СюжетыОбщество

Взводный с улицы Вавилова

Лейтенант Литвак — о последних боях Великой Отечественной войны

Этот материал вышел в номере № 75 от 17 июля 2015
Читать
Лейтенант Литвак — о последних боях Великой Отечественной войны
Изображение
Изображение

Седой человек, сидящий передо мной, кладет на стол фотографию и с гордостью показывает на шеврон на рукаве гимнастерки молодого лейтенанта. Где, при каких обстоятельствах сделан этот кадр, он не помнит. На фото молодой лейтенант с твердостью во взгляде глядит в камеру; на груди у него орден Красной Звезды. Шеврон в форме ромба с двумя скрещенными стволами во время войны носили офицеры ИПТАПа — истребительных противотанковых артиллерийских полков. Седой человек передо мной и черноволосый лейтенант с чубом на высоком лбу, глядящий с фотографии, — одно лицо.

В редакцию пришло письмо. Оно было очень кратким. «Прошу открыть вложение. Литвак Б.Г. Ветеран Отечественной». И все. Я открыл файл, там было стихотворение «Взводные». Ни объяснения, ни комментария, ничего. Я написал и получил ответ, в котором автор стихотворения не изменял своей краткости: «О себе. Я Литвак Борис Григорьевич. Ветеран Отечественной войны. На фронте с 1944 года. Мне через месяц 90 лет. Всё время был на передовой ком. взвода в истребительно-противотанковом полку. Стихотворение написал несколько лет тому назад и время от времени перечитывал и переправлял. Неожиданно для самого себя отважился послать в уважаемую газету».

Прежде чем встретиться с ним в его квартире на восьмом этаже старого московского и давно известного мне дома, я ввел в поисковую строку базы данных Минобороны фамилию Литвак, имя-отчество Борис Григорьевич — и через несколько секунд имел перед глазами сероватый наградной лист, где личные данные младшего лейтенанта были не без изящества выведены тонким пером и фиолетовыми чернилами, а краткое конкретное изложение личного боевого подвига было натюкано на старой пишущей машинке.

Я читал и испытывал странное волнение от того, что все совпадало. Человек, которому я слал мейлы и который с исчерпывающей краткостью отвечал мне, был моим соседом по городу и времени и одновременно тем самым лейтенантом, который в феврале 1945 года на окраине деревни Мерцдорф останавливал немецкие танки. Эта деревушка существует и сейчас, находится в экологически чистом крае, в природоохранной зоне. Там живут 900 человек. Но в тот февральский день 1945 года никого из жителей деревни лейтенант Литвак не видел. «Все разбежались», — говорит он.

Седой человек вспоминает площадь в Москве, где он стоял вместе с другими ребятами, которых отправляли рыть противотанковые рвы. «У кого нет паспорта, шаг вперед!» У него еще не было паспорта, летом 1941-го ему было шестнадцать. Поэтому тогда он отправился не на фронт, а с родителями в эвакуацию в Алма-Ату, где окончил школу с отличием и собирался поступать в МАИ (авиационный институт тоже был в эвакуации), но подумал: все мои друзья вернутся с войны, и окажется, что я один не воевал… Поэтому он пошел в военкомат.

Артиллерийское училище в Бухаре было на самом деле Подольским училищем в эвакуации. Там его учили стрелять из «сорокапятки» — маленькой противотанковой пушки. «Их таскали лошади». Две недели он провалялся больной желтухой, а потом был отправлен на фронт и в Польше явился в штаб бригады вместе с еще четырьмя лейтенантами, только что выпущенными из училищ. Телефонистка подняла трубку и сообщила по начальству: «Прибыли еще пять взводных!» Борис Григорьевич смеется. Фраза как фраза, слова как слова, но и тогда, и сейчас он чувствует их особый смысл: россыпью брал ИПТАП этих мальчиков-лейтенантов, и страшен был их убыток.

Под деревню Мерцдорф взвод перебросили ночью. Никаких лошадок, в ИПТАПе пушки возили за собой знаменитые американские «Доджи три четверти», названные так потому, что имели грузоподъемность три четверти тонны. Борис Григорьевич произносит название машины по-особенному: «Даджи» (с ударением на и). Легко, удобно цеплялась советская пушка к американскому джипу и мгновенно, одним нажатием рычага, снималась с прицепа и ставилась в боевую позицию. А утром пошли немецкие танки.

