Вышло так, что первую трилогию «Звездных войн» (то есть эпизоды с четвертого по шестой) я, как почти все, хорошо помню, а вторую не помню вовсе, потому что был уже большой. Поэтому седьмой эпизод — «Пробуждение силы» — я смотрел довольно свежими глазами. Энциклопедистов, знающих мельчайшие детали биографии каждого десятистепенного героя и всех создателей, я прошу не беспокоиться: про «Звездные войны» написано столько, что жизни не хватит прочесть, и то, что вы прочтете, — всего лишь ответ на вопрос редакции: как оно и стоит ли ходить.
Стоит. Но задавался я главным образом вечным своим вопросом: можем ли мы так; и если бы Россия потянула такую франшизу, то как ее следовало бы делать.
Долгая преамбула
Вопрос о причинах популярности «ЗВ» и общего внимания к «Пробуждению силы» обсуждался многократно, но ответ, на мой взгляд, никак не связан ни с религией, ни с социологией, ни даже со структурализмом и вечным поиском архетипических сюжетов. Обо всем этом так много разговаривают только потому, что никак не хотят признать очевидную и неприятную вещь: чтобы фильм или книга были хороши, надо вложить в них большую работу, вот и все. Талант — само собой, но есть общеизвестные технологии: тщательно проработанный мир, живые и в меру противоречивые герои, репризные и афористичные диалоги. Героев надо любить, учил Булгаков, иначе вы наживете серьезные неприятности. Уж сколько раз твердили миру, что успех «Гарри Поттера» — результат грамотного маркетинга, но каким маркетингом ни раскручивай бездарную повесть — от нее не останется даже дурного воспоминания. По мотивам Евангелия тоже многие века идут ролевые игры с крестными ходами и рождественскими службами, однако никакая медийная раскрутка не помогла бы этим текстам, если бы они были плохо написаны. «Звездные войны» — это касается и первой трилогии, и седьмого эпизода — прекрасно выдуманная, богатая, разнообразная Вселенная, в которую вложено много ума, души, труда; каждый на мгновение мелькнувший персонаж наделен трогательной чертой или забавной гримасой; из наших попыток выдумать что-то подобное можно припомнить лишь мультик Романа Качанова «Тайна третьей планеты», который поэтому и стал культовым. Вообще никакая вещь не имеет шансов стать культовой, если в нее вложен только труд пиарщиков. С этим заблуждением — насчет всесилия постпродакшена — надо что-то делать: я объявил, скажем, призыв в новый студенческий журнал «Послезавтра». В первую же неделю откликнулись несколько сотен пиарщиков, готовых продвигать контент, и дюжина журналистов, готовых его создавать. Отсюда и половина российских бед (другая — от несменяемости власти).
Седьмой эпизод примитивен по драматургии (зло в нем, пожалуй, продумано хуже добра — Первый орден похож на любую тоталитарную организацию, на Третий рейх и на армию молотков из паркеровской «Стены», но зло вообще не стремится к оригинальности, нам ли не знать).
Берет он двумя вещами, на которых успех этой франшизы был основан с самого начала. Первая — ностальгия по знаменитому проекту, пресловутое «Вот мы и дома», возвращение дедов в собственную юность, отцов — в конец ХХ века, приобщение детей к семейной легенде и т.д. Все старые знакомые, Хан Соло, принцесса Лея, их диалог («У тебя новая прическа». — «А у тебя все та же куртка»)
— и Скайуокер в финале, обещающий как минимум еще две серии. А вторая вещь — образ чрезвычайно уютного мира, и это как раз делает «Звездные войны» проектом столь уязвимым.
Станислав Лем жизнь положил на то, чтобы доказать нам принципиальную бесчеловечность и даже античеловечность космоса, безнадежную антропоморфность всех наших представлений, непостижимость настоящих «Других» для человеческого сознания — словом, название его последней и, кажется, самой совершенной книги «Фиаско» было в некотором смысле его диагнозом всей мировой фантастике (истории тоже). Мы думаем, что они, как мы, а они совершенно не такие, и мир развивается не по законам человеческого сознания, и весь интерес в том, как человек пытается вписаться в этот холодный, принципиально не-антропный мир. Жить в этой вселенной — борхесовской, по сути, потому что Лем и занимался экстраполяцией борхесовских методов и стилей в космической фантастике — неуютно, холодно, противно. Напротив, «Звездные войны» — триумф антропоморфности во всем, и не зря их главные символы — лазерные мечи (лазерные, да, но совершенно средневековые) и говорящие роботы (трусливые, как люди, и трогательные, как люди).
Дроиды, кстати, в новом эпизоде стали еще симпатичней, окончательно превратились в домашних животных — BB-8 умеет даже пожимать плечами, хотя всех-то органов у него — шарообразное тело и башка в виде шапочки. Производить этих BB-8 начали за год до выхода фильма, многие уже приобрели, потому что иметь такую пищащую и подмигивающую штуку дома необыкновенно приятно. В некотором смысле весь мир «Звездных войн» пищит и подмигивает. Зло там — привычное, земное зло, многократно уже побежденное; добро — столь же привычное добро из вестернов и других боевиков, несколько застенчивое в любви, острящее в критический момент, не рожденное для борьбы, но что поделать, в какой-то момент всем приходится. «Звездные войны» — вообще самый американский продукт, который можно себе представить: добрый, сентиментальный, драматургически примитивный, технологически профессиональный, двухмерный, трогательный, с элементарной фабулой и богатыми декорациями, и главное — с очень американской (и очень человеческой) уверенностью в том, что если что-то хорошо для нас — оно хорошо для любой другой страны, расы и планеты. Но по крайней мере американцам — и их героям — свойственно стремление к хорошему, и нет у них злорадного восторга, когда что-нибудь у кого-нибудь опять не получается.
Русская амбула
Можно ли было снять «Звездные войны» по-русски — такие, чтобы данная франшиза оказалась культовой в нынешней России и популярной в мире? Да запросто. Нужно просто в основу этого мира положить зло, богатое, разнообразное, по-достоевски изощренное. Ведь добро — это так скучно и просто, а у зла всегда бездны. И вот я изобразил бы там неуютную планету, на которой ничего нету, но у всех все есть, — и экспансию планеты, где все есть, но ни у кого нет ГЛАВНОГО. И кончалось бы все длинным общим планом: вот эта самая планета, где все есть, — на которой не осталось ничего, кроме снега, заборов, маленьких серых домиков с уютным дымом и уютной грязцой, зато открылись бездны. И какой-нибудь инопланетянин, поплевав в четыре руки, начинал бы колоть дрова, приговаривая с акцентом: «Ничаво». Каждая империя, хотя бы и звездная, распространяет то, что имеет. У нас это была бы экспансия неустроенности. И чувство было бы то же самое — «Мы дома».
Людмила Петрановская справедливо замечает, что с этим же чувством мы впадаем в новые восьмидесятые: все черно-белое, много злобы, нищета, зато родная. С таким чувством — «Вот я и дома» — возвращался из коммунизма на свою уродливую планету Гаг из пророческой повести Стругацких «Парень из преисподней». Вся значимость этой вещи, весь ее пафос стали понятны только сейчас. То есть при желании мы можем снять свои «Звездные войны» не хуже Джей Джей Абрамса и тем более Лукаса — человека, по-моему, более нормального и технологичного, но не такого параноидального, как Абрамс; эта паранойя еще развернется в восьмом эпизоде.
В сущности, мы смотрим сейчас «Звездные войны» ровно из того же мира, каким была Советская империя 1979 года с дешевеющей нефтью и малодоступными (сегодня — просто мало кому интересными) достижениями западной культуры. И весь мир примерно в таком же положении, и даже свой Афган уже есть, и свое вечное зависание между конфронтацией и разрядкой, и потому вторая трилогия не имела того ошеломляющего успеха, а эта имеет и будет иметь.
Пафос «Вот мы и дома» — то есть в родной субстанции — сегодня знаком не только России, но и всему миру, который эта Россия под себя отстраивает. Думаю, в возвращении планеты в 1979 год именно она сыграла решающую роль.
Рецепт
Мы вполне потянем собственные «Войны» — но от такого сериала потребовалась бы проработанность всех персонажей, и наш BB-8 должен был бы постоянно ломаться — но, ломаясь, вести себя очень обаятельно, по-русски, повторяя что-нибудь вроде «Ну не шмогла я»; а починять его надо было бы с помощью деталей от других роботов, так что к концу его облик менялся бы до неузнаваемости, и только голос оставался бы прежним. И роботиха все равно любила его, хотя он был бы неузнаваем. Ракета прилетала бы не туда, потому что навигатор сделан по-нашему, половина его разворована, как в новодельной пародии насчет русской «Звезды смерти»; но парадоксальным образом этот навигатор приводил бы туда, куда надо, а не туда, куда собирались. То есть он откликался бы на боль людскую (или инопланетянскую), а не на пошлое техническое задание.
И в основу «Звездных войн: Российская империя наносит ответный удар» следовало бы положить не борьбу с тоталитаризмом, а идею социальной справедливости — она в России самая живучая.
Социальная справедливость по-нашему — это примерно как в Луганске и Донецке, то есть чтобы всем стало плохо, но гордо. Принести русский мир повсюду — это примерно и значит сделать везде гордо и плохо, потому что хорошо — это примитивно и скучно, это не бездны, это пошло, в конце концов. И потому самая перспективная франшиза в истории советского кино была, конечно, «Новые приключения неуловимых», и «Брат-2» был попыткой сделать именно такую франшизу, опираясь на героев Гражданской войны (помните там тачанку?). Наши новые герои должны быть именно такими — Неуловимые плюс Чапаев. И я даже думаю, что именно таких героев сегодняшний зритель — ничем не отличающийся от советского — готов будет воспринимать. Пусть они несут всему миру советскую власть.
Одно время я полагал, что можно бы к ним прибавить Женю Лукашина с Надей, но отзывы на смерть Рязанова показали, что интеллигентский советский мир с его культом просвещения и засильем «образованцев» канул безвозвратно, он больше никому не нужен.
Итак — «Неуловимые», которые каким-то непонятным образом выжили, будучи то ли заморожены, то ли клонированы (атака клонов), плюс Чапай, он, конечно, выплыл, только скрывался; трикстер-цыган, перманентно угоняющий чужие звездолеты, Буба Касторский, оригинальный куплетист, и Чебуракка — синтез дроида-пылесоса и могучего волосатого инопланетянина.
Дроид, который все время ломается, должен говорить только бип-бип-бип — вместо слов, которые он выучил, пока его чинили (а в его словаре они табуированы). И главное — это честное чувство возвращения домой, с которым мы живем сейчас, которое всегда испытываем, когда с брызгами плюхаемся в наше родное.
Это наша главная эмоция. Мы испытываем ее, возвращаясь из Крыма и возвращая Крым, прилетая из-за границы и запрещая уезжать за границу. Распространение гражданской войны на весь мир и превращение его в одну огромную родную планету, которая никогда хорошо не жила и незачем начинать, — вот сюжет наших «Звездных войн»; это должна быть прямая экстраполяция «Новороссии», потому что только «Новороссия» и может у нас получиться. Но делать такую картину — она может называться «Русская матрица» — надо честно, талантливо, а главное — с любовью. С железным условием не допускать туда никого из Кремля и околокремля. Делать так, как сделали бы Луцик и Саморядов.
Подозреваю, что это был бы «Оскар» и, чем черт не шутит, Канны — нас ведь любят тогда, когда мы наконец начинаем радостно соответствовать чужим представлениям и собственным тайным мечтам. Если «Звездные войны» — это очень качественный фастфуд, то российская «Матрица» — это зимний грязный натопленный шалман у большой дороги, где с «плечевыми» красавицами и приблудными бродячими чубакками закусывают дальнобойщики, вечно едущие в совершенно недосягаемую Москву.
