Фестиваль Wiener Festwochen — из крупнейших в Европе. В программе-2015 представлен и театр России: недавняя премьера Евгения Гришковца «Прощание с бумагой», «Мертвые души» Кирилла Серебренникова и «Гоголь-центра». О них, натурально, московский зритель знает и сам. Знает больше зрителей Вены.

Но на Festwochen всегда есть и спектакли, подобные трактатам о Европе, гаданию в зеркале сцены о ее судьбе. В 2015-м их было три: «Сойди с горы, Моисей» Ромео Кастеллуччи, «Короли войны» Иво ван Хове и «Йун Габриэль Боркман» стремительно восходящего режиссера Саймона Стоуна.

«Йун Габриэль Боркман» и «Короли войны» — мировые премьеры фестиваля.

«Go down, Moses» вышел в ноябре 2014-го: мировая премьера завершала авторскую ретроспективу Кастеллуччи на Парижском Осеннем фестивале. Название отсылает к спиричуэлс об исходе из Египта (кто не помнит рефрен «Let my people go!» и запись Луи Армстронга?). Спектакль по мотивам Ветхого Завета ясен, трагичен, на редкость внятен для театрального сюрреалиста Кастеллуччи.

…Новая «рабыня египетская» рожает тайно, как мать Моисея. В сияющем чистотой и кафелем-никелем европейском ватерклозете. Скорее всего — отмытом ее руками.

Это чья-то вилла или отель? Не важно. Смуглая женщина в балахоне до пят корчится на полу. Воды и кровь пятнают юбку и плитку. Запертую дверь WC вежливо трясут снаружи.

Младенца Моисея, как известно, мать положила в корзинку, отпустив ее в воды Нила. Рабыня-2015 оставляет дитя в мусорном контейнере на задворках. «Стражи фараоновы», усталые и вежливые итальянские полицейские, допрашивают ее: «Пока не случилось ничего страшного. Психолог и социальный работник ждут вас, чтоб оказать помощь. Скажите только: где вы оставили дитя? Вы вправду не понимаете, что сделали?»

И она начинает пророчить: мой сын вырастет среди вас и поведет свой народ!

Жрецы древнего уходящего мира молчат: полицейский, соцработник, психолог…

За тонкой кисеей, которой закрыта сцена (точно ветхозаветные картины показывают народу в средневековом ярмарочном балагане перед собором), шевелятся голубые и охристые тени: в волнах, в складках гор возникают почти первобытные сцены. Карабкаются в Землю обетованную. Рисуют буйвола на камне. Ждут знака.

Аналогии размыты. Успеваешь подумать с почти библейским ужасом о суденышках с беженцами из Ливии на Сицилию. В мире этой разомкнутой притчи не становятся ли они новым переходом через Красное море? А пресловутая «операция сдерживания» — чем? Колесницами фараона, которым в Библии не удалось переменить Божий замысел?

На сцене сияет темное жерло белого компьютерного томографа. Спеленутая мумия человека уезжает во тьму, в лучи, пронзающие насквозь, на границу миров. А там, где копошится в скалах Синая племя прародителей нового избранного народа, возникает сияющее неоном жерло пещеры — явная прорись канона иконы «Воскресение Лазаря».

Так, через смерть и воскресение, по Кастеллуччи, вернется пророк, принеся с собою скрижали Завета. Потянутся долгие темные века с белой вспышкой путеводного света.

«Йун Габриэль Боркман» Саймона Стоуна — проект Венского фестиваля и венского Бургтеатра. Стоун — австралиец 1984 года рождения. К 28 годам основал в Сиднее театр Belvoir, собрал букет национальных премий, ставил драматургов от Сенеки до Алексея Арбузова (твердой рукой осовременивая все тексты). В 2013-м впервые был приглашен на гастроли в Европу: «Дикая утка» молодого австралийского театра стала тогда сенсацией Венского фестиваля, всерьез конкурируя с премьерами Бонди и Марталера.

Ибсен в Бургтеатре, с легендарным Мартином Вуттке — первая постановка Стоуна в Европе.

«Йун Габриэль Боркман», конечно, тоже переписан режиссером. Хотя пьеса 1896 года и так актуальна. Восемь лет прячется в доме вышедший из тюрьмы Боркман-отец, прежде промышленник и директор банка. Его мечта о всемирной империи рудников и каменоломен рухнула, его риск разорил сотни акционеров. «Я хотел объединить в своих руках все горное дело… торговые сношения, морские и сухопутные, со всем миром. Все, все это создал бы я один!» — рычит Боркман, последний поэт созидающего капитализма.