«Борис Григорьевич, судя по вашему наградному листу, ваш взвод вел бой против превосходящих сил немцев. Почему так? Ведь февраль не 1942-го, а 1945-го!» — «Э, ну что вы!» — он отмахивается со вздохом и улыбкой, так, словно уже очень давно не видит смысла в том, чтобы сравнивать книжные понятия о войне с тем, что было на самом деле. В его смехе и вздохе сливается знание о вечном нашем бардаке, тысячекратно усиленном войной, и легкое отношение к хаосу, и смирение перед жизнью, и невысказанная горечь… «Перед нами должна была стоять пехота, но ее не было. Пехота драпанула… Так и раньше бывало». И поэтому против пяти немецких танков и роты пехоты оказались 19-летний лейтенант Литвак с взводом из 10 человек и пушкой ЗИС-2 калибра 57 мм.

Во взводе, которым командовал младший лейтенант Литвак, были люди, которые тогда казались ему почти старыми. Парторг взвода был — Борис Григорьевич разводит руки — вот такой грузный, солидный мужик. Но теперь, перейдя в другую часть человеческой возрастной шкалы, он понимает, что парторг вовсе не был стар, ему было всего-то лет 35. Помнит он и украинца из своего взвода, прекрасного парня, настоящего украинца, «романного», как он говорит. А еще был наводчик, грузин, он из пушки снарядом попадал в человека. «Вот видим: на горизонте солдат появился, он точно клал в него снаряд». И еще был у молодого лейтенанта вестовой по имени Колька. Лейтенант с вестовым были ровесники и поэтому на «ты».

Командовать взводом Литвак начал в Польше. Там на боку у только что назначенного командира была кобура, а в ней пусто: пистолет не выдали. «Во взводе хорошо меня приняли», — кивает он. На мгновение задумывается. И вместо многих подробностей точно и кратко выдает одну: как к нему подошел солдат и на двух ладонях преподнес нечто в тряпке. Отвернул край тряпки, а там — роскошный немецкий «Вальтер». Потом, приметив трофейный «Вальтер» у младшего лейтенанта, его изъяло для себя начальство, а лейтенант получил положенный ему ТТ. Но что толку от ТТ в бою с танками?

Когда разговор заходит о пушке ЗИС-2, в голосе лейтенанта 1945 года скользит явное воодушевление. Даже восторг я там слышу. Эта знаменитая противотанковая пушка конструктора Грабина была снята с производства перед войной, поскольку обладала «избыточной бронепробиваемостью», и снова запущена в производство, потому что, как оказалось, бронепробиваемость избыточной не бывает. Особенно если на вас движутся немецкие танки. Особенно если пехота драпанула и, кроме как на пушку, больше надеяться не на что и не на кого.

Бой под деревней Мерцдорф описан в наградном листе в двенадцати строчках. «10.2.1945 года взвод младшего лейтенанта Литвак Б.Г., занимавшего противотанковую оборону на южной окраине Мерцдорф, атаковало 5 танков и до роты пехоты противника.

Подпустив танки и пехоту противника на 400 метров, тов. Литвак открыл огонь. В результате было сожжено два танка, один подбит, и уничтожено 40 немецких солдат и офицеров.

Отражая атаки пехоты противника, личный состав взвода, под руководством гв. младшего лейтенанта Литвак Б.Г. уничтожил из личного оружия 30 немецких солдат и офицеров».

Так, с краткостью, присущей подобному виду документа, это было зафиксировано в феврале 1945-го, когда молодой москвич имел твердый неулыбчивый взгляд, чуть вьющийся чуб на лбу и шеврон противотанковой артиллерии на рукаве. Сейчас, сегодня, сидя в своей квартире со старой советской мебелью, развешанными на стенах цветными фотографиями и маленьким столом с ноутбуком Toshiba у окна, он снова вспоминает тот бой.

Пушку разбило. Она упала на бок, у нее был разбит лафет. «Я стрелял, наводя через ствол». В его голосе нет батального грома, а только грусть и горечь. «Когда они совсем близко подошли, конечно, мы взялись за автоматы, гранаты…» Там рядом, на окраине деревни, были открытые свеклохранилища, которые солдаты называли «кагаты». Происхождения слова он не понимал тогда, не знает и сейчас. Солдаты прятались за хранилищами свеклы и стреляли оттуда. «Потом немцы ушли. Вечером за нами прислали машины. Я погрузил ствол от пушки в кузов. Тогда ведь как? Если сохранил ствол, значит, все в порядке, а если вышел из боя без ствола, значит, потерял орудие».

Пистолет ТТ, полученный лейтенантом вместо трофейного «Вальтера», украсившего бок и жизнь какого-нибудь полковника или генерала, был сворован у него в нищей польской хате, где взвод противотанковых артиллеристов однажды остановился на ночлег. «Я в одной комнатке, ребята все в другой. Я снял кобуру и повесил на стул. Поели. Я вышел, а когда вернулся, кобуры с пистолетом нет. Ночь, темно, я не заметил, что в комнате вторая дверь была. За ней кто-то сидел… Сжег я эту хату», — говорит седой мирный человек с внезапной энергией и мимолетной жесткостью.

