Лагеря, подобные нейденскому, обустроили в разных частях страны — чтобы не создавать анклавы мигрантов. Но этот ближе всего к границе с Россией, откуда прибывали выходцы с Ближнего Востока, и здесь нашли пристанище семьи с детьми.

Мигрантов в лагере около сотни, живут почти три месяца. Они стали последними, кому удалось пересечь границу, которая в конце ноября была окончательно закрыта для всех, кто не имеет шенгенской визы.

На минувшей неделе министр иностранных дел Норвегии Бёрге Бренде, выступая на традиционной Киркенесской конференции, которая задает тон политическому году для двух стран-соседок, заявил, что недопонимание между дипломатами устранено. Он особо отметил, что поток беженцев на пункте пропуска Стурскуг иссяк лишь благодаря тому, что с российской погранслужбой наладился диалог.

То, на что изящно намекнул глава норвежского МИДа, гораздо более жестко обсуждается в СМИ. На дебатах в Киркенесе норвежский журналист-расследователь Кьетиль Стурмарк напомнил о весьма лояльном подходе российских пограничников к транзиту сотен людей без виз, в обход межгосударственного соглашения о реадмиссии.

Помимо обиды на восточного соседа, нет единства мнений относительно вопроса мигрантов и в самом норвежском обществе. Принятое правительством решение депортировать большинство прибывших в Россию, через которую они и следовали, одобряют не все.

— Депортация — это убийство, — говорит волонтер группы «Беженцы, добро пожаловать в Арктику» Эрик Нильсен. — Выслать их в Россию — значит убить, их отправят обратно в Сирию!

Адвокат Ольга Цейтлина, приглашенная на дискуссию, подтвердила: участь мигранта в России незавидна, а статус беженца получить весьма непросто. Ни лагерей для них, ни пособий, ни пайка, как в Норвегии, не предусмотрено. А о том, как «помогают» органы, Ольга знает хорошо.

— Вы вышлете их, и они обратятся в ФМС. Но результат будет отрицательным, — уверена Ольга.

Далеко не все норвежские сирийцы довольны своей участью. Молодой человек