Во второй половине мая сотрудники ФСБ задержали в Москве гражданина Литвы по подозрению в шпионаже: взяли с поличным, говорится на сайте ведомства. Литовец, чье имя уже обнародовали — его зовут Арстидас Тамошайтис — сейчас дожидается суда в СИЗО «Лефортово». Это не первый шпионский скандал между Россией и Литвой в этом году: в конце апреля в Вильнюсе был задержан гражданин России, который, по данным литовской Генпрокуратуры, являлся сотрудником ФСБ. О нем неизвестно ничего — даже имени. Суд Вильнюса также поместил его под стражу — на три месяца.

Подробности этих историй «Новая» обсудила с Мечисом Лауринкусом, экс-главой Департамента госбезопасности Литвы, руководившим спецслужбами страны с 1998 по 2004 год.

— Когда узнали о задержании литовского гражданина в Москве по подозрению в шпионаже, какой была ваша реакция?

— Я не удивился.

— Думаете, это была ответная мера?

— Конечно. Это классический метод — я заранее ожидал, что после задержания здесь, в Литве, сотрудника ФСБ пройдет недели две-три, и будет ответ.

— Принято считать, что когда кого-то где-то рассекречивают, это не становится сразу достоянием общественности — а спецслужбы тихо решают такие вопросы по своим каналам. Это так?

— Я был директором Департамента госбезопасности в сумме семь лет: в мое время атмосфера была другая, ситуация была другая. Конечно, велась контрразведовательная деятельность, но все делалось, как вы говорите, тихо.

— Например?

— Все зависит от ситуации. Есть люди, которые работают в разведке под дипломатическим прикрытием — это давняя традиция. В этих случаях дела против агента практически никогда не возбуждают, его не преследуют — просто сообщают, что его деятельность не соответствует законам Литвы. Здесь ситуация другая: оба задержанных не имеют дипломатического прикрытия. Поэтому это судебная история. И в Литве, по правде говоря, — это первая такая ситуация за все время.

— Когда человек не имел дипломатического прикрытия?

— Да. Но вообще, обратите внимание — про агента ФСБ, задержанного в Литве, больше ничего не сказано: ни фамилии, никаких деталей и подробностей. Ни от суда, ни от прокуратуры нет никакой информации. С российской стороны больше информации — есть фамилия, есть статья обвинения, есть адвокат.

— Почему Россия назвала имя «шпиона», а Литва нет?

— Могу предположить, что это некая игра. Может быть, называя имя задержанного и представляя его адвоката, Россия хочет показать, что обвинение реально и будет реальный процесс. У меня у самого в этой ситуации много вопросов. Наша страна не работает против России — фактически, она организует только контрразведовательную работу внутри Литвы и за ее пределами.

— То есть, вы думаете, что Тамошайтис не является агентом на самом деле? Или работал не по заданию?

— Я не знаю. Это один из вопросов. После суда в России будет больше подробностей. Но я предполагаю, что-то здесь не так. Это может быть какая-то экономическая история: например, он занимался поиском информации по предпринимательской деятельности.

— Но контрразведка ведь тоже предполагает наличие своих агентов?

— Сейчас я не могу сказать, как организован Департамент госбезопасности. Когда мне приходилось руководить этим ведомством, я просто занимался контрразведкой внутри государства.

— А за пределами?

— Нет, мы тогда только создавались… Мы сотрудничали в сфере обмена информацией с Россией в некоторых областях — в частности, в области контрабанды. Например, контрабанда цветных металлов. Это было довольно успешно. Сейчас наш департамент госбезопасности лишился части функций — так, вопросы экономической безопасности, контрабанды перешли к другому ведомству.

— Когда вы руководили департаментом, были ли какие-то конфликтные ситуации с Россией?

— Конфликтов не было. Были только истории с агентами под дипломатическим прикрытием. Но там есть негласная традиция: человек объявляется персоной нон-грата и тихо уезжает, практически никакой информации о нем не разглашается.

— А много было таких историй за семь лет вашей работы?

— Думаю, случаев шесть-семь было. Как правило, происходил зеркальный обмен.

— Сейчас и тогда: насколько Департамент госбезопасности тесно взаимодействует с Министерством иностранных дел, с дипломатическими ведомствами? Такие случаи сильно сказываются на двусторонних отношениях. Кто решает, например, делать ли историю публичной?

— По закону это решение руководитель контрразведки не принимает самостоятельно, а только после согласований — с президентом, правительством и даже с председателем Сейма.

— То есть, если такая история становится публичной — это уже, по сути, выражение некой официальной позиции властей?

— Именно так. Не может руководитель Департамента самостоятельно рассказать об этом медиа.

— А можете ли вы предположить, с какой целью этот случай обнародовали?

— Ведомство показывает, что оно работает. Общественности важно это знать. Я в свое время был сторонником того, что нужно объявлять о таких вещах только в очень крайних случаях.

— Сейчас и отношения между странами другие.

— Конечно, что тут скрывать. Отношения не самые хорошие, мягко говоря.

Мария ЕПИФАНОВА