Казалось бы, слава писателя новых времен ему обеспечена. Но в том-то и дело, что он оказался писателем не какого-нибудь специального времени, а художником по существу: одиноким, бескомпромиссным, высокомерным. Это шло вразрез с его жизненным образом сибарита, потакающего всем своим прихотям. Его обаяние часто затмевало его незаурядный ум — оно было мягким и неотразимым, а ум — жестким и язвительным. Обаяние и острое слово использовали — он был лучшим светским обозревателем «Коммерсанта» и желанным колумнистом для самых известных изданий, а ума и наблюдательности скорее пугались, особенно после скандальной «Последней газеты», в которой внутренний быт неприкасаемого издательского дома изображен с беспощадной иронией.
Но и эффект от нее был беспощадным — его издательская судьба во многом пошла под откос. Конечно, его печатали, глупо было не печатать его тончайшие рассказы и повести, но внимание обиженной прессы, а значит, и издателей, было потеряно, ведь в рекламные времена продвижение требовало едва ли не больше сил, чем творчество. Из гордости он не предпринимал никаких усилий, кроме тех, которые утешали горечь. Николай умер в 64 года, потому что уже не мог писать. А для него это значило — не жить. Остались его книги и пьесы — они всегда будут напоминать нам, какого незаурядного писателя мы потеряли.
