— Как, по-вашему, почему пристальный идеологический надзор сегодня установлен именно за театральной сценой? Почему именно театр снова стал площадкой баталий?
— Так всегда было! Вспомните «Таганку» и «Современник». Театр — живое свободное искусство, «кафедра передовых идей». Почему, например, уничтожают Академию наук? По тем же причинам. Общее направление — попытки уменьшить потенциал интеллигенции, которая способна говорить «нет»!
— Нынешние тренды, демонстрируемые чиновниками от культуры, мягко говоря, изумляют. Где корешки, которые дали эти вершки? Где сформирован запрос?
— Наверху. Скорее всего, не прямо, но общей тональностью. А нынешние чиновники — особый феномен, они живут в постоянном ожидании, в стремлении угадать, предвидеть желания своего суверена.
— Что наиболее уязвимо, на взгляд эксперта, в недавно обнародованной «Известиями» новой концепции отношений государства и деятелей культуры?
— Не думаю, что речь идет о выстроенной концепции. Да и ничего нового в этой статье нет. В основном все это уже было во времена, когда искусство жило под гнетом «единственно верной» идеологии. Конечно, на фоне «Основ государственной культурной политики», где свобода творчества и невмешательство государства зафиксированы как важнейшие принципы, — такой идеологический реверс, мягко говоря, выглядит неуместным. И все же это не новый тренд. В сущности, те же самые ожидания «чутких» руководителей культуры. Мне кажется, они ошибаются, а уж повторение отвергнутого историей вопроса: «С кем вы, мастера культуры?» — выглядит просто дремучим.
Нет ничего нового и в попытках обосновать идеологический контроль госсубсидиями. Это «старые песни о главном», отражение вечного зуда чиновников — «если я плачу, то вправе и управлять». Как говорил мой коллега, «никто не хочет быть только кассиром». И хотя мне казалось, что в XXI столетии установка на «личное меценатство за общественный счет» канула в Лету, видимо, государственным мужам по-прежнему трудно осознать, что это не их деньги, а, говоря пафосно, народные, наши с вами.
Однако не скрою: «наезды» на театры и театральные фестивали, так называемая оптимизация, больше похожая на деградацию, так называемые эффективные контракты, насаждающие феодальную зависимость от чиновников, — все это тревожно.
— В чем видите красную черту?
— Прежде всего в попытках государства обменивать деньги граждан, которыми оно распоряжается от их имени, на их же свободу. Люди творчества такой обмен воспринимают как прямую угрозу своему существованию в профессии. Подобный обмен и для всего общества чреват тяжелыми потерями. К сожалению, после истории с «Тангейзером» тема — «Если государство выделяет субсидию, то должно контролировать творческую деятельность» — стала звучать часто и явно недружественно.
— Тем более что принцип свободы творчества пока никто не отменял?
— Нет, конечно! Повторю, он вместе с невмешательством государства в творческую деятельность гарантирован и нашей Конституцией, и Основами государственной культурной политики, утвержденными президентом РФ в декабре 2014 года.
— Тем не менее пресловутые «ценности» и даже непонятно откуда возникшие «ценностные правила» на глазах превращаются в предписания.
— Ну это только риторика, для искусства она неприемлема. Да и как можно в творческой деятельности требовать соблюдения «ценностных правил»?! Таковых нет и быть не может, разве что библейские заповеди. И никто даже в страшном сне не возлагал на бюрократов обязанность «контролировать ценности»; это очень напоминает булгаковскую «комиссию по очистке».
— Традиция опираться на большинство у нас существует со сталинских времен. О мнении большинства все время слышим и теперь. Но кто и когда это мнение определял, тем более в театре?
— И раньше, и теперь мнение большинства остается лишь идеологически удобной фигурой речи! Разговор о необходимости постоянного мониторинга общественного мнения в культуре идет много лет, но «воз и ныне там». Кроме того, есть сферы человеческой деятельности, где большинство далеко не всегда право и где опираться на его мнение — губительно. Работы Лобачевского, Фарадея, поздние сонаты Бетховена воспринимались большинством лишь много времени спустя: творческие люди всегда в поиске и, как правило, впереди многих.
