Сегодня «Новая газета» публикует материалы архива Станислава Борисовича Рассадина. Фрагменты писем Н.Я. Эйдельмана к нему — памятник 20-летней дружбы единомышленников, пушкинистов и пушкиньянцев, исследователей с острым чувством современной им «истории идей» и вкусом к гражданским баталиям. И еще — памятник истории русской общественной мысли. Оба они, корреспондент и адресат, ее не только изучали, но и продолжали.
Здесь — не только блестящие мысли, до сих пор не ставшие трюизмами, но и хроника переломных, перестроечных лет в записи замечательного историка. И видно: вопросы конца 1980-х не решены. Нам все еще нужен «в какой-то форме Нюрнберг» и своя денацификация — разминирование мифов советского прошлого. Мы по-прежнему «удалые и сытые» — оттого в упор не видим ни своего реального прошлого, ни будущего. И «кинуться в актуальные баталии» так же необходимо, как четверть века назад.
Отдел культуры
Папа очень дружил с Рассадиным. Познакомились они, когда уже были взрослыми людьми и сложившимися учеными, и им было что сказать друг другу и о чем поспорить. А спорили они очень часто, шумно, размахивали руками, цитировали книги, некоторые из которых были известны окружающим, а некоторые совсем неизвестны. Они сразу занимали очень много места в комнате, и не только потому, что были большими. Скорее потому, что оба были значительными.
Это видно и по письмам. Видно, что папа пишет Стасику о невероятно важных для них обоих вещах. И еще: удивительная вещь, как много в этих письмах тем, которые сверхактуальны и сегодня. Думаю, что папа был бы от этого в восторге. Он ужасно любил такие странные исторические предсказания. Любил дарить людям на день рождения цитаты из газет, выходивших в тот день и в тот год, когда они родились, и находить в этих цитатах намеки на будущее. Потом он использует этот прием в начале книги «Апостол Сергей». И сегодня, если бы он мог перечитать свои письма, то наверняка долго рассуждал бы о том, что сейчас значит национальный вопрос, и предчувствие революции, и необходимость Нюрнберга. И удивлялся бы параллелям, и вздыхал бы, повторяя, «бывают странные сближенья». К сожалению, это уже невозможно.
Тамара ЭЙДЕЛЬМАН
Н.Я. Эйдельман — С.Б. Рассадину
14 августа 1983 года
Итак, все пишут — все читают — и ничего не происходит.
Кажется, последний афоризм — Булата…
9 мая 1984 года
<…> Сегодня День Победы — для меня и мамы день воспоминаний об отце. Пытаюсь по телевизору и радио пробиться к подлинным, старинным военным песням и т.п. Но это очень трудно: преобладают жирные, самодовольные Кобзоно-Хилевские рулады. Все обмысливаю свою старую, навязчивую идею (кажется, говорил тебе — ну ничего, еще раз потерпишь!) — что тайна Войны еще и близко не затронута: между «Войной и миром» и 1812-м — 57 лет: до того подобный роман не мог бы явиться — ветераны бы заели (они и так трепали Л.<ьва> Н <-иколаеви>ча), и написать должен был именно человек со стороны, родившийся 16 лет спустя.
Но позже, если бы Толстой опоздал, 1812-й так бы уж удалился, что слился бы с Семилетней, Ливонской и проч.<ими> абстрактными кампаниями.
И, если я прав, то до настоящей книги о 1941—1945 гг. осталось еще лет 15… Впрочем, не шибко верится — уж больно мы удалые, сытые, победоносные.
<…> Все эти дни работаю над ПСС Лунина для «Литпамятников»1Речь идет о подготовке тома — М.С. Лунин. Письма из Сибири. М.: Наука, 1988 (сер. «Литературные памятники»).. По-видимому, изучаемый текст обладает обратным действием — эдак повозишься с Луниным, и вдруг ничего и не страшно (хотя все как-то и безразлично). А как на тебя действует Ив.<ан> Ив-<анови>ч?2См. С.Б. Рассадин. Никогда никого не забуду. М.: Политиздат, 1987 (сер. «Пламенные революционеры»). Главный герой — декабрист И.И. Горбачевский (1800—1869).
4 июля 1984 года
<…> 15/VI в д/к Горбунова было поразительное чествование Булата39 мая 1984 года Б.Ш. Окуджаве исполнилось 60 лет., устроенное Клубом самодеятельной песни.
