В Бахчисарайском районном суде Крыма продолжается суд над слесарем Мустафой Ягъяевым. Его обвиняют в «действиях, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам национальности, совершенных публично, с угрозой применения насилия».
Если убрать юридические формулировки и пересказать два тома уголовного дела вкратце: в бухгалтерии ЖЭКа крымского села Железнодорожное слесарь-сантехник наорал на кассира. Спустя пять месяцев крымский Центр «Э» возбудил против него дело об экстремизме, которое грозит слесарю четырьмя годами тюрьмы.
Слесарь оказался крымским татарином, а кассир повесила в бухгалтерии портрет Путина и российский флаг.
Все началось в июне 2014 года. В бухгалтерии ЖКХ села Железнодорожное три бухгалтера — Татьяна Тарасова, Людмила Бондарева и Татьяна Ктиторова говорили о работе.
Из протокола допроса свидетеля обвинения, главного бухгалтера Татьяны Тарасовой: «Мы обсуждали изменения в нашей работе, которые произошли в результате воссоединения Автономной Республики Крым и Российской Федерации. При этом наш разговор носил патриотический характер, так как я, Бондарева и Ктиторова являемся патриотами Республики Крым. При этом мы воспринимаем Республику Крым как часть Российской Федерации, и мы в своем разговоре позитивно оценивали изменения в нашей работе, в частности нам было отрадно узнать, что, согласно законодательству РФ, в системе ЖКХ, где мы работаем, будет существенно укреплена финансовая дисциплина».
— Конечно, мы за Россию, — легко соглашается (в личном уже разговоре) 56-летняя кассир Татьяна Ктиторова (пострадавшая). — Когда был референдум, мы все такие были, на волне. Путина повесили у себя, радовались, что он наш президент. А перед референдумом женщина одна пришла, принесла туда приглашения. Так он (обвиняемый. —Е.Р.) подбежал, взял их, порвал и выбросил в урну! Одну женщину обозвал тоже: «дура» и все в таком плане. Она, конечно, расстроилась, плакала…
Вообще-то проблемы в ЖЭКе начались с событиями на Майдане, а до этого там много лет был мир и лад.
— Вообще никаких проблем не было, — говорит 55-летний обвиняемый Ягъяев, и в голосе его слышна не обида, а удивление. — Я всегда им в бухгалтерии отчеты писал — они не знают, с какой стороны к компьютеру подойти, — продукты возил. С Татьяной я живу на одной улице, возил ее домой… А как начался Майдан — каждый день они приходили: «Вот, бендеровцы, фашисты…» Я говорю: «Люди встали за свою землю, Янукович видите как обворовался? Люди хотят жить лучше, а вы так про них… Когда мы, татары, возвращались на родину, нас тоже называли экстремистами. Если вам нравится Россия, вон вокзал, вон Москва». После того они перестали со мной разговаривать, а я перестал в контору ходить.
В день, благодаря которому теперь обеспечено работой все крымское МВД, Ягъяев пришел в бухгалтерию сдавать отчет. У открытых дверей он услышал свою фамилию. «Прямо напротив двери главный бухгалтер сидит. Меня видит — сразу палец ко рту: «Тише, он идет». Зашел, отдал ей платежку и говорю: «Татьяна Николаевна, зачем вы меня обсуждаете за моей спиной?» Она: «Мы обсуждаем не вас, а законы России, радуемся, что власть сменилась…» А она до этого каждый день плакала от этих законов: «Вот, все новое, как работать, я не понимаю…»
В общем, пятиминутку любви к России Ягъяев прервал. По рассказу Ктиторовой, Ягъяев влетел в бухгалтерию, начал кричать на главного бухгалтера, а когда она вступилась за коллегу — и на нее саму. По словам потерпевшей, он обзывал ее «тупой», «конченой», и в конце закричал: «Я тебя сделаю!» «А че сделаю, че я это сказал — сам не могу понять. Может, от злости?» — объясняет Ягъяев.