Кроме того, творческие объединения, профессиональные союзы, профессиональная критика и другие институты гражданского общества — это тоже народ России. Без этого народа требования к «творческому продукту» могут оказаться только неразвитым вкусом отдельных функционеров.
Искусством управлять нельзя, но можно и нужно создавать условия для свободного творчества.
— Понятно, что деньги культуре нужны всегда. Но именно в России их тратят особенно неохотно…
— Знаете, сегодня уже общим местом стало одно из положений моей «Теории опекаемых благ», сформулированное лет десять назад и повторенное теперь министром культуры: «Государство — не меценат, и затраты на культуру — это не безвозвратные расходы, а инвестиции в человека». Но реальная практика демонстрирует все тот же остаточный принцип меценатствующего государства.
Само собой, культура остро нуждается в ресурсах. Я понимаю, что не Министерство культуры распределяет бюджетные средства страны, но думаю, что его руководители не должны просто транслировать установки Минфина, ссылаясь на трудную ситуацию и прибегая к известной формуле «Денег нет и неизвестно».
Это трудно, я хорошо понимаю. Трудно спорить с Минфином и другими экономическими ведомствами, трудно отстаивать интересы культуры. Гораздо легче имитировать государственную деятельность, вмешиваться в творческие процессы, пытаясь управлять ими. Все это уже было, и это путь в никуда. Никому еще он не принес никакой пользы. Надо без гнева и пристрастий подумать, что нужно сегодня сделать.
— То есть как уйти от меценатствующих чиновников и пресловутого «нижнего ящика» — остаточного принципа финансирования культуры?
— Все дело в том, что лишь небольшой сегмент культуры может себя окупать рыночным путем. Что же касается классики, культурного наследия, просветительской деятельности, их основные результаты, значимые для общества, отложены далеко во времени: большинство организаций культуры и искусства окупать себя не могут. Этот объективный факт известен экономистам как «болезнь Баумоля». Это и есть инвестиции в человека, эффект которых определяет, по сути, развитие общества абсолютно во всех его сферах.
В большинстве стран мира используется одна и та же модель. Государство становится учредителем так называемых некоммерческих организаций культуры. В уставах отсутствуют цели, связанные с получением прибыли, но зато сформулирована «культурная миссия», ради которой они созданы. Учредитель как бы говорит: вы сами должны решать, как лучше выполнять эту миссию, а наша роль — обеспечить вашу деятельность экономически.
Во всех случаях, что и как делать, определяют сами организации: театр, филармония, музей и т.п. Чиновники должны создавать нормальные условия государст-венным организациям культуры и не вмешиваться в творческие процессы.
— Говорят, что одна из главных целей всей нынешней возни — сокращение бюджета на культуру.
— Ни в одном документе я этого пока не видел! Хотя по факту мы наблюдаем сокращение кадров и финансов и объединение организаций. Но хочется думать, что никакого «тайного» стратегического плана нет. К сожалению, нет современного закона о культуре, который стал бы защитой от негативных инициатив, о которых шла речь выше.
— Об этом законе говорят годами, но он так и не принят. Как известно, вы инициатор его новейшей концепции — так?
— Да, в начале года я обратился к коллегам, ведущим специалистам в разных областях, и предложил подготовить инициативный проект закона о культуре. На мой призыв все откликнулись, и в результате собралась великолепная команда в составе двенадцати экспертов из разных научных институтов и образовательных организаций — юристы, экономисты, культурологи, социологи, искусствоведы. Я сказал им: «Коллеги, может быть, ничего не выйдет, но давайте попробуем. И если не получится принять закон, мы опубликуем его как книгу. Наш профессиональный долг — представить общественности экспертное мнение о том, каким должен быть современный закон о культуре.
