7-летняя Алена, 6-летний Федор, 5-летняя Соня, 3-летний Никифор, 2-летний Иван, годовалая Даша и еще один неродившийся ребенок их беременной мамы Юли.
Они все погибли от рук отца, Олега Белова, — по «стечению обстоятельств». Именно так определила трагедию заместитель руководителя администрации Нижегородского района Нижнего Новгорода Екатерина Кутова.
Самое безнадежное в этом чудовищном преступлении то, что оно было неизбежно.
Объясню почему. История семьи Беловых — это история защиты детей в России. История абсолютно декоративного понятия в правовом поле страны, которая под любым мало-мальски предлогом декларирует приоритеты детства, не давая детям никаких гарантий. Кроме одной — не быть отданными на усыновление за рубеж.
И история семьи Беловых на самом деле не о том, как страшно жить с отцом-маньяком, а о том, что конец предрешен, хоть обстучись во все двери.
Первый раз Юлия Белова обратилась в прокуратуру с просьбой лишить родительских прав своего мужа в 2011 году. Тогда в семье было трое детей. Однако на судебном разбирательстве попросила судью этого не делать. Судья и не стал. То есть еще четыре года назад ни органы опеки, ни прокуратура не стали вникать, по какой причине мать троих детей настаивает на такой жесткой мере в отношении мужа. Не стали выяснять, и почему передумала. При этом уполномоченным органам уже тогда было известно, что Белов — шизофреник, неадекватность — это диагноз.
Потом дети пошли в садик. И воспитатели стали замечать, что они регулярно приходят в синяках. Позже на плановом осмотре участковый педиатр заметила у одной девочки шрам. Обратилась в органы опеки. Провели еще один медицинский осмотр и, по словам Екатерины Кутовой, замруководителя администрации Нижегородского района Нижнего Новгорода, «если бы там был хоть намек на то, что этот шрам — результат побоев, дело приняло бы совсем другой оборот». А как врачи установили, что шрам ребенка «не от побоев», не пояснила.
30 января 2014 года маленькая Соня пожаловалась воспитателю детского сада, что у нее болит живот, поскольку папа ударил в него ногой. Вызвали медиков и полицию. Отвезли девочку в стационар на осмотр, но явных признаков травмы не обнаружили и… отпустили домой. И еще воспитатели в детском саду отмечали, что дети всегда хотели есть, а мама запрещала давать им мясные продукты по религиозным соображениям (оба родителя были приверженцами церкви адвентистов седьмого дня).
Замечу, что все это время семья состоит на «особом контроле» в органах опеки и комиссии по делам несовершеннолетних.
Уже после трагедии соседи стали рассказывать — Беловы постоянно скандалили, дрались. Но чиновница упорно твердит: «Чтобы реагировать, нам нужен был сигнал».
Почти не сомневаюсь, что пойди тогда участковый после инцидента с Соней опрашивать соседей, ему бы много чего рассказали. Писать заявления наши люди не любят, а вот в устном жанре могут быть сильны. Сейчас, после страшной резни, разговорились. Две девчонки, снятые оператором центрального канала, и вовсе вспомнили: «Ходил тут по двору с топором, да еще жену свою на детской площадке на качелях качал. Странный…»
И если уж стояла эта семья на «особом контроле», то контролирующие не могли не знать, что в 2010 году Юлия Белова попадала в больницу с черепно-мозговой травмой от мужа. И заявление в полицию на зятя тогда мать Юли подавала, но дело, по ее словам, «куда-то пропало».
Так в чем контроль-то? А в том, что раз в полтора месяца ходили к Юле в дом социальные работники. Смотрели, как живут, порой упрекали за беспорядок и за то, что холодильник пустой. Вот в апреле пришли, не достучались и оставили пакет с продуктами у двери. В июле Белова подала заявление в суд на развод и лишение родительских прав мужа. На заседание суда 8 июля она не пришла. Что, опять не было повода поинтересоваться, почему?
Как выяснится после трагедии, дети под дамокловым мечом неминуемой расправы ходили больше года. С октября 2014-го по июль 2015-го Юлия Белова шесть раз обратится с заявлением в полицию. Шесть (!) раз напишет, что муж избивает ее и детей и угрожает расправой. Невыносимо представить, как прожила она с детьми этот год.
А что соседи? А ничего. Сейчас выясняется, что и детей недокормленных жалели, и то, что мать их все время ходит как прибитая, видели, и даже слышали, как из квартиры 25 июля раздавались крики Юли: «Помогите, убивают!» Но полицию вызывать не стали, а крики вскоре стихли.
Получается, что соседи — косвенные соучастники убийства, но нет такой формулировки в УК.
Детский омбудсмен Павел Астахов, по обыкновению, разразился гневным заявлением: «Убийца многодетной семьи будет найден и привлечен к самой суровой ответственности…» Аналогичное заявление он публиковал в декабре прошлого года, когда в селе Мосейцово Ярославской области от побоев Людмилы Любимовой скончалась 13-летняя Таня, ее приемная дочь. У Любимовой было шесть приемных девочек, она была одержимой верующей и жила с детьми замкнуто, не позволяя им ходить в школу. Общественные организации и местная пресса два года трубили о том, что несчастье рано или поздно произойдет. Их не услышали. А местные органы опеки потом яростно оправдывались — мол, все делали по инструкции («Мертвые души». «Новая», №8 от 28 января 2015).
Если детский омбудсмен в России уполномочен только фиксировать преступления против детей и сообщать общественности, что «виновные будут наказаны», я не понимаю, зачем нужна такая должность. Если в его полномочия и «активную жизненную позицию» не входит пробивание изменений в систему опеки и попечительства детей, которая остро требует реформации, не понимаю тем более.
Уже несколько лет Госдума игнорирует принятие к рассмотрению законопроекта «По противодействию насилию в семье», в котором более определенно и жестко прописаны нормативы реагирования для органов полиции, разбирающих семейные конфликты.
