Сначала будет спойлер. В кинорецензиях это запрещенный прием, но, во-первых, «Игра на понижение» (The Big Short) уже идет в широком прокате (что в кинотеатрах, что на торрентах), а во-вторых, большинству тех, кто хочет посмотреть ленту (да и тех, кто уже это сделал), спойлер, надеюсь, облегчит работу по ее восприятию и анализу.
Визионер
Фильм основан на событиях, в реальности которых сомневаться не приходится. Ипотечный кризис в США был и остается одной из опорных точек новейшей мировой истории, сопоставимой только с 9/11. Протагонист Майкл Бьюрри (Кристиан Бэйл) — не собирательный образ, а живая легенда, классический «чокнутый профессор» (на самом деле — доктор наук) из комиксов, который, однако, существовал в реальности Уолл-стрит и занимался ее систематическим уничтожением изнутри. Майкл Бьюрри руководил фондом, инвесторы которого, полагаясь на его гениальность, позволяли «профессору» делать с их деньгами то, что ему придет в нестандартную голову. А он решил, что финансовый мир сошел с ума и на этом можно заработать. Не для себя, конечно, — человека, не выходящего из рабочего кабинета по несколько суток и презирающего необходимость носить обувь, деньги интересуют как абстракция.
В чем же истина, открывшаяся Бьюрри? На рынке ценных бумаг, производных от ипотечных кредитов, растет огромный пузырь. Тут, наверное, надо сказать, что значит «производные» и что такое «кредитный дефолтный своп» (CDO), красной нитью пронизавший все тело фильма (а что делать — события-то реальные).
Заложники залога
Всю эту хитросочиненную историю можно свести к трем вполне доступным понятиям: «кредит», «залог» и «пари». Когда кредитор, например банк, дает денег в долг, он требует залога. В случае с ипотекой — это квартира или дом, которые приобретаются на заемные деньги. Если заемщик не платит, имущество у него отбирают.
Но ведь и сами банки берут денег в долг, а значит, тоже должны оставить залог. Недвижимость они предложить не могут, потому что она, пока дела идут хорошо, принадлежит не им, а заемщикам. Поэтому вместо дома банки закладывают ценную бумагу, ту самую облигацию. Мол, если мы, банкиры, по каким-то причинам не сможем с вами расплатиться из своих средств, то вы получите право стричь доходы, которые мы получаем с несчастных граждан, взявших у нас ипотеку. В крайнем случае мы отберем у них дом, продадим и рассчитаемся с вами.
Тут, конечно, налицо логическая подмена. Недвижимость — это не какая-то там облигация, это дом, который построил Джек, а живет в нем Педро, дом никуда не денется, его нельзя физически украсть, а если Педро разорится, то дом купит Майк, потому что людям в любом случае нужно где-то жить. Кажется, что недвижимость — настолько надежная вещь, что о рисках говорить бессмысленно.
Но в действительности дома, взятые в ипотеку, выполняют функцию потемкинской деревни. Потому что в основе отношений между заемщиком, банком и покупателем ипотечной облигации находится вовсе не недвижимость, а такая летучая субстанция, как деньги. Заемщик берет у банка деньги, отдает ему деньги, банк, продавая облигацию, берет в долг деньги и деньги же должен отдать. Не дом, а деньги, которые теоретически можно получить от его продажи в случае форс-мажора. Система работает нормально в том случае, если у заемщиков достаточно денег, чтобы платить по кредитам, а цены на недвижимость как минимум не падают, а лучше того — растут.
В этом и фокус, надувающий финансовые пузыри с XVII века. На авансцену периодически выходит актив, в отношении которого складывается общее мнение: он всегда будет расти в цене и никогда не подешевеет. Неважно, что это: луковицы тюльпанов, как в постсредневековой Голландии, или нефть, как в России последних лет. Актив тут вообще ни при чем: пузырь наполняется деньгами исключительно в силу человеческих заблуждений, которые взаимно притягиваются и усиливают друг друга.
С чем едят
Правда, пузырь, надувшийся в Америке в середине нулевых, обладал и некоторыми инновационными характеристиками. Владельцы производных ценных бумаг, обеспеченных ипотечными кредитами, тоже хотели денег взаймы и начали их продавать. Не по одной, а пачками (траншами), алхимически перемешивая в них бумаги разной степени надежности. Это как если продавать ящик апельсинов, честно предупреждая, что некоторые из них могут оказаться гнилыми. Но ведь большая часть товара — поверьте нам на слово! — нормальная, да мы и скидку хорошую делаем, а если не хотите покупать, отойдите, за вами очередь…
Ну и вершиной этой выдающейся пирамиды стали те самые кредитные дефолтные свопы. Это уже не ценная бумага, а лотерейный билет. Или, что ближе, ставка в букмекерской конторе, то есть как раз пари. Спорим, что апельсины в ящике, который мы продаем, нормальные? Если они вдруг окажутся гнилыми, сорвете джекпот. Но мы-то уверены, что не сорвете, поэтому с удовольствием примем вашу ставку и заработаем на разнице между нашим знанием и вашей наивностью.
То есть рынок CDO целиком работал на торговле заблуждениями, и его участники имели то же отношение к недвижимости, что толстобрюхие завсегдатаи пабов к игрокам футбольных клубов, выступающих в Лиге чемпионов.
Диагностировать этот пузырь было нетрудно. Бьюрри — и в фильме, и в реальности — сделал это первым не потому, что был умнее прочих, а потому, что его когнитивные особенности позволяли напрочь отфильтровать пропаганду, делавшую миф о непоколебимости рынка американской недвижимости и якобы производного от него рынка CDO всеобщим символом веры.
Дефолт бунта
Собственно, концептуальное новшество «Игры на понижение» в том, что это фильм о борьбе индивидуальностей против системы. Причем воюют они не с финансовыми инструментами (которые сами по себе не благо и не зло), а именно что со сложной корпоративной пропагандистской машиной, включающей в себя банкиров, рейтинговые агентства, риелторов, кредитных брокеров, каждый из которых одновременно работает на личный успех и на общий крах. При этом борцы, по сути, представляют собой проекции Бьюрри в реальный мир, каждый со своей фишкой. Например, Марк Баум (Стив Кэрелл) — удачливый капиталист, отрицающий капитализм как явление. Бен Рикерт (Брэд Питт) — отшельник, слегка тронувшийся на «зеленой» теме), Джаред Веннетт (Райан Гослинг) — одиночка, поймавший за хвост носившуюся в воздухе идею… У каждого своя мотивация: то ли заработать денег, то ли дать под дых системе. И каждый, по сути, добивается результата, прямо противоположного своим задачам.
Тут сложно извлечь мораль, и мне кажется, что Адам Маккей напрасно пытался это сделать. В чем важнейшее отличие «Игры на понижение» от культовых фильмов про мир финансов, таких как «Уолл-стрит» Оливера Стоуна или «Волк с Уолл-стрит» Мартина Скорсезе? В отличие от героев Майкла Дугласа или Леонардо Ди Каприо, персонажи Маккея не просто не совершают преступлений, они вовсе к этому не стремятся, действуют строго в рамках закона и даже алчны как-то в меру. Но их общая вовлеченность в спекулятивную игру не дает возможности воспринимать «Игру на понижение» в качестве черной сатиры на американский капитализм, в отличие, например, от «Карточного домика», выворачивающего кишки американской политике. Фильм получился избыточно сложным потому, что требовалось одновременно объяснить «на пальцах», как устроена сложнейшая система, и поставить вопрос, все ли с ней в порядке.
Я вообще не уверен, что эту историю можно адекватно рассказать языком полного метра. По той же причине, по которой нельзя снять односерийную «Войну и мир». Ипотечный кризис — это эпопея, и наверняка по ней будет снят классный сериал, который все же сделает дефолтные свопы частью массовой культуры. Глядишь, к середине второго сезона народ поймет структуру синтетического CDO.
Ну и прощальный спойлер: с капитализмом все в порядке. Америка постепенно оправилась от кризиса и на глазах снова становится мировым центром экономического роста. В тот самый момент, когда мы барахтаемся на дне, липком от лопнувшего нефтяного пузыря.