Дело даже не в «сути», а в атмосфере. Сотни очень хороших молодых лиц (Фазиль сказал, что он видел такие на фото времен Февральской революции; я его, правда, огорчил и вспомнил, что в 37-м были не хуже.) Вел программу Юлик Ким, выступали все певцы, барды (наконец услышал песню Вероники Долиной про Натана Эйдельмана) — все были в большом ударе (особенно Никитины, сам Ким и Валя Никулин) — затем вышел Булат, еще с ангиной, и спел пару новых чудесных песенок (о генерале и о скрипке).
В последний момент ему вдруг подыграл сын на фортепьяно, и один прекрасный скрипач: это был сюрприз, и выглядело трогательно, естественно. А после — человек 60 оказались за столом, за кулисами — и там было опять весело; и тут уж Ким опять «выдавал», а Булат попросил помянуть Александра Аркадьевича и Владимира Семеновича.
И разошлись в 2 часа; Булат сказал, что знал: будет хорошо, но не ожидал, что так хорошо. Ему сделали массу остроумных подарков — в том числе газетку «Менестрель», где многие (и я) написали. А сверх того — полное собрание его сочинений в 11 томах и одном экземпляре: перевели на ксерокс все, что он когда — и где-либо напечатал, на машинку — все, когда-либо написанное: это снабдили фотографиями, предисловиями (к каждому тому) <…>.
Не знаю, хорошо ли я передал мысль, — но вдруг будто вернулись идеальные «шестидесятые» и т. п.
Ладно.
<…> Дожимаю комментарии к Лунину. Клятвенно объявляю, что это — самая трудная работа, которую я когда-либо делал. И одна из самых невыгодных! Старик сыпал <…> афоризмами, именами, образами из разных эпох — а ты комментируй! (Нам уже увеличили объем книги до 45 листов.) Только за последние несколько часов я занимался: 1) историей Чувашии; 2) Пифийской речью Пиндара; 3) отыскивал цитаты в 14-томной History of England (Lingarde); 4) искал изречения по всему Паскалю (пока не нашел); 5) искал иркутского земского исправника (1838 г.) — нашел. <…>
25 сентября 1985 года
<…> Поглядываю уже на груду грибоедовских бумаг, но боюсь прикасаться («взялся — ходи»); ясно понимая, что мне не представится в ближайшие несколько лет случая — поделиться с писателем Р. своими находками и гипотезами, я захватываю его врасплох, за чтением письма, и… небрежно сообщаю 1—2 тезиса. Главное, по-моему, в том, что, следуя за тыняновско-рассадинской мыслью (нет, чисто рассадинской, если не пиксановской4Н.К. Пиксанов (1878—1969) — литературовед, автор ряда трудов о Грибоедове.), что Грибоедов оттого ударился в карьеру, что «творчество не шло», — я убедился, что это неверно!
- Слишком мало времени после «Горя», чтоб убедиться в бесплодии; к тому же он, по всей видимости, высоко ценил «Грузинскую ночь» (дело не в нашем несогласии, а в его субъективном мнении).
- Но не это главное. Главное, что все, все (и Тынянов, и Лебедев5А.А. Лебедев — литературовед, автор книги «Грибоедов. Факты и гипотезы» (1980), биограф П.Я. Чаадаева., и мы, грешные) — люди ХХ века, наделяющие Грибоеда нашей позицией, — что писателю делать гос. карьеру нелепо, стыдно. Меж тем для XVIII — начала XIX это нормально, естественно; даже наоборот — писатель вне гос. деятельности странен. Так что Грибоедов продолжал традиции Кантемира—Державина—Карамзина.
- Может быть, главное. Грибоедов видел поэзию в гос. деятельности на Востоке, недаром говорил с Бегичевым, что явится туда пророком, видел в этом и независимость, и полезность, и «высокую болезнь»: а может, и правда, друг Стасик, быть министром или послом столь же интересно и возвышенно, как писать книжки о былых веках и людях?
Это не все, до чего я дошел, — а так, «конспект».
1 марта 1986 года
<…> Булат написал Горбачеву хорошее, достойное письмо — с просьбой вернуть, без унижений, Любимова (он точно знает, что Ю.П. хотел бы).
1 июля 1986 года
<…> О съезде6VIII cъезд Союза писателей СССР прошел в Москве в июне 1986 года.. Руководство, собрание их перед началом было куда прогрессивнее письменников.
Анатолий Иванов просил новых постановлений в духе 1946 года; Шатров одернул — «Нас просят быть самостоятельными» — и был одобрен президиумом. Грибачев жаловался, что читают и поют «не то», — Вознесенский ему с места: «А вы пишите то, что будут читать и петь!»
Кто-то пожаловался на беспредел у киношников. Руководство отвечало, что все в порядке — «соц.<иалистическая> демократия»!
На самом же съезде <…> были личные выпады… <…>
По делу мало кто говорил: Гранин и кое-кто еще намекали, чтоб без цензуры, что не худо бы кооперативные издательства; Лихачев говорил о необходимости полного издания Ахматовой, Мережковского.
Самым острым оказался нац. вопрос.
Б. Олейник жаловался, что зажимают украинское; неожиданно, один за другим, кавказцы и прочие напали на Астафьева за какой-то его «антигрузинский» рассказ в «Нашем современнике»7Рассказ Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Грузии» был опубликован в журнале «Наш современник» (1986, № 5). Эти строки письма Н.Я. Эйдельмана к С.Б. Рассадину — пролог к самой острой литературной полемике «западников» и «почвенников» времен перестройки. По прочтении рассказа Эйдельман написал Астафьеву письмо, в котором, отдав дань уважения его прозе, упрекнул в «национальных предубеждениях». Виктор Петрович ответил Натану Яковлевичу неистово резким и несправедливым письмом. «Переписка Астафьева с Эйдельманом» 1986 года разошлась в самиздате конца 1980-х — а после смерти историка была опубликована в журнале «Даугава»(1990, № 6). (я не читал, а вы?); и вообще — долбали этот «великодержавный журнал».
Распутин защищал Астафьева, во-первых, заявил, что есть на свете вопросы поважнее, чем «судьба дачи Пастернака» (о чем подробно толковал Евтух), что у нас, русских, «своя боль», и мы, поскольку вы молчите, говорим и за вас, о вашей боли. Грузины с места отвечали, что сами в своих болях разберутся, и вся делегация демонстративно покинула зал, пока говорил Распутин (вслед же из зала: «Ну и идите на свой рынок»; сегодня узнаю, кто это сказал).
Так-то, тов. Рассадин, а Вы еще учите малые нации писать стихи!
Затем последовала гениальная бюрократическая операция: сколько будет кандидатов, таково и правление, хоть весь съезд!
В итоге — более 60 секретарей и удивительно либеральное «бюро» <…>. Да, со страху ввели «в руководство» отсутствовавших на съезде Самойлова, Ахмадулину (если учесть, что не было и Булата, Тарковского, Кушнера — то поэзия представлена отменно).
Черт с ними.
23 февраля 1987 года
В Ленинграде, в компании б. физиков, ныне кочегаров-отказников, я произнес: «Рассадин!» Кочегары встали, возопили: (кроме шуток!) «Вот один из немногих, кому мы верим!»
6 августа 1989 года
Скептическое ожидание.
Действительно, подступают коварные мысли — плюнуть на XVIII, окунуться в 1990-е, кинуться в актуальные баталии. Понимаю, что — нельзя, а так и подмывает — еще письмецо написать (Астафьеву и всем единомышленникам, к примеру)8См. примечание к письму Н.Я. Эйдельмана от 1 июля 1986 года.. Боюсь — напишу; пока держусь.
24 июля 1988 года
…Засверлила, покоя не дает одна темка: «Предчувствие будущей революции и последующих бед в российской словесности (Радищев—Пушкин—Лермонтов—Герцен—Чернышевский—Щедрин—Достоевский—Блок etc.): взрыв неминуем, смириться со старой властью нельзя — а новая «бессмысленна и беспощадна».
13 октября 1988 года
О. Чайковская подготовила статью для «Недели» о процессе Шеховцов—Адамович9В 1987—1988 гг. харьковчанин, отставной прокурор И.Т. Шеховцов подал свыше 20 исков в защиту чести и достоинства Сталина. В большинстве случаев в возбуждении дела суд отказывал. Но осенью 1988 г. к рассмотрению был принят иск Шеховцова против писателя Алеся Адамовича и газеты «Советская культура» (А. Адамович в одной из статей упомянул «прокурора… торжествующего защитника палачей»)., где пишет «не как все»; Шеховцов, хоть и <…>, но юридически точно выражался, что без суда нет доказательств (? — нрзб. — Е. Д.), и Адамович его благодарил, соглашаясь, что действительно нам нужен в какой-то форме Нюрнберг. Я думаю, что многотомное издание документов по годам и «сюжетам» (коллективизация, 1937-й etc.) плюс многотомный Алфавит убийц и убиенных — вот что надо было бы, и ах, как я мог бы свои исторические навыки к сему применить… Ну да ладно.
4 июля 1989 года
…Позавчера прибыли из Мюнхена (до того — Кельн). В Кельне заседали в «гнезде»: Авторханов, Зиновьев, Максимов, Восленский, Страда, Безансон, Горбаневская, Григорьянц, Эд. Кузнецов и еще ряд — не упомню. Представьте: все благопристойно. Была предложена резолюция (отредактированная Ваксбергом и др.) о положении в стране — насчет крымских татар, форм собственности, аппарата, гласности etc. Стреляный сказал, что у нас в Москве и не такое принимают.
Зиновьев только не стал подписываться и произнес пламенную, художественно эффектную дурацкую речь — что ничего у нас не изменится, а западные страны, полагающие, что экономика развалится, не понимают Россию. Так же, как звери на водопое не способны постигнуть верблюда, которому давно бы полагалось в пустыне сдохнуть. Зин. <овьев> сплотил оппонентов — и мы разъехались вполне конкретно <…>. На 3-й день мы расстались, и каждый поехал своим путем. Мы — через Кельн (где общались с Левой Копелевым и семьей Камила10Камил Акмалевич Икрамов (1927—1989) — русский писатель, автор исторических романов и романа-хроники «Дело моего отца».), представьте, что для доставки урны с прахом в СССР ее должны освидетельствовать, раскрыть в сов.<етском> посольстве — «Нет ли бриллиантов?». Лева, впрочем, ничего, общался в Бонне с Горбачевым, который воскликнул: «Так Вы и есть тот самый Копелев?»
Затем — «по Баварии хмельной», 4 дня в Мюнхене. Город столь прелестен, ухожен, удобен — как и 50 лет назад; а попался бы я кому-нибудь на улице в 1939-м — эх-хе-хе, и в гестапо. Наша страна все же хоть позволяет понять, что были тут зверства и лагеря, а Германия — ну прямо не догадаешься!
<…> Кое-что, видимо, вот-вот выходит («Револ.<юция> сверху»11См. Н.Я. Эйдельман «Революция сверху» в России (М.: Книга, 1989) — заметки историка об опыте реформ в Российской империи, о «социальной генетике» СССР конца 1980-х, об «элементах длительного прошлого» в общественной жизни эпохи перестройки., «Грибоедов»)…
31 августа 1989 года
…Как бы ты (и я) узнавали — что о нас пишут Глушкова и Бурляев, ежели б не библиотеки Домов творчества? Не опасаешься одуреть <…>? <…>
Рад, что тебе работается, — а вот что за заявка на книгу — не соображу: напомни или расскажи.
Я тут опять разразился «не своим делом» и накатал 2-ю статейку-публикацию о делах 1939 года (IV раздел Польши etc.) для «МН». Да еще и прибалты столь тревожат, что мы тут затеяли нечто вроде контрписем (против сволочного указива СП РСФСР и злобного письма ЦК КПСС).
«Мы» это, извини за выражение, «ПЕН-клуб», или «Апрель», или то и другое, а вообще-то — Стреляный, Каледин и твой покорный…
Только что получил открытку «Эйдельману Н.Я. <иудею>»с обратным адресом: «Челябинск. Русские» (а на штампе Свердловск!).
Очевидно, чтобы не попала случайно к Эйдельману Н.Я. — православному (Прим. Н.Я.Эйдельмана в письме. — «Новая газета»).
В открытке имеют место стихи:
«Помрачение умов Повело к великой смуте, И возникла власть жидов, Беспощадная по сути»,
а затем — проклятия и «слава хрестьянской <так! — Н. Э.> державе».
Ты, наверное, прочел в «ЛГ» дуэт Гранин—Бочаров. Мне даже несколько обидно, что именно Гранин … все же сказал нужные слова о молчании интеллигентов-грузин в связи с абхазскими делами и молчании азербайджанских интеллектуалов.
Мы были на выставке «Те десять лет» (о Хрущеве).
Интересно и почему-то очень грустно: вот наша молодость — и все, и все тут — Пастернак, Ильичев, В. Некрасов, Катаев…
Кстати, в «Горизонте» № 7 есть стихи Чичибабина, начинаются: «Я грех свячу тоской.//Мне жалко негодяев —//Как Алексей Толстой //И Валентин Катаев».
Все это к слову и суета. Из лабиринта статей и статеек пытаюсь пробиться к той книжке, о коей рассказывал, — «Оттуда» (в духе «Писем русского путешественника»).
Завтра 1 сентября — с детства неравнодушен к этому дню. Томка теперь учитель не школы, а гимназии (с собственными курсами).
<…> Что еще? На прощание московская хохма — о Верховном Совете: «Палата Мордов». <…>
