«Братья и сестры. Редакция 2015» Льва Додина — новая версия его легендарной постановки 1985 года. Петербургская премьера прошла 26 апреля, в канун 70-летия Победы. Двухдневные гастроли в Москве, на фестивале «Сезон Станиславского», — первый приезд обновленных «Братьев и сестер» в столицу.

Спектакль идет восемь часов. В трех антрактах, кажется, не ушел никто. Лица и чувства зрителей 2015 года оказались почти теми же, что в 1985-м. При всех тектонических сдвигах, произошедших за тридцать лет в стране и в сознании каждого гражданина-товарища, — все же явно есть некое нерасщепляемое и общее ядро понятий о добре и зле, о России и ее XX веке. Из этого ядра «Братья и сестры» Льва Додина и выросли.

Да, к слову: в главных ролях — вчерашние студенты и стажеры МДТ. Все они родились после премьеры 1985 года. Все росли уже в новом времени. Как и большая часть зрительного зала.

«Братья и сестры» Льва Додина поставлены по романам Федора Абрамова о послевоенной деревне Пекашино на реке Пинеге. Бьется, подымая пятерых детей, потерявшая отца семья Пряслиных. На плечи старших, подростков Михаила (Евгений Санников) и Лизаветы (Дарья Румянцева), легло не меньше, чем на материнские. На Мишкины даже поболе. Шестьдесят мужиков ушли из Пекашина на войну. Вернется с полдюжины. Неотменимая мужская работа на осиротевших дворах (кому тын поправить, кому сарай) ложится постепенно на плечи сильного и безотказного парня. Они с Лизкой из тех, на ком земля держится. Держать ее трудно.

Новая версия «Братьев и сестер» сохранила ту же сценографию Эдуарда Кочергина: скворешники-дома на кривых слегах рвутся в небо, тяжелый тын из дубовых плах становится то стеной дома, то плотом на реке, то экраном колхозного клуба, по которому плывут бесстыжие, анилиново-яркие кадры «Кубанских казаков». А то и занавесом: за ним теснится, как на слепом групповом фото, деревня Пекашино со стариками, детьми, черницами-староверками из разоренного скита.

В глинистых, серых, черных массах пуховых платков и телогреек мелькают редкие приглушенно-цветные пятна. Скупой и точный сценический свет, выстроенные мизансцены Додина создают на сцене цепь полотен сурового стиля. Архангельскую деревенскую «Галерею 1945 года», очень отличную от блестящей эрмитажной «Галереи 1812-го». Единую с ней только в главном чувстве: вот эти-то и спасли… Посмотрите на них.

Хлеб из мха. Лесопункт, куда по зиме гонят всех, способных держать пилу: стране нужно «зеленое золото». Драгоценные метры премиального ситца. Частушки вдов: «Всю германскую войну ни разу не целована…» Председательша Анфиса Петровна (Ирина Тычинина) тянет колхоз, подбадривает баб из последних сил: кончится война — поедим досыта (она и сама в это верит). Бедный праздник Победы на косогоре над Пинегой. «Верхняя власть» вьется над деревней, как овод: золотушный, многодетный, полуголодный райкомовский уполномоченный Ганичев (Станислав Никольский) месит грязь по осенним дорогам, чтоб донести до Пекашина новейшие директивы и нормы поборов.

Вот, кстати, отличие в тональности между «Братьями и сестрами»-1985 и ими же тридцать лет спустя: в той эпопее Ганичев был сыгран малым, но беспощадным демоном. В «Братьях и сестрах»-2015 и его жаль.

И поди скажи: то ли это такая ползучая реставрация советской власти в каждой отдельно взятой башке? То ли наоборот: мир наш стал чуть более зрелым. И оттого чуть менее склонным к поиску врагов.

В первой части — две жестокие коллизии. Обе завязаны вокруг Михаила. Можно ведь, закрыв глаза, бежать из деревни: хоть на курсы трактористов, как друг Егорша (Евгений Серзин). Они контрастны даже внешне: упрямый, медлительный, налитый молочной молодой силой от тяжкой работы Михаил в старом ватнике — и цепкий, развинченный, чуть приблатненный (пока не видит дед-старовер) красавец и герой Егорша в летном кожане. Он куда лучше соображает, как тут жить-выживать. В нем — ростки будущего, распада и мелкого мухлежа 1970-х, маргинального куража, «красивой жизни» в самом наивно-бесстыжем понимании. Мишка так не сможет: на нем висит семья. На таких за спасибо и воду возят…

Вторая сквозная линия: любовь Мишки к тридцатилетней военной вдове Варваре. В «Братьях и сестрах»-2015 ее играет Елизавета Боярская — с горьким куражом сильной, насмешливой, бесстрашной, «из перерусских русской» героини (такой была уже отчасти ее Варя в спектакле МДТ «Вишневый сад»). Понятно, что в Пекашине 1945 года их отчаянная любовь обречена. И в финале первой части спектакля Мишка, изнемогающий под взрослым грузом, видит несбыточное: погибший отец приходит с фронта, режет и раздает детям ковригу настоящего хлеба, становится во главе семьи. А за ним (через зал, на сцену, потоком) идут, идут, идут домой погибшие солдаты Пекашина. И с ними — обещанное после войны счастье.

…Вторая часть много жестче. Тот же голод. Та же зимняя повинность лесоповала. «Восстановительный займ», беспощадный к деревне. Медленное крушение веры в «победим и заживем». Все чаще вспыхивают под скудным светом софитов стаканчики с самогоном. Все страшнее вставные новеллы (самая сильная — о коммуне в Пекашине 1920-х и смерти последнего коммунара). Все ожесточенней немногие уцелевшие мужики с медалями «За оборону Москвы» и «За взятие Кенигсберга», но без возможности прокормить семью, выпоить детей хоть козьим молоком. Широкая перспектива жизни «позднего СССР», обезлюдевших деревень и маргинальных городов открывается из Пекашина 1949 года.

Впору вспомнить послевоенный тост Сталина «за терпение» — со всей глубиной его понимания и всей бездной цинизма.

Первая версия спектакля жила долго (Петр Семак, замечательный Михаил Пряслин 1985 года, уже играл и Ставрогина, и доктора Астрова — а все выходил на сцену и в роли 17-летнего Мишки). «Братья и сестры» Додина работали во все времена: и в восторженные перестроечные, и в «лихие девяностые», и в забывшие о гуманитарных глупостях нулевые — зал глубоко вздыхал, когда на сцену шли, шли, шли, возвращались домой тени погибших. Так же работает и «редакция 2015 года»: в ней нет фальши. Оттого она безошибочно вынимает из зрителя его семейную память о войне. Общее, очень глубокое чувство: «Вот эти-то и спасли…» Оказывается, этот генокод работает и сегодня. В том числе у двадцатилетних.

…Фильм-спектакль «Братья и сестры» не был сделан по первой версии постановки. Сегодня — он обошелся бы в двадцатую часть цены любого патриотического блокбастера. Но распространил бы этот «настоящий хлеб» по всей стране.