Фото: Екатерина Фомина / «Новая газета»
В понедельник на свободу вышел Степан Зимин, один из фигурантов «болотного дела». Суд признал его виновным в участии в «массовых беспорядках», применении насилия к представителю власти и приговорил к трем годам и шести месяцам колонии общего режима. Степану оставалось сидеть полгода, но Тульский областной суд неожиданно удовлетворил его апелляцию и выпустил по УДО. Степан пришел в редакцию «Новой» рассказать про три года за решеткой.
— Я был уверен, что меня не отпустят по УДО, — до декабря у меня было распланировано, что я доделаю татуировки на руках и набью на груди надпись.
Мне набивал их парень из отряда, антифашист Тема, он сидит за убийство бона по малолетке. Машинки для тату делали сами из зарядок для телефона и каких-то моторчиков. Мы вообще в колонии все сами мастерили: пирожков захотели — сковородку спаяли, негде было тренироваться — разобрали заброшенный склад и штанги сделали по 200 кг.
Я сидел в одиннадцатом отряде, там отряды распределяют по производствам — мы работали на пластмассовом. Знаешь, делали такие пластмассовые шарики из вторсырья, потом из них приклады для автомата Калашникова делают, трубы всякие или детские игрушки.
Можно еще пойти работать на пошив одежды, заточку ножниц (все ножницы для маникюрных салонов Москвы точит зона), шить обувь (ее продают в «Центробуви»). Заработок — от 55 до 180 рублей в месяц, они идут на счет — можешь купить две пачки сигарет и пакет чая в местном магазине.
Работал, чтобы время быстрее прошло. А чем там еще заниматься?
По всей зоне большинство сидит за наркотики. Есть и за кражу, разбойные нападения, грабеж, тяжкие телесные повреждения.
В отряде сто человек, но четко видно разделение на Москву и провинцию. Москвичи в четкой оппозиции, с другой стороны — наоборот, все «за Вову» и против Америки. «Мы в кольце врагов, мы должны остановить американское вторжение, мы объединимся!» и все такое. Там очень мало информации поступает из внешнего мира, одну тему могут обсасывать неделю.
В колонии не получается скрывать свои мысли — рано или поздно все равно расскажешь. Круглыми сутками ты на виду — ешь, спишь, в туалет ходишь. Не хватает возможности побыть наедине со своими мыслями.
Когда я приехал, мне все разъяснили по понятиям. В колониях до сих пор сохранились «касты». Блатные, «козлы», «мужики»… Я был «мужиком» — это порядочная «масть», таких основная масса.
У меня конфликтов не возникало, или удавалось не ввязываться, или просто везло. Был случай: блатные что-то не поделили, азербайджанцы зарезали русских. Случилось это, когда «менты» уже ушли на вахту. Так нас потом по секторам разогнали, оцепили территорию омоновцы с щитами и в масках. Они у нас неделю тусили, каждый час с автоматами по секторам прогуливались.
Зеки ходят у нас не пойми в чем — выдают какую-то непонятную униформу. Ботинки типа армейских, брюки из самой хреновой ткани, сверху пиджак с биркой.
Шмон в колонии — это отдельная тема! Могут прийти шмонать, если настучат, что кто-то хранит что-то «не по уставу». Раз в полгода общезоновский шмон, когда приезжают из Управления ФСИН по Тульской области. Нас строят на улице, а они идут по отрядам, все вытряхивают. Ищут что-нибудь неуставное — ножи, керамические чашки, неустановленного образца одежду, телефоны, какие-то рисунки.
Однажды прихожу с производства, а моих ботинок нет — говорят, был шмон. А у меня 50 размер ноги, мне их выданные ботинки не налезают. Поэтому начальник колонии мне справку выписал, что могут с воли передать. В отделе безопасности «мент» Леша мне говорит:
— А я их сжег!
— Че?
— Ну, они неустановленного образца, я и сжег!
— А размер вас не смутил? — и я показал справку.
Он такой: «Ой, блин! Ладно, за три дня решу проблему». Прикинь, через три принес новые ботинки. Сам купил!
Не только выданные ботинки мне были малы — наручники на мне не закрывались, я не умещался на шконке. Приходилось спать калачиком. Кажется, по привычке теперь всегда так спать буду.