— Закон разрабатывается на фоне растущего чиновного мракобесия. В чем внутренняя задача этой работы?
— Мы понимали, что единственный способ противостоять — заявить общественности грамотный и идеологически нейтральный проект закона, обезопасив культуру от любых форм воинствующего невежества.
За месяц была определена структура закона и создан его костяк. Благодаря огромной работе, проделанной членом нашей группы Екатериной Чуковской, стало ясно: нужен кодекс, который объединил бы на новой основе все действующие в сфере культуры законодательные акты. И в течение последующих трех месяцев мы подготовили очень серьезный проект закона о культуре, включая пакет необходимых изменений в другие законы.
— Почему ваш проект не внесен в Думу? Министерство культуры против?
— Нет, против думский Комитет по культуре. Там, оберегая «честь мундира», не захотели даже обсуждать чужой проект, предпочли собственную четырехлетнюю работу по совершенствованию старого закона. В Год культуры, когда все, что происходило в этой сфере, было на виду у президента, функционеры преследовали свои политические цели, не сильно беспокоясь о существе вопроса. Но Год культуры закончился, и я полагаю, что думский проект обречен. Дальше первого чтения он вряд ли пройдет.
Мне кажется, новый состав Думы вновь вернется к необходимости разработки современного закона о культуре, устроенного как кодекс. Мы же, как я и говорил, заканчиваем подготовку книги, в которой изложен полный проект. Уверен, он еще будет востребован.
— Нельзя ли вкратце познакомить читателей с вашей экономической моделью?
— Конечно. Ее ядро составляет инновационная система общественной поддержки культуры. Главная особенность — ограничение монопольной власти экономических ведомств: «защитный механизм» — норма, устанавливающая минимальные доли расходов на культуру в бюджетах всех уровней. Она должна стать законодательной преградой для их сокращения.
И «подключение» к управлению бюджетными средствами институтов гражданского общества. Речь — о процедуре «индивидуальных бюджетных назначений», предоставляющей право выбора априоритетных направлений государственных расходов всем налогоплательщикам в пределах небольшой части бюджета, равной 2% налога на доходы физических лиц. Это может быть выбор в пользу культурных, научных, образовательных проектов или социального обеспечения и иных нужд.
— Это что, дополнительный налог на доходы граждан? Как это можно осуществить?
— Нет, институт индивидуальных бюджетных назначений не предусматривает никаких дополнительных налогов. Речь — об участии граждан в управлении бюджетными средствами. Чтобы не только Минфин и депутаты Думы решали, как сформировать расходную часть бюджета, но и налогоплательщики могли бы в рамках пусть очень небольшой его доли высказать свое мнение. Мне кажется, знание предпочтений граждан важно и для Министерства культуры, и для финансового ведомства, и для депутатов.
То есть каждый налогоплательщик может вместе с налоговой декларацией заполнить табличку с указанием, как распределить 2% уплачиваемого налога между различными видами культурной, научной, образовательной деятельности и т.п. Кстати, при подготовке закона о культуре эта процедура была описана в нормах существующего налогового и бюджетного законодательства.
— А как к вашим предложениям относится Министерство культуры?
— Мне трудно ответить на этот вопрос. Но, судя по его действиям, оно по крайней мере не возражает. В пользу этой гипотезы говорит и мое выступление на коллегии Минкульта 26 мая этого года, где я представлял данную модель. К сказанному добавлю, что основные элементы инновационной системы финансирования культуры прошли общественную экспертизу. Более 70% из почти 3000 опрошенных специалистов культуры и независимых посетителей сайта Министерства культуры одобрили эти механизмы.
Если всего лишь 20% граждан решили бы направить свои бюджетные назначения в пользу культуры, ее общий бюджет увеличился бы на 80 млрд рублей.
Предлагаю «Новой газете» выступить инициатором общественного обсуждения этой модели, которая, как мне кажется, пригодна для всей гуманитарной сферы, включая науку и образование.
