Для этого не нужно качественно проматывать жизнь, питаясь наркотиками и алкоголем, не нужно прыгать с крыши многоэтажки. Иногда достаточно неудачно перейти через дорогу, встать под стрелой или не понравиться пьяному хулигану.

И вот вы вводите себя с окровавленным лицом и пробитым черепом на территорию больницы имени Пирогова — это старейшая в Самаре больница, в этом году ей исполнится 140 лет. Сто сорок лет назад наверняка тут все выглядело иначе: сестры носили крахмальные чепцы и строгие фартуки с крыльями, а врачи — халаты с застежкой сзади. И может быть, в просторных палатах клеили обои эпохи Регентства. Сейчас стены красят, а медицинский персонал бегает в униформенных пижамах.

Вход в приемный покой с торца первого главного корпуса, у травмпункта отдельное крылечко, и повсюду новые двери из пластика — модернизация в здравоохранении, федеральные средства и один из пяти компьютерных томографов области расположен где-то здесь. Но говорят, что уже летят стратегически важные детали, а импортозамещением их не заместишь (отечественных томографов не существует). Дежурная в регистратуре травмпункта профессионально оценивает ваше состояние.

— На консультацию к нейрохирургу, — говорит она. — Сами не понимаете? Надо убедиться насчет сотрясения. Хоть вас и по голове ударили, конечно, но соображать все-таки надо.

Она совершенно не пытается шутить. Дежурная на самом деле сердится, что вот пациент не понимает элементарных вещей о сотрясении мозга. На столе дежурной стоят два картонных стакана с кофе. Лежит книга. Детектив Дарьи Донцовой карманного издания.

Кабинет хирурга в приемном отделении (вход с торца первого корпуса) пуст. Кабинет гинеколога, расположенный напротив, окружен тревожными женщинами. Женщины занимают живую очередь, их много, очень много, доктор-гинеколог выскакивает из кабинета с пылающими щеками и кричит:

— Я не могу консультировать по двадцать человек в час! Разгрузите меня!

На зов доктора-гинеколога не откликается никто, и только женщины в очереди подбирают ноги, прячут их под стулья, стараясь занимать поменьше места. Доктор-гинеколог захлопывает за собой дверь, очередная женщина боязливо останавливается на пороге. Доктор и вправду один, и по двадцать человек в час он принимать не может. Даже по новым нормам Минздрава на одного пациента нужно потратить 15 минут.

Между тем выясняется, что нет хирурга. Нет полчаса, нет сорок минут. Медицинская работница в регистратуре спохватывается:

— Да батюшки мои, ведь и вправду нет хирурга! Он же предупредил, что уйдет. У него юбилей у тещи, рассказывал, что поедут в тольяттинское кафе отмечать. В какое-то там кафе, где можно курить. Теща, говорит, курит у него, как лошадь.

— Пьет, как лошадь, — раздраженно поправляет ее другая медицинская работница. — Пьет, как лошадь, дымит, как паровоз. Неужели трудно запомнить.

Коллеги едят друг друга глазами, и становится ясно, что у них накоплены моральные претензии. Вы интересуетесь, нет ли альтернативы хирургу, организовавшему теще королевский подарок — вечеринку в кафе, где можно курить. Медицинские работницы обещают разузнать. У кабинета хирурга скапливается небольшая толпа людей: кудрявый парень, согнутый пополам, девица с зеленым лицом, шумная семья из пяти человек и бабушка на каталке. На каталку обессиленно облокачивается женщина с рукой, замотанной слоями пищевой пленки. Из-под полиэтилена изредка капает кровь.

— Плохое утро, — ни к кому специально не обращаясь, говорит она. — Мясорубка палец маленько зажевала.

Молчит, потом продолжает:

— А это знак мне был! Знак мне был, что надо из пельменного в цех селедочной фасовки переходить. Хотя там, конечно, этими химикалиями надышишься. Кости-то надо растворять.

Еще через полчаса появляется хирург, на ходу говорит вам:

— В рентгенкабинет.

Пытается прорваться к бабушке на каталке, но путь заступает шумная семья из двух суетливых мамаш и двух красивых девушек с накладными ресницами, волосами и ногтями. Накладные ресницы и ногти украшены стразами. Суетливые мамаши шушукаются о своем. Возглавляет клан мужчина, похожий на итальянца.

— Послушай, брат, — простосердечно обращается к хирургу глава клана, сумрачный красавец с заметным синяком под глазом, — вшей мне «торпеду»!

— Что? — хирург даже останавливается.

— Ну «торпеду», в плечо, чтобы не бухать.

— В какое, к черту, плечо? — хирург нервно дергает глазом.

— А можешь — не в плечо, — барственно разрешает почти итальянец, — можешь — куда хочешь.

— Вы издеваетесь, что ли? — спрашивает хирург, пытаясь проведать бабушку. Бабушка сдержанно стонет.

— Чего сразу — издеваетесь, — не обижается мужчина. — Человек тормознуться захотел. Нельзя же так, в мае как загудел, так и не остановлюсь.

Хирург в исступлении машет рукой. Клан уходит. Девушки подпрыгивают, стразы на ресницах сверкают в свете энергосберегающих ламп. Мамаши робко поддерживают мужчину с обеих сторон. Громко рассуждают, что надо «в Калинина, в Калинина!». Больница Калинина — это областное медучреждение, не чета Пироговке, где не вшивают «торпед».

Рентгеновский кабинет самый первый по ходу следования пациента по коридорам приемного покоя. Ближе его к входной двери только туалет.

— Туалет для больных тут, — бегущая мимо медсестра вталкивает в помещение уборной старика с седой косицей и вмятым внутрь лицом.

Через пару минут старик удивленно выходит обратно.

— Да не надо мне в туалет, — говорит спокойно.

Смуглая говорливая женщина спрашивает рентгенлаборантку:

— А вы как работаете, круглосуточно?

— Круглосуточно, — мощно кивает лаборантка, — но до шести.

Бабушку на каталке везут на УЗИ. Хирург воровато пытается улизнуть обратно в отделение, в отделении хорошо — там ординаторская, электрочайник, коробка крекеров и можно растворить кофе, но тут появляются девушка с потерей сознания («Будто бы это все не со мной…»), укушенный овчаркой строительный рабочий и юноша, попавший под велосипед. Юноша молчалив. Подозревает у себя перелом многих ребер и закрытую черепно-мозговую травму. Хирург против предварительного диагноза не возражает.

— Как мне забрать папу? Как мне забрать папу? — кричит в телефон, и мимо телефона, и на весь простор коридора женщина в легком, не по погоде, платье. Папу полечили от инсульта здесь же, в 24-м отделении, но до конца не вылечили, и надо везти домой. Папа парализован, нужна специальная машина для перевозки, городская больница таких машин не предоставляет, или за деньги.

— Они сказали, есть только уазик, как мы его разместим в уазике? — продолжает кричать женщина, но кто ее слышит.

Репортаж из приемного отделения городской больницы хорош тем, что его можно закончить в любом месте, если надоело и болит раненая голова. А можно продолжать сколь угодно долго, и рассказать еще о том, как на руках принес муж-армянин беременную жену, и как метался прямо с ней на руках по кабинетам, и как внезапно и страшно расплакалась женщина из гинекологической очереди.