За его спиной, за спиной его жены — семьи честных дельцов, строивших страну. Для фру Боркман позор на семейном имени — не звук пустой: она мечтает о будущем сына, который воскресит и поведет дальше род. Но юный Эркхарт — дитя других времен. Ни риск, ни строительство миров ему не нужны.

В спектакле Стоуна нет декорации. Задник старой сцены обнажен — и кажется грязной городской кирпичной стеной. Подмостки засыпаны крупным театральным снегом. Снег идет не переставая. Персонажи являются из сугробов.

Виртуозного Мартина Вуттке Москва видела в его берлинских ролях: Уи-Гитлер в классическом спектакле Хайнера Мюллера «Карьера Артуро Уи», Мастер в «Мастере и Маргарите» Франка Касторфа. «Венский» Вуттке ничуть не хуже. Его длинноволосый, хищно-расслабленный Боркман-2015 в потертом кожане кой-что сохранил от хипповой молодости (или от гаражного стартаперства?) — и кой-что с шиком вынес из тюремной камеры.

«Еще чуть-чуть, один рывок — и все бы держалось на моих чипах. От хренова IT до нанотехнологий: я первым увидел эту дорогу! Я ничего не боялся: первым из них всех рванул в Москву, когда стало можно. Я и в тюрьме учил русский: у меня есть планы…»

Он суров и задирист, как мальчишка. Он брутален, как Хамфри Богарт в «Касабланке» (на тех образах из черно-белого кино герой Вуттке явно и рос). Он стар, этот Боркман! Сильно немолода и его истинная любовь: эмансипированная, преуспевшая, одинокая Элла. И вызывающе старомоден спектакль 30-летнего восходящего режиссера. Никаких метафор: на виду — умнейший текст и игра высшего человеческого класса (особенно в любовных сценах, да-да!). Но это Стоун работает как настройщик смыслов и интонаций.

И здесь живет тема «судьбы Запада». Пресловутого падения рождаемости, к примеру. Три немолодые дамы — родная мать, приемная мать и богатая жена — яростно, как котенка, таскают по снегу, рвут друг у друга единственное дитя — смазливого вежливого Эркхарта. И «демографию-2015» видишь воочию: детей мало. А те, что есть, — заласканы и слабы.

«Ты хочешь «просто жить и быть счастливым»?» — рычит Боркман сыну, отбывающему в кругосветное путешествие с супругой. «Твоя родная мать пьет, твоя приемная мать умирает от рака — а ты хочешь «просто жить и быть счастливым»?! Ты предлагаешь им обеим общаться с тобой по скайпу, щенок?!»Ух, как это сыграно!

Старый род дельцов некому продолжать. Все идет прахом. Боркман умрет первым.

И уже мертвый, рухнувший в снег у рампы, — он покажет залу костенеющей рукой знак «виктори». Последний жест мира, где мужчины были мужчинами.

Пятичасовые «Короли войны» знаменитого голландца Иво ван Хове и его театра «Toneelgroep Amsterdam» — свод трех хроник Шекспира: «Генрих V», Генрих VI», «Ричард III». На сцене кабинет ХХ века с картами («Мы взяли за образец бункер на Даунинг-стрит, где работал Черчилль в годы войны», — поясняет программка). За ним — вторая и главная сцена: лабиринт белых коридоров. Там произойдет все главное: убийства, сговоры, перепродажи корон и жизней, сон вповалку десантников в тяжелых ботинках (их тайно высадят в Нормандии — и это будет не «день D», а битва при Азенкуре 1415 года). Видеоэкран, укрепленный над входом в лабиринт, как гербовый щит на воротах, покажет зрительному залу темную борьбу за белой стеной. И явно не всю…

Под видеоэкраном холодно блестит медицинский шкаф. В нем — корона Британии и горностаевая мантия самодержца (в технически совершенном режиме шубохранилища).

Мир потаенный и мир виртуальный виртуозно сомкнуты в длинном спектакле. Реальность кабинета — лишь их предбанник, грань между ними, почти фикция. На видеоэкране блестящей речью объявляет войну Франции Генрих V. На видеоэкране Ричард III увидит волнения в войсках и тень своей смерти. Все коронации идут с равным блеском, всем трубят золотые трубы оркестра, всех чествует прекрасный контртенор отрывками старинных английских хроник. Король — честолюбец и герой, король — бессильный наследник, король — исчадие ада… всех их «делает» одна свита аналитиков, операторов, шерп-переговорщиков, подтянутых секретарш. И все они ведут мир к войне.

Эта «вспышка смыслов» — конечно, шекспировская. Но и не только.

Возможно, она и стала самым серьезным высказыванием Вены-2015 о времени.