Показания слесаря и кассира принципиально расходятся только по одному пункту. Как следует из допросов потерпевшей и двух свидетельниц, обвиняемый «сразу без разговоров начал на нас кричать, оскорблять нецензурной бранью, угрожать физической расправой», а также сказал следующее: «Крым мы вернем в Украину, будет война, мы вас будем резать и жечь, и русские в этой войне захлебнутся кровью, но жалко, что погибнут мои братья-мусульмане».
Эта фраза слово в слово повторяется в допросах всех трех бухгалтеров (в них вообще совпадает все, даже грамматические ошибки). Ее же следствие передало на психолингвистическую экспертизу. И два ведущих специалиста Крымской лаборатории судебной экспертизы на 23 листах доказали: да, фраза содержит «явные признаки угрозы применения насилия».
При этом сам Ягъяев на всех допросах и в разговоре со мной настойчиво повторял: ничего про «резать», «жечь» и «братьев-мусульман» он не говорил.
…Была пятница, и, немного пошумев, Ягъяев пошел в мечеть молиться. Бухгалтеры — к директору жаловаться.
— Я говорю ему: я пишу заявление, я не могу, чтобы меня оскорбили, облили грязью! — возмущается Ктиторова. — Отдала директору: я пишу на ваше имя, сами разбирайтесь. Тот говорит: я Мустафу попрошу, чтобы он извинился. Но тот извиняться так и не пришел, вообще в отпуск ушел.
В тот же вечер к Ягъяеву приехал муж Ктиторовой, тоже требовал извиниться. По ее словам, Мустафа признал, что погорячился, но извиняться не стал. «А потом чисто дети у меня: «Что ты такое спускаешь?» — говорит Ктиторова. — Ну и дочка принесла телефон этих ребят, которые занимаются правоохранительными органами. Приехали они ко мне, потом к нему. А потом Саша от них мне и говорит: «Мне, Татьяна Павловна, хотелось ему самому по-мужски врезать, так он нецензурно на нас нес». Я решила делу давать ход. Русские женщины — мы такие, что все прощаем. А тут, извините, я тоже не на помойке себя нашла».
И понеслось. Добрый Саша «от них» оказался сотрудником Центра по противодействию экстремизму. «Ребята» из Центра «Э» не стали ограничиваться эпизодом с одной ссорой. Они выяснили, что Ягъяев исполняет обязанности имама мечети соседнего села Тургеневка. Во время обыска дома и в мечети у Ягъяева изъяли несколько религиозных книг, жесткие диски двух компьютеров, протоколы заседаний крымско-татарского Меджлиса 1990-х годов (тогда Ягъяев был его членом), а также две фотографии Мустафы Джемилева (председателя крымско-татарского Меджлиса, въезд которому в Россию запрещен. —Е.Р.). В деле Ягъяева этим фотографиям посвящено 30 страниц.
— Центр «Э» и милиция ходят вокруг крымских татар кругами и собирают на них все что можно, — уверен защитник Ягъяева, адвокат правозащитной организации «Агора» Александр Попков. — На одном из допросов Мустафа сказал, что идентифицирует себя как татарина и что еще в 1987 году познакомился с Джемилевым. Естественно, это стало отягчающими обстоятельствами.
Забрали у Мустафы и карту Крыма: «Она у меня на кухне висела. Там было написано: «Крым не Россия, Крым Украина», — смущенно говорит он, — Но ма-аленькими буквами, я даже поразился, что они заметили. Это не я, кстати, писал. Это сын. Ему семь лет. Но он это еще до референдума сделал, когда казаки по улицам бегали, за Россию кричали…»
Где экстремизм по национальному признаку — там и по религиозному.
Как показала проверка Центра «Э» (материалов проверки в деле нет), «Ягъяев исповедует нетрадиционный ислам по радикальному течению «ваххабизм». Теперь старший уполномоченный ЦПЭ МВД по Республике Крым, майор полиции А.В. Кожушный ищет подельников Ягъяева: «конкретных лиц, которые… могут быть причастными, совместно с ним, к совершению иных преступлений экстремистской направленности». О ваххабизме Ягъяева говорили на допросах и три бухгалтера.
— А вы уверены, что Мустафа — ваххабит? — спрашиваю я Ктиторову.
— Ой, я толком не знаю этих течений, — отмахивается она. — Но у них не такая религия, как обычная мусульманская. Я слышала, что некоторые русские перешли в это течение. Хотя до этого от него ничего этого не было. Не знаю, что они — закутаны, не закутаны…
— А ваххабиты — это кто?
— А это такое течение, оно вроде запрещенное в России. Вы в интернете посмотрите. Все есть в интернете.
Жители села Железнодорожное собрали уже больше ста подписей в поддержку Ягъяева. «В следственном отделе капитану — он сам приезжий, из Ленинграда — говорю: мы можем выехать в любое село, которое я обслуживал. Спросить там обо мне, — рассказывает Мустафа. — Но он ни разу этого не сделал. А участковый написал на меня такое! Что я с русскими не общаюсь, веду скрытный образ жизни… Конечно! Я этого участкового ни разу в жизни не видел».
Среди прочего, Ягъяеву вменили, что, «высказывая вышеуказанные угрозы Ктиторовой, Мустафа недвусмысленно смотрел с агрессией на изображение президента России», которое Ктиторова лично повесила над своим столом. «У нас вроде бы не политическая организация, а коммунхоз», — возмущается Ягъяев.
Важная деталь: экстремизм — штука публичная, возбуждать ненависть тет-а-тет не очень-то эффективно. «С юридической точки зрения это должен быть публичный призыв. А если в одной комнате собрались трое — кого он призывает к насилию?» — удивляется Попков. Впрочем, всем участникам дела понятно: дело не в возбуждении ненависти, угрозах или ваххабизме, а в том, что Ягъяев не боится публично высказывать политические взгляды, отличающиеся от официальных, и делает это последовательно и открыто. Видимо, это и становится составом преступления.
Конечно, в Крыму все же есть люди, не разделяющие радостных настроений по поводу его судьбы; пусть их и не большинство — но они есть.
Крымские татары, как мы помним, вообще не участвовали в прошлогоднем референдуме, выразив свою позицию однозначно. С тех пор эта позиция не поменялась. Значит ли это, что крымских татар стоит снова массово репрессировать?
…В уголовном деле есть «Фототаблица к протоколу проверки показаний на месте». На фотографиях — здание ЖЭКа (Татьяна Ктиторова в алом пальто приветственно стоит у входа), лестница с облезшей штукатуркой, железная решетка на дверях бухгалтерии и сама бухгалтерия с классическими двухцветными, бело-синими стенами и нарисованными на них облачками и березками. На финальной фотографии майор полиции А.В. Кожушный (скорее всего, тот самый «добрый Саша»), изображающий Ягъяева, стоит у стола кассира, зловеще подняв руки, а потерпевшая сидит за своим столом: с красным шарфом, свежей укладкой и широкой улыбкой.
— Ничего, что Ягъяева могут «закрыть» на четыре года? — спрашиваю потерпевшую.
— Разве я хочу, чтобы его посадили? — искренне говорит Ктиторова. — Я знаю, что у него дети. Я и прокурору говорю: не дай бог шо…
— В других делах против крымских татар были хоть какие-то объективные доказательства. Здесь — только показания свидетелей, и те путаются и друг другу противоречат, — говорит второй адвокат Ягъяева Эмиль Курбединов. — Но коль уж человек был под уголовным преследованием, коль ходил на суды — невиновным его не признают. Хорошо, если получит условное.
Сам Ягъяев на оправдание тоже не надеется: «Я же вижу, что творится с Сенцовым (украинский кинорежиссер, арестованный год назад ФСБ по подозрению в терроризме. —Е.Р.). Какая тут может быть справедливость. А тюрьмы я не боюсь, я знаю, что я прав». Работу он не ищет — готовится к тюрьме. К слову, три бухгалтера тоже больше не работают: после прихода России в Крым ЖЭК сократили и сотрудников отправили на пенсию или на пособие по безработице.
