В свое время подкатимся снова к Западу, никуда не денемся. Все разговоры про Китай и нашу грядущую дружбу с ним раз и навсегда сформулировал сказочник Андерсен: «В Китае все жители китайцы и сам император китаец». Они китайцы, они нам не соприродны, их в десять раз больше, чем нас, им никто не нужен, мы в последнюю очередь. Мы можем в Европу кататься, как в Нескучный сад, в Штаты летать через день, жить там десятилетиями, болтать на ихних языках лучше, чем на своем, а все равно какой-то сотой интонации не ухватывать. Как объяснила одна моя студентка-филадельфийка: «Мой парень приехал сюда из России годовалым, говорит по-английски, как я, настаивает, что американец, но я знаю, что он русский». А уж в Китае! Терра инкогнита, и закроем эту тему.
Кроме Запада, деваться нам некуда. И не то что мы смилуемся, спрячем в глубины душ таинственное наше высокомерие и на время прервем доказывать их ничтожество и свое превосходство. Сперва надо узнать, смилуется ли Запад. Подзабудет ли ихнее следующее поколение наш газовый дранг-нах-вестен, Крым и Донбасс. По словам поэта моей молодости, — «нажит темный след неприязни». Не похоже, что, явись мы к ним с очередным хлебом-солью, прослезятся и зарежут тельца для вернувшегося блудного сына.
Четверть века назад рухнул истребительный советский режим, четверть века идет, сперва не без живости, потом все более вяло, толковище: надо ли нам как народу покаяться в случившемся после революции, и в 30-е, и в 40-е, и так далее до конца 80-х, или не надо. Немцы же вот за нацизм не просто покаялись, а и пришли в человеческий вид. Эко, сравнили! То немцы, а то мы. Да нам советская власть — родная. Она у нас как размеры, оставляемые у портного на Бонд-стрит: позвони, скажи, когда заедешь, и сошьют тебе к сроку клифт тютелька-в-тютельку. Коммунистическая идеология наилучшим образом подогнана под наш вкус, спрос, философию: пусть другой не живет лучше, чем я, пусть живет хуже. Но только люди с противоположными вкусом, спросом, философией, а именно весь западный мир, не станут такому доверять. И сколько ни подкатывайся с хлебом-солью, ни убеждай в присущих нам духовности, великодушии и жертвенности, не станут с нами дружить-лобызаться. Ах так? — ну и пошли, козлы, подальше! Может, и пошли бы, однако заявлять за всех я бы остерегся. Добивался же много лет Путин с целями, о которых можно только догадываться, безвизового передвижения своих сограждан по Европе. И повторим: альтернативы у нас нет — если только не одичание, вандализм, ритуальное сожигание ихних сыра и персиков. О чем распространяться не буду, чтобы не съехать в обличения, то бишь переругивание.
Есть у происходящего в наших отношениях с Западом, в последнее время особенно, еще одна сторона, никак не менее важная для возможностей сближения, все равно в недалекой или, что вероятнее, отдаленной, перспективе. Сторона, к тому же непосредственно связанная с оценкой прошлого, желания или нежелания каяться. Список граждан РФ, которых санкции западных стран лишили права въезда к себе, крошечный. Но ничто не мешает включить в визовые анкеты один-два вопроса вроде: какую позицию вы занимали в российско-украинском конфликте? А заодно: не совершали ли в советское время действий, приведших к незаконному преследованию лиц по политическим мотивам? Я всецело против такого поворота событий. Но как допущение, как средство поставить себя в положение человека, несущего ответственность за слова и поступки, это может и сколько-то отрезвить.
Словом, я рассматриваю такую меру лишь умозрительно, отдавая себе отчет в том, что она от начала до конца выдуманная. Вообразить ее имеет смысл разве что в виде научно-фантастической сценки с инопланетянами, которые исследуют нас, туземцев, по принятым у них представлениям о бытии и соответствующим законам. Мое допущение того, что в принципе подобные проверочные анкетные пункты не невозможны, порождено чувством реальной тревоги. У меня, как у всех, есть определенная репутация, и какой-то ее стороной я дорожу. Например, я не хочу, чтобы меня укоряли за безразличие к явлениям несправедливости в стране, которой я гражданин. Не потому, что я небезразличен и всю жизнь как-то, пусть и недостаточно убедительно, это доказывал, а потому, что доказывать это не имею желания. И выдумал этот поворот с дополнительными вопросами в визовой анкете отнюдь не как угрозу новых неприятностей и наказаний.
Не о пропускном штампе в загранпаспорте речь. Смотаться на время в Париж-Лондон, может, и симпатично, но не жизненно необходимо. Не говоря о том, что выезд за границу не предмет интереса по меньшей мере для 86% населения. Если называть вещи своими именами, интерес для 86% состоит в том, чтобы посылать заграничных козлов куда подальше, и когда они будут выражать свое недовольство, чтобы Путин вставлял им фитиль. У них виллы, яхты, кинозвезды и миллиарды, а мы их вот так, триумфально и с непременным финалом в виде фитиля.
Тех, кто сочтет, что автор этой колонки все-таки заискивает перед Госдепом или прямо состоит у него на содержании, уверяю, что это не так. Для меня существенно не то, ругают меня или одобряют, и не то, Кремль это или Госдеп, а только то, за правду получаю я ту-другую реакцию, или сказанное мной сперва передернули. Прямым поводом написать эту колонку было всем известное событие. Меня, как и каждого из нас, отстраняют от участия в событиях. Нас приучают к тому, что мы рылом не вышли судить о событиях. Что суд — дело не наше, а юристов. Что юристы должны не обслуживать, как им надлежит, лишь техническую часть процесса, а определять судьбу человека. Назначенного, возможно, с достаточными основаниями, возможно, без каких бы то ни было, в подсудимые. Прокурор запрашивает срок, адвокат оказывается бессилен, судья приговаривает, а все они только пешки в чьей-то большей игре, и ступай человек. Это уже не умозрительно, я говорю о конкретной судьбе Олега Сенцова и Александра Кольченко. Для оценки расправы, учиненной под видом суда, не требуется иметь юридическое образование.
