Летом в «Новой» (№ 94 от 31 августа) было опубликовано интервью нашего обозревателя Марины Токаревой с настоятелем храма Святой Троицы в Хохлах, протоиереем Алексием Уминским. На него живо откликнулись духовные и светские лица. Сегодня мы публикуем текст, полученный из канцелярии Владимира Легойды, председателя Синодального информационного отдела Московского патриархата, и приглашаем читателей к дискуссии.
Может быть, с опозданием, но с большим интересом я прочитал интервью, данное протоиереем Алексием Уминским «Новой газете» — «У Церкви нет цели борьбы со злом».
Многое, о чем говорит отец Алексий, вызывает внутреннее сочувствие, будит мысль к дискуссии. Его слогу присуща всегдашняя искренность интонации. Но с одним не получается согласиться. Это характеристика личности Патриарха Сергия и в особенности его Декларации 1927 года, которая в очередной, наверное, уже 1001-й раз именуется отречением от мучеников.
Какие бы оговорки ни делал отец Алексий, по сути дела, он вновь пытается противопоставить путь, который выбрал для церковного корабля Патриарх Сергий (Страгородский) мученическому свидетельству тысяч верных чад нашей Церкви. И вежливо промолчать по этому поводу не получается, видится неправильным по отношению к памяти церковной, и Патриарха Сергия, и множества православных людей.
Будущий патриарх, тогда митрополит Сергий (Страгородский) находился совсем в другом положении, чем признанный всеми святой Патриарх Тихон. О полномочиях митрополита знали не все или не в полном объеме. Большевистская власть руками ВЧК и ГПУ искусно подогревала несогласие между епископами по основным вопросам управления Церковью, все видимые структуры которой были разгромлены.
Общество было расколото со времен Гражданской войны еще и по политическим мотивам, не все противники советской власти оказались за рубежом. Подлинно, крест первосвятительского служения мог понести тогда только тот, кто отказался от себя так, как это готов был сделать апостол Павел.
Подписание под жесточайшим давлением ОГПУ и с очевидными вставками, сделанными сотрудниками этой организации, Декларации в июле 1927 года было проявлением не коллаборационизма и сервилизма, но выбором такого компромисса с властью, который для выбравшего его предполагал путь мученичества через унижение и собственное попрание ради спасения Церкви.
Еще в 1901 году будущий патриарх Сергий сказал пророческие слова: «Истинный пастырь, постоянно в ежедневном делании своем душу свою полагает за овцы, отрекается от себя, от своих привычек и удобств, от своего самолюбия, готов пожертвовать своей жизнью и даже душой своей ради Церкви Христовой, ради духовного благополучия словесного стада».
Всю тяжесть ответственности с митрополитом Сергием разделили его единомышленники, члены временного патриаршего Синода, тоже поставившие свои подписи под Декларацией 1927 года, в том числе будущий Патриарх Алексий I, подчеркнувший впоследствии, что архипастыри «подписали Декларацию 1927 года в полном убеждении, что выполняли свой долг перед Церковью и ее паствой».
Будущий патриарх сделал все для него возможное, чтобы сохранить правильное каноническое управление Церковью. Митрополит Сергий понимал, что Церкви нужен мир, а для этого необходимо было во что бы то ни стало справиться с расколами, подстрекаемыми советской властью. Он пытался получить законную регистрацию, и это ему удалось только после опубликования уже упомянутой нами Декларации.
Да, многие считали и считают, что она Церкви ничего не принесла. Но в то же самое время, когда началась война, Родина услышала воззвание только лишь митрополита Сергия. А когда настало время, государство увидело возможности для диалога только с одной Церковью — той, которую возглавлял Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Сергий (Страгородский).
Неслучайно Николай Александрович Бердяев в своей статье «Вопль Русской Церкви», оценивая позицию митрополита Сергия, писал: «Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство нашего восхищения. Но там, в России, есть еще другой героизм, другая жертвенность, которые люди не так легко оценивают. Патриарх Тихон, митрополит Сергий — не отдельные, частные лица, которые могут думать только о себе. Перед ними всегда стоит не их личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа как целого. Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. Это есть огромная личная жертва. Ее принес Патриарх Тихон, ее приносит митрополит Сергий. Отдельный человек может предпочесть личное мученичество. Но не таково положение иерарха, возглавляющего Церковь, он должен идти на иное мученичество и принести иную жертву».
Отдельно мне хотелось бы напомнить о том, что представлять Церковь митрополита Сергия в некоей оппозиции мученикам тягчайших лет гонений — значит, принципиальным образом искажать историю нашей Родины. Приведу только два свидетельства.
Первый — протоиерей Валентин Свенцицкий, выдающийся пастырь, исповедник нашей Церкви XX века, священник, искренностью и жаром своей веры укрепивший сотни и сотни людей в 1920-е годы.