Не хватает всего. Еды не хватает, сигарет постоянно — из ста человек курят все. Мы шутили: если привезти целую фуру сигарет, к вечеру все равно ходить стрелять будут.
Однажды, когда совсем плохо было, заворачивали табак из «Примы» в страницы детективов, которые перевезли на переработку.
Когда меня отпускали, я уже на выходе попросил: «Пацаны, дайте сигарету!», а они мне: «Дома покуришь!»
На зону за год мне не передали ни одного письма. Не разрешили — сказали, дело такое. «Будешь на воле — почитаешь», — как мне сказал главный оперативник. Книжки тоже не разрешали передавать. На чтение в принципе времени и не хватало. Поспать иногда даже не хватало. А, и ни одного длительного свидания. Тоже потому, что дело у меня «особое».
Вот сейчас вышел на свободу, но правозащитной деятельностью заниматься не хочу — нет, тут надо более глобально смотреть на вещи. Надо менять систему ФСИН. Например, у нас было так: звонят на зону, что комиссия едет. На два часа, что она там, все убирают, «менты» переодеваются. Комиссия уезжает — и все по-новому.
Как все начиналось
После митинга по всем каналам начали говорить, что основную движуху на площади делали люди в масках. А я ведь тоже был в маске! Тогда зародилась мысль, что в принципе меня могут взять ни за что. Но куда валить? В тайгу, что ли? Всегда думаешь, что с тобой это не случится. Так что когда ко мне позвонили в дверь 8 июня, я не сильно удивился. Разыграли шоу со спецназом: открыл дверь, получил с ноги удар в грудак, упал, меня поставили на колени к стенке и приставили пистолет. Пять чуваков с автоматами в масках пробежались по квартире, нашли у меня этот несчастный «коктейль Молотова» (который оказался растворителем краски — Е.Ф. ). Изъяли дневник и опубликовали на сайте следственного комитета. Опубликовали — и бог с ним. Поначалу было неловко, потом понял, что у этих людей все равно нет ничего святого.
Я знал, что я не виноват ни в чем. Кто будет кидать камни, когда вокруг столько камер? На площади 6 мая меня повалили на землю трое, один ударил берцем в лицо. Потом все трое стали потерпевшими по моему делу.
Один из них — омоновец Куватов — вообще замечательный человек! Столько раз менял показания, что в какой-то момент на следствии я уже сам запутался, что он от меня хочет и что я ему сделал. Опознавал он меня после того, как следователь «случайно» вывел меня в коридор, где Куватов сидел. Все нормально. Я ничего другого не ждал от этих людей. Если бы сейчас случайно встретил Куватова, даже не поздоровался бы.
Все происходившее тогда я воспринимал, как само собой разумеющееся. В Мосгорсуде вели по красивым коридорам, в зале был кондиционер, а потом нас спускали в «стаканы» — комнаты два на два метра, без воздуха. И сидишь там, как в бочке, иногда втроем, иногда по восемь часов.
Ну а что делать? Кричать? Биться о клетку? Оставалось просто собраться с мыслями и держать все в себе — хотя бы родным показывать, что все нормально.
Нас просили признать вину вплоть до приговора Лузянину. Его ставили в пример: признался, получит свою условку, а вы будете сидеть долго. Когда он получил 4,5, они подутихли со своим «признанием вины». На зонах много людей сидит не за свое — просто поверили следствию.
…Первое, что я сделал, когда вышел — купил пачку сигарет.
Мне сейчас непривычно в городе — вокруг все люди в цветном. Но они изменились, взгляд какой-то у них другой стал.
У меня был страх освобождения. Сейчас это состояние кажется смешным, но я с ужасом думал — а что дальше? К тому укладу привыкаешь.
Я буду доучиваться на востоковеда. Еще решил второе высшее получать по биологии. Всегда хотел быть микробиологом.
Я спокойнее стал по отношению к людям и к себе. Зря ли это все было? Конечно, зря. Но теперь это часть моей жизни, из которой выносишь какой-то опыт. Ну, вот с пластмассой теперь умею работать, чифирь варить… Если без шуток, выживаемость у меня повысилась.
Пока я веду улиточное существование — все свое ношу с собой. Живу у друга.
(Говорю Степе, что кот, которого после его ареста забрал к себе координатор проекта «Росузник», сбежал. Степа расстраивается). Как? Я же собирался его забрать!
