Россия — родина драматургов. И хотя только один из них стал мировым феноменом, и XIX, и XX век в разные эпохи приносил к берегу отечественной словесности людей с острым чувством конфликта, характеров, иррациональным видением мира, слухом на время. Последним (по дате написания) грандиозным драматургическим сочинением стал «Мрамор» Бродского. Дальше — тишина. Чем сложнее, многослойнее становился век, яростнее и противоречивее поток реальности — тем тише. Драматургические конкурсы, сборники, фестивали — все ловушки, выставленные в первые 10—15 лет нового столетия, — не принесли в сети ничего всерьез крупного. Допустим, не нужна вторая «Утиная охота», с этой бы справиться, но ни одного сочинения, описывающего момент в полноте и противоречиях. Мутноватый поток новой драматургии, по большей части горизонтальной, поднимающейся над почвой на коротких корешках, завороженной подробностями грунтовой, сточной жизни — ее образчиками бывает перенасыщена «Любимовка» — к сожалению, почти не в счет. Возникли авторы, но не возник их театр. Вадим Леванов, братья Дурненковы, конечно, Максим Курочкин в разные времена выпрыгивали из потока, блестели серебряной чешуей нового видения, но так и не смогли захватить государственную сцену; вместо того, чтобы взять «почту и телеграф», освоили аудиторию в Сети.

Иван Вырыпаев во всем этом стоит на особицу. Да, повезло больше других — свой театр, простор эксперимента, постановки на больших сценах. Но он сразу, в момент появления, предъявил вертикаль. В ремесле драматурга — в отличие от всем известной иллюзорной конфигурации власти — логичный вектор. Поскольку переносит текст в универсум — делает его достоянием мира. В «Практике» стала рождаться драматургия без горькой привязки к национальным особенностям: она касается не столько обитателей страны и столицы, сколько — планетян. В прошлом веке это называлось «богоискательством». В нынешнем — «поиском смыслOFF».

КРЕДО. Этой весной, отвечая на вопросы о том, как и вокруг чего выстраивает себя теперь «Практика», Вырыпаев сказал: «…цель искусства — образование. Знание о себе и о мире. Ты отвечаешь на внутренние вопросы не просто интеллектуально, а именно чувственно. Смотришь на разные вещи с разных перспектив». Сегодня, после премьеры, понятно: отвечая мне, он для себя формулировал постановочные задачи.

«ПРАКТИКА» — существует 10 лет. За время перехода от младенчества к отрочеству она стала не только брендовым, но и уважаемым местом: здесь честны со своим зрителем и в успехах, и в поражении. Сюда приходят заниматься йогой, слушать лекции и просто поесть в буфете, получившем заслуженную известность в узких кругах стойким соотношением «цена—качество». Здесь бывают провальные эксперименты, но случаются события. Мелким шрифтом на скромной программке набрано: «…мы не стремимся быть самым модным или современным театром, мы не гонимся за развитием новых форм, но, находясь в постоянном, подлинном диалоге со зрителем, мы автоматически являемся актуальными и современными. Эта актуальность в нашем максимальном присутствии в самом сердце реальной жизни, насколько это возможно и в наших силах».

Вырыпаев без специальных усилий, просто неусыпной работой, сосредоточенностью постепенно входит в роль гуру, и послания, естественно формулирующие десять отличий от расстилающегося вокруг театрального пейзажа, — его кислород.

АВТОР . В «Кислороде», «Бытии номер 2», даже «Июне» он неукротимо стремится в центр — обитания, сознания, Вселенной, слов и поступков — и наводится на цель типом собственного устройства, такой принципиально центростремительный драматург. Вот эта винтовая, вкручивающаяся в сердцевину вещей энергия вопрошания, выходящая на уровень основных инстинктов, эта иррациональная славянская исступленность — при всей йоговской отрешенности и хрупкой свободе — лично мне кажутся в его работе самым важным. Тексты Вырыпаева идут по бритвенной грани пошлости и притчи, банальности и откровения. И недаром его стали сейчас ставить во всем мире — везде людей занимает то, что занимает его и нас: кто мы, где мы, зачем мы?

Его спектакль странно соединяет изощренность и наивность: не философия, не представление — попытка совместного опыта.

ПЬЕСА «Невыносимо долгие объятия» написана по заказу Deutsches Theatre. В Московском театре «Практика» репетировалась почти год, ее премьера открыла юбилейный сезон. Автор текста и постановщик — Иван Вырыпаев, композитор (он тут значим) — Казимир Лиске, художник — Юрий Милютин. Сюжет — переплетающаяся история четверых: двух женщин и двух мужчин. Чарли и Моника, Эми и Криштоф занимаются любовью, смотрят на снег, ищут себя, слышат внутренний голос, перемещаются из Нью-Йорка в Берлин, от одной иллюзорной точки в другую, они реальны и экзистенциальны одномоментно. Пьеса фиксирует способ их миграции от ада к раю, от хаоса — к гармонии, от жизни — к исчезновению, от состояния «живой мертвец» — к состоянию «живая душа». Рефрен пьесы слово «сейчас». Следом за ним идет описание — действия в этот миг, переживания в эту минуту, в конце концов — итога, который действительно становится последним.

ФОРМА — почти читка. Четверо сидят на стульях с микрофонами и говорят о себе. Интонация — нейтрально бесстрастная, словно вылинявшая, — наблюдателя, описывающего сторонний процесс. Умение Вырыпаева стесать лишнее, доводя текст до предела простоты и лаконизма, — отточилось в последние годы. Он пишет пьесу как тему для медитации, заново нащупывает слово, как пульс сцены, иногда переходя на белый стих. Образ действия — секс, наркотики, попытки самоубийства, алкоголь. Место действия — постель, госпиталь, гостиница, аэропорт, Земля и Вселенная. Время действия — 30 лет личного ада, сейчас и потом. Полноправные события — аборт, ошметки нерожденного человека в тазу, внутренний голос, направляющий в финальный катарсис, животные судороги соития и летальная доза таблеток. Автору свойственно располагать действие между полюсами: от людоеда до Бога, от животного секса до диалога с мирозданием, от легкого кайфа до встречи с Танатосом. Слова и герои раскачиваются между нормой и крайностью, все идет в ход, все попытки годятся для главной цели — почувствовать себя живым.

АКТЕРЫ выбраны максимально неактерские, такие сидят в зале: хипстеры, фрики, поколенческие типажи. Стертые, без свойств парни, матово сияющие женственностью девушки. Ничто в особой сосредоточенности Моники (Равшаны Курковой), в спокойной безбашенности Эми (Анны-Марии Сивицкой), мучительной концентрации Чарли (Александра Альябьева), ошеломленном всматривании в себя Криштофа (Алексея Розина) не отличает их от зрителей, от публики. Между сценой и залом нет черты — только рамка из светодиодов. В ней герои выясняют отношения с Вселенной, сливаются с «синей точкой», застывают в невыносимо долгих объятиях…

РЕЖИССЕР . Этот путь каждый может пройти сам. С актерами. С героями пьесы. Или — наедине с собой.