Когда в июле 1927 года митрополитом Сергием была подписана Декларация, отец Валентин в письме митрополиту Сергию выразил открытое с ней несогласие. Более того, это несогласие стало поводом и для последующей его ссылки в Сибирь. И вот этот человек там, в ссылке, выстрадал решение вернуться в общение с митрополитом Сергием. Известен текст его покаянного письма от 11 сентября 1931 года:
«Ваше Высокопреосвященство, Всемилостивейший Архипастырь и Отец. Я умираю. Уже давно меня тревожит совесть, что я тяжко согрешил перед Святой Церковью, и перед лицом смерти мне это стало несомненно. Я умоляю Вас простить мой грех и воссоединить меня со святой Православной Церковью. Я приношу покаяние, что возымел гордость, вопреки святым канонам, не признавать Вас законным первым епископом, поставив личный разум и личное чувство выше соборного разума Церкви, я дерзнул не подчиниться святым канонам. Моя вина особенно страшна тем, что я вовлек в это заблуждение многие человеческие души. Мне ничего не нужно: ни свободы, ни изменения внешних условий, ибо сейчас я жду своей кончины, но ради Христа примите мое покаяние и дайте умереть в единении со Святой Православной Церковью».
Он скончался 7/20 октября 1931 года в деревушке Тракт-Ужет под Тайшетом, получив полное прощение от митрополита Сергия.
Второй рассказ мне привелось услышать из уст Ольги Ильиничны Подобедовой (1912—1999 гг.), выдающегося искусствоведа, многодесятилетней прихожанки храма пророка Илии в Обыденском переулке, пронесшей верность Матери Церкви через всю свою долгую жизнь. В ту эпоху конца 1920 — начала 1930 годов находилась она у протоиерея Сергия Лебедева, который в течение нескольких лет был личным секретарем митрополита Сергия. И от отца Сергия Лебедева она услышала и сохранила в своей памяти, а много десятилетий спустя доверила бумаге следующее повествование.
Вернувшись после тюремного заключения и ссылки, отец Сергий Лебедев не мог занять места в приходе. А на руках у него были две больные и престарелые сестры и старуха мать. И митрополит Сергий «придумал» ему должность секретаря ради материальной поддержки.
И вот однажды, рассказывала Ольга Ильинична, отец Сергий дежурил в канцелярии, а митрополит Сергий уехал служить куда-то в Подмосковье. Вдруг открылась дверь, и вошел в сопровождении конвоира архиепископ Филипп (Гумилевский), бывший одно время управляющим Московской епархией. Увидев отца Сергия, с которым его связывала многолетняя дружба, архиепископ сообщил, что ему в виде исключения разрешено проститься со Святейшим. Владыку препровождали из одной отдаленной северной тюрьмы в другую, в Ростов, где жила его сестра.
Митрополита было не дождаться, тогда Владыка Филипп попросил листок бумаги и написал прощальное письмо. Когда Местоблюститель вернулся, он прочел письмо, поцеловал и спрятал на груди со словами: «С таким письмом и на Страшный суд предстать не страшно!» Потом вынул письмо, прочитал его вслух и сказал: «Сережа, после моей смерти будут всякие толки, и трудно будет понять, что я вынужден был делать в это страшное время, чтобы сохранить Литургию. Возьми письмо, подшей в мое личное дело». Ольга Ильинична рассказывает, что в тот вечер она была в семье Лебедевых, и отец Сергий со слезами рассказывал об этом своей маме и сестрам, а потом по памяти процитировал письмо. Обратившись к ней, он сказал: «Запомни, Оленька, навсегда и расскажи, когда нас не будет». Вот это письмо:
«Владыка Святый, когда я размышляю о Ваших трудах для сохранения Русской Церкви, я думаю о Вас, как о святом мученике, а когда я вспоминаю о Ваших ночных молитвах все о той же Русской Церкви и всех нас, я думаю о Вас, как о святом праведнике».
Уместно будет сказать, что по приезде в Ростов архиепископ Филипп принял мученическую кончину. Таким образом, письмо будущему Святейшему Патриарху написано мучеником, подписавшим Декларацию 1927 года, которая, по мнению о. Алексия, якобы имела подспудной целью объявить его и ему подобных исповедников уголовными преступниками.
Думается, ради любви к нашей Церкви, ради памяти наших иерархов и новомучеников мы должны перед Богом избегать осуждений, когда говорим о тех временах, и помнить — в особенности священники — об ответственности за каждое слово, которое обращено в те страшные, но и великие для нашей Церкви годы.
Протоиерей Максим КОЗЛОВ, настоятель храма Преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной
