В ноябре 2014-го у 19-летней тулячки Кати родился первенец, 3-килограммовый красавец Матвей.
Из проблем — желтуха новорожденных, такое часто бывает. Неонатологи назначили Матвею фототерапию, лампу для которой во время сеанса медсестры зачем-то накрыли пленкой. И ушли. Перегревшись, лампа взорвалась, начался пожар. 12 минут новорожденные (а вместе с Матвеем на сеансе фототерапии была еще одна малышка) горели заживо. В итоге у Матвея оказалось обожжено 75% кожи.
Врачи Центрального тульского роддома, где все случилось, перед молодой мамой даже не извинились. Так, не успев начаться, жизнь Матвея превратилась в нескончаемые скитания по реанимациям и ожоговым центрам, а его маму Катю просто выписали. Прокурорская проверка выявила, что лампы были в порядке, а взрыв и пожар — на совести персонала. Положившись на муки совести, наказывать никого не стали: семь месяцев спустя медсестре, ответственной в тот день за лампы, предъявили обвинение в «халатности, повлекшей за собой причинение тяжких телесных повреждений». Но медработник тут же попала под амнистию.
Такова, вкратце, завязка трагедии, спустя год трансформировавшейся в драму и обросшей кучей участников, каждый из которых в той или иной степени пытается стать Матвею единственным и незаменимым человеком. Мамой. Которая, на самом деле, у Матвея уже есть.
Катя
Что мы знаем о Кате? Что ей в этом году уже исполнилось 20. Что она очень ждала ребенка. И, родив, тут же придумала имя. Что ревела, не умея остановиться, когда все случилось. Что покрестила Матвея спустя несколько дней после трагедии. И что… не справилась потом. Ни со своим горем, ни с необходимостью жить под одной крышей с очень тяжелым в уходе и крайне сложным в простом визуальном восприятии ребенком. Хороший или плохой Матвей, Катя не знала. Кормить его грудью ей не довелось: обгоревший малыш не мог сосать сам, да и не до этого было.
Вокруг Кати тут же образовалось миллион советчиков, наперебой говоривших вот это вот знаменитое, советское: «Ты еще молодая, родишь». И Катя написала отказ от сына.
Наталия Васильевна
Наталию Сараганову на родине называют «крестной матерью тульских детей». Она — усыновительница со стажем, авторитетом и репутацией. Имея двоих кровных детей, Наталия с мужем первого приемного взяли еще в 90-е. Теперь «тому парню» под 40, а у Сарагановых — больше 30 мальчиков и девочек, совсем взрослых и поменьше, — настоящий семейный детский дом. В Туле про Сараганову говорят: «Активистка». Каждый имеет в виду что-то свое. Но любой, кто когда-нибудь пытался прокормить, обуть и одеть больше 30 человек, знает, что потихоньку сделать это почти невозможно. В 2013-м Сараганова со слезами на глазах рассказывала о тяготах жизни многодетной матери на прямой линии самому Владимиру Путину. Сегодня она — член «Единой России», награждена орденом Дружбы народов и орденом Святой великомученицы Екатерины.
Едва узнав о трагедии, случившейся с Матвеем, Сарагановы заявили о готовности его усыновить, собрали необходимый пакет документов и стали считать дни до приезда малыша в свою семью.
В этот момент кровная мама малыша, та самая Катя, внезапно отозвала свой отказ от мальчика и заявила о готовности забрать его домой. Все права Сарагановых на ребенка автоматически аннулировались.
Наталья Тупякова
Другую кандидатку в мамы Матвею, Наталью Тупякову, многие знают по «совсем нерождественской истории» с девочкой Надей, которую Наталья вместе с известным психологом Людмилой Петрановской вызволяла из детского дома-интерната в Ленинградской области. Сама Наталья из Горно-Алтайска. Кроме Нади у нее есть 8-летний кровный сын и приемная Аня, которую, неходячую и неговорящую, Наташа усыновила в 2 года, любовью и заботой «сняв» большинство тяжелых девочкиных диагнозов.
Забрав из интерната Надю, Наталья с детьми перебрались в Москву. Жить и заботиться о семье ей помогают благотворители.
На нового приемного ребенка (Матвей это будет или кто-то другой) у Натальи пока нет документов. Но те, кто с ней рядом, рассказывают, что история обгоревшего Матвея глубоко ее тронула. И полгода, которые Матвей провел в столичных больницах, Наталья его навещала и чем могла помогала. Теперь женщина настаивает: именно она должна стать годовалому Матвею мамой.
Матвей
На своем праве быть мамой Матвея настаивает и Сараганова. Вот уже два месяца у кроватки малыша в столичной клинике Сперанского дежурит одна из старших приемных дочерей Наталии Васильевны. Доктора и медсестры говорят, ухаживает хорошо: учится перевязывать, обрабатывать обгоревшую кожу, играет с мальчиком. И еще, что они уже привыкли друг к другу: Матвей уже узнает девушку.
Какой из мам достанется малыш — большой вопрос. Об этом сейчас спорят общественность, адвокаты, психологи и активисты разнообразных организаций. Многие даже собираются выйти на митинг: требовать отдать Матвея одной маме и не отдать другой. А некоторые и вовсе видят в том, какой маме достанется мальчик, козни губернатора и другую конспирологию.
Сам Матвей, как говорят врачи и все те, кто его видел, — для среднестатистической российской семьи выглядит ужасно. И человек неподготовленный побоится не только жить с ним под одной крышей — просто взять на руки. Рассказывают: когда Катя, родная мама малыша, нашла в себе силы навестить первенца, — упала в обморок прямо у детской колыбели.
Мама
В спорах о том, кому в итоге достанется право ухаживать за искалеченным ребенком, о Кате, его кровной маме, говорят довольно мало. Год назад, когда история была в топах новостей, Катю часто показывали по телевизору: громкие репортажи на НТВ, пронзительный эфир с Борисом Корчевниковым, как раз после которого Катя отозвала свой отказ… А теперь — тишина.
О том, что происходит в голове вчерашней школьницы, на которую свалилась чудовищная ноша, — в баталиях за право усыновить Матвея как-то никому не думается. Усыновление теперь в большом почете, а отказавшаяся от ребенка мама — злодейка и «Бог накажет».
Но, если заглянуть чуть-чуть в будущее, можно легко себе представить, с кем единственным и родным мог бы по-настоящему разделить свое горе Матвей, про кого он хотел бы знать, что он его не предал, не бросил, в чьи колени он мог бы плакать после каждого курса реабилитации (а их ему предстоит очень и очень много), с кем вместе он мог бы разделить горькую память о пережитой трагедии. Да, с мамой. И если бы силы и средства, эмоции и аргументы, которые теперь тратятся в споре одной приемной мамы с другой, были бы потрачены на психологическую и материальную помощь 20-летней Кате, — жизнь Матвея, вполне возможно, имела бы какое-то совершенно другое направление. Но Катю как-то легко сбросили со счетов.
Митинг
Но вот на митинг я бы вышла. На митинг, требующий по-настоящему найти и по-настоящему наказать виновных в том, что только родившийся малыш оказался пожизненным инвалидом, поводом для разного рода спекуляций да и просто ребенком, у которого вместо маминой груди, теплой колыбели и бесконечной любви семьи — трубки, операции и боль. И вот об этом бы, кстати, я спросила, в том числе и тульского губернатора, и главврача центрального родильного дома Тулы, и тамошнего министра здравоохранения, и, разумеется, прокуратуру, так и не нашедшую ничего предосудительного в том, что двое маленьких людей, едва появившись на свет, горят 12 минут…
Но для того, чтобы спросить со всех этих людей и госучреждений за боль и страдания Матвея, надо быть его законным представителем, то есть опекуном. То есть мамой. Именно поэтому мама Матвею нужна как можно скорее. И именно поэтому так важно, кто ею станет.
