. Мы давай одеваться, укутывать себя и детей во все, что можно. Вышли, расслабились. Нас встретили врачи, были подготовлены реанимобили. Военные выделили солдат для переноски нашего багажа. Развезли всех нас на автобусах по разным московским аэропортам, кому куда было нужно. Я из Домодедово первым же рейсом улетела в Уфу.

** — Долго планируете оставаться на родине? И что сейчас с вашим мужем?**

— Пока остаюсь с сыном в Уфе, хочу, чтобы мужу дали разрешение на въезд в Россию, и он поскорее приехал. Шокри по Мустафе скучает. И вообще я сильно за мужа тревожусь. В Сане сейчас постоянно бомбежки, есть жертвы среди мирных. Шокри пишет, что электричество в последние дни дают на полчаса в сутки, он успевает лишь зарядить мобильные устройства. Бензина нет вообще в продаже, на работу муж ходит пешком… Мы уже 12 лет боремся за то, чтобы ему разрешили въезд в Россию. Конечно, если в Йемене все успокоится, я вернусь туда.