В Чечне состоялся меджлис (совет) «представителей кадарийского и накшбандийского тарикатов». Событие позиционировалось как общекавказский сход против терроризма, однако понятно, что ориентировано оно было преимущественно на Чечню и Ингушетию, где в основном живут последователи указанных тарикатов. На собрании прозвучало очень много резких заявлений. «Надеюсь на понимание ситуации главой Ингушетии Юнус-Беком Евкуровым, — сказал, среди прочего, Кадыров. — Он как бывший сотрудник спецслужб, генерал и Герой России должен знать, что переговоры с ваххабитами ведут к войне. Мы, в свою очередь, выражаем недовольство тем, что псевдосалафиты, получив трибуны в Ингушетии, кричат в сторону Чечни».
Были и угрозы в адрес конкретных религиозных деятелей, чьи головы, как было сказано, «полетят с плеч», и другие страшные метафоры (например, «убрать их труда не составит», «они знают, как я кусаюсь и как расправлюсь с ними»).
Все это — достаточный, но не единственный повод обратить внимание на данное событие. Важно также и другое: этот меджлис с его резолюцией — очередной сигнал о тектонических процессах на Кавказе. Возможно, в российской мусульманской умме вообще, и это, мне кажется, очень важно.
Попробую для нерелигиозной публики кратко и с некоторыми упрощениями объяснить, из-за чего разгорелся сыр-бор на этот раз.
Эти регионы Кавказа, как мы знаем, у нас в основном исповедуют ислам, при этом исповедуют сравнительно недавно. Безусловно, историки находят следы мусульманской веры в регионе, датируемые многими столетиями. Однако основная часть жителей обратилась в ислам во второй половине XIX века. Около 150 лет назад. Связано это было в основном с деяниями легендарного Шамиля.
Исторически так случилось, что на Кавказе наиболее широкое распространение получил суфизм — одно из течений ислама. Суфизм, в свою очередь, предполагает деление на тарикаты — это такие замкнутые религиозные сообщества, различающиеся нюансами в отправлении культа. Самыми популярными стали накшбандийский и кадирийский тарикаты — до недавнего времени к ним с уверенностью можно было отнести если не весь Кавказ, то уж большинство вайнахов определенно.
Внутри тарикатов произошло еще более дробное деление на вирды — сообщества, сплоченные вокруг фигуры шейха или устаза — духовного лидера. Все известные нам предводители кавказских вирдов — реальные исторические личности, жившие сравнительно недавно. Некоторые из них официально считаются мусульманскими святыми.
Все это религиозное устройство за полтора века тесно переплелось с традиционными устоями кавказского общества. Вирд стал не просто религиозным институтом — он стал единицей административно-хозяйственного деления. Эта конструкция в научной литературе получила название «народный ислам», есть такой устойчивый термин.
Но вот упал Советский Союз, и россияне, в том числе и люди с Кавказа, стали ездить учиться в другие страны. Учились и исламу. И как-то с годами стало нарастать такое настроение, что всю дорогу-то, оказывается, неправильно верили.
Что у других мусульман нет ни тарикатов, ни вирдов, ни преклонения перед фигурой устаза (почти, считай, современника).
Для кавказского человека, привыкшего уважать старших и чтить традицию, это очень болезненное понимание. Теперь выходило так, что и со стариками есть о чем поспорить.
Уже в середине девяностых на Кавказе появились «новые» мечети и закрытые молельные дома, получившие ярлык «ваххабитские» (хотя к реальному ваххабизму — для тех, кто понимает — все эти люди имели крайне малое отношение). Я не буду подробно останавливаться на том, как этот «импортный», «чистый», как тогда говорили, ислам, практикуемый вне тарикатов, давили во всех республиках Кавказа. Мне кажется, эта тема уже достаточно изучена и раскрыта. И да, действительно, между фактом хождения в мечеть «нового типа» и последующим участием в вооруженном подполье на Кавказе обнаруживалась стойкая корреляция. Однако же эта корреляция была не стопроцентная. Далеко не стопроцентная. А убивали без разбора всех «новых молящихся».
И вот спецслужбы долго, очень долго воевали с ваххабитским подпольем на Кавказе, все никак не могли его одолеть. А потом, к началу 2010-х, как-то вдруг враз одолели. Всё, пропало кавказское подполье с лица земли. А общины «новых» верующих, заметьте, остались. В Дагестане, к примеру, их даже перевели на легальное вполне положение, распространив на них более широкое определение «салафиты». Да и в Ингушетии уже не обращали на них такого внимания, как прежде. На улицах стало заметно больше женщин, закрытых по ближневосточной традиции. Алкоголь вообще теперь днем с огнем не сыщешь. Тот самый «народный ислам» потихоньку сдает позиции исламу «новому».
До сих пор это происходило как-то не очень заметно, исподволь. Эволюционным, можно сказать, путем. До сих пор не было в Ингушетии (Чечню не берем — там независимых нет— О. Б. ) разногласий между сторонниками вирдового устройства (а это всегда официальный муфтият) и независимыми имамами «новых» мечетей и их паствой.
А в прошлом году не то что разногласия появились — случилась настоящая война.
Началось все с формальных, казалось бы, вопросов: поднимать или не поднимать руки во время намаза? снимать или не снимать головной убор?
допустим ли зикр в том виде, в каком он принят в Ингушетии?
Градус спора нарастал. И вот в конце мая муфтий Ингушетии Иса Хамхоев, приверженец «традиции», потребовал выдворения из крупной мечети в Насыр-Корте имама Хамзата Чумакова, не подчиняющегося официальному духовенству, — именно за религиозное новаторство. Хамзат Чумаков между тем имеет в республике репутацию отчаянного правдоруба и собирает на свои пятничные молитвы тысячи людей, в основном молодежь. Но и муфтият не захотел сдаваться: запахло вооруженным столкновением. К Насыр-Кортской мечети стянули вооруженные силы полиции. Конфликт удалось уладить умиротворяющей проповедью Хамзата Чумакова, а также Исы Цечоева, другого видного проповедника салафитского толка. Как мне удалось выяснить, этой мирной проповеди предшествовал их разговор с главой Ингушетии Юнус-Беком Евкуровым, который лично позвонил и попросил этих людей остановить кровопролитие.
Важная деталь, которая неминуемо наводит на мысль о том, что причина противостояния сторонников тариката и салафитской общины — отнюдь не в богословских разногласиях. И Хамзат Чумаков, и Иса Цечоев до недавних пор считались, мягко скажем, идейными оппонентами Евкурова. Теперь же Евкуров, боевой офицер, прошедший не одну войну, к торжеству здравого смысла, демонстрирует удивительную гибкость. («Может, к выборам?» — гадают наблюдатели в Ингушетии.) Евкуров не устает повторять мантру о недопустимости разделения общества на религиозной почве, подчеркнуто демонстрирует близость с салафитскими проповедниками — наравне с прочими духовными деятелями. Да и сами проповедники, кажется, находят такое примирение возможным. Хамзат Чумаков мне даже так сказал недавно по этому поводу: «Евкуров осознал, что это <гонения на салафитов> неправильно, может, какое-то озарение снизошло на человека».
Снизошло, кстати, не только это озарение, но и еще одно: после этих событий глава республики начал выдавливать Ису Хамхоева с поста республиканского муфтия. Формально — за недоговороспособность с «новыми верующими». (Хотя в теории глава республики не может отправить в отставку муфтия: муфтиев не назначают, их выбирают. Но практика — другой вопрос.)
При этом размолвка главы Ингушетии с республиканским муфтием совпала с началом строительства крупного исламского центра в ингушской столице — с большой мечетью и исламским университетом. Это строительство финансирует эмир Катара Тамим бин Хамад Аль Тани. Уже и катарцы приезжали в Ингушетию, и ингушская делегация (в том числе и муфтий Хамхоев) посетила Катар. Ну а потом разгорелся спор вокруг салафитов и допустимости их присутствия в республике.
Иса Хамхоев расставаться с постом муфтия не захотел. Стоял на том, что страдает за принципиальную позицию, за противостояние потенциальным террористам. С этим тезисом он стал искать поддержку в Чечне у видного критика «ваххабизма» и «салафийи» Рамзана Кадырова.
А у Евкурова с Кадыровым — давняя взаимная неприязнь, которую пытается как-то утрясти администрация президента, да что-то все никак.
«Враг моего врага — мой друг»: Кадыров привечает у себя беглецов из Ингушетии, тех, у которых возникли неразрешимые противоречия с тамошним главой; муфтий — не первый.
Нам, привыкшим к линейности сюжета средней полосы, трудно бывает понять кавказскую вязь причин и предпосылок важных событий. Вот и здесь все сплелось: и отношения глав, и большие, видимо, деньги. И грандиозный исторический процесс, которому мы все — живые свидетели. Кавказ трансформируется. На смену родоплеменному устройству приходит — нравится нам это или нет — общество нового типа. Ориентированное, скорее, не на светские нормы — а на догмы ислама. Аналогичные процессы идут во всей мусульманской России: и в Татарстане, и в Башкирии, и в Поволжье.
По поводу схода в Грозном несколько дней трясло все чеченские СМИ. В Ингушетии, напротив, — тишина. «Власти Ингушетии разрабатывают план устойчивого экономического развития республики» — первая новость на официальном сайте главы. Как будто соседний руководитель и не сказал ничего.
Малоизвестный ингушский юрист Цороев тем временем обратился к генпрокурору и Следственный комитет с заявлением о разжигании розни на конференции в Чечне.