За потерю личного оружия могли отправить в СМЕРШ, но обошлось: оформили, что пистолет якобы был уничтожен во время боя, попаданием снаряда, на бруствере. Очень хорошо, ясно, четко помнит этот исчезнувший пистолет и доброе отношение тех, кто оформлял акт, Борис Григорьевич Литвак. Так же, как три странные встречи в аду и хаосе Берлина.

В Берлине артиллерист Литвак был откомандирован для связи с пехотой. На одной из улиц он нашел того, к кому был послан: пьяный капитан не имел даже карты, но зато имел записочку, в которой русскими буквами было написано немецкое название площади, куда капитан и его солдаты должны были прийти. Немецких букв капитан не понимал и прочесть не мог, поэтому он выходил на улицы и, стоя не только под табличками, но и под огнем, считал количество букв в немецком названии. «Если там было столько же букв, сколько у него в записке, значит, правильное название…»

Они шли по улицам — кажется, им нужно было найти Александер-плац, — по улицам, где вовсю стреляли из окон и фаустпатронов. Солдаты капитана были в черных бушлатах. «Пехота в Берлине была кто во что одета… полно было набрано людей из Западной Украины… Куда-то они бежали вдруг в сторону, за трофеями, по ним стреляли, они падали… Я сказал капитану: «Слушай, ну ты что, их же убивают, скажи им», а он отвечал: «Ладно, ладно, пусть, ничего…» И останавливающий жест рукой.

Так они блуждали по усыпанным кирпичом и щебенкой улицам, мимо домов с выбитыми стеклами и дырами, проделанными снарядами в стенах, не в силах найти дорогу, как вдруг прямо на них из дыма и гари вышел высокий молодой человек с летящими по ветру светлыми волосами и в черном габардиновом пальто. Мягкий, спокойный рассказ лейтенанта обостряется, руки его оживают, слова становятся точными, как уколы иглы. Кажется, этот человек в длинном пальто с развевающимися волосами стоит перед нами. «Он говорил по-русски. «Давайте, я вас проведу». И провел нас какими-то только ему известными улицами, дворами. А когда мы пришли, говорит: «Многие видели, что я вел вас… Дайте мне пистолет или автомат… чтобы я мог отбиваться». Я говорю капитану: «Слушай, дай ему автомат, чтобы его не расстреляли немцы!» Он мне отвечает: «Да пусть идет отсюда, а не то я его сам тут сейчас к стенке поставлю!» И он ушел.

«Кто же это был, Борис Григорьевич, как вы думаете?» — «Сын русских эмигрантов!»

Явления странных людей в тот апрельский день в грохочущем Берлине продолжались. Открылась дверь парадного, и прямо на лейтенанта вышел солиднейший господин со шляпой в руках. Шляпа была полна золотыми украшениями. Господин предлагал лейтенанту взять все золото себе, а взамен обеспечить безопасность женщин и детей, прятавшихся в подвале. «Я возмутился. Я советский офицер! А вы мне что предлагаете? Безопасность женщин и детей я и без того обеспечу». И обеспечил, сказав капитану, чтобы его солдаты никого тут не трогали. «Они и не трогали никого, пока я там был… А потом уже не знаю».

«Правда, мой вестовой Колька потом сказал: «Что ж ты, лейтенант, надо было золото брать!» — смеется он.

Внизу, во дворе, растут старые деревья. Там стоит человек и кормит двух кошек. По улице, залитой солнечным светом, идут трамваи № 14 и 39. Сын Бориса Григорьевича уже давно живет в штате Техас. Пенсия у лейтенанта отличная, ее хватает на жизнь, на все. Голос бодрый, в нем много энергии. Он рассказывает о войне увлекательно, как интеллигентный человек, наделенный даром точного слова. Стихи он писал и прежде, для себя, для друзей, но не о войне. А о войне — только одно, которое он прислал в редакцию.

Своего наградного листа Борис Григорьевич Литвак никогда не видел. Я послал ему мейл с наградным листом и получил ответ. «Дорогой Алексей, громадное спасибо, что доставили мне такую радость! Я и не подозревал, что имеются такие документальные свидетельства моего фронтового прошлого. Да, Алексей, это действительно я. И это тот самый запомнившийся мне бой, хотя были и другие. Один Берлин чего стоит.

В моей жизни после войны не было ничего выдающегося. Родился я в Москве, где и работал. Сначала на строительстве высоковольтных линий, затем в проектном институте. Часто и много ездил по работе, побывал и на востоке, и на западе. Затем освоил новое тогда направление — патентоведение. Я кандидат экономических наук, доцент. Преподавал в патентном институте. Уже давно на пенсии».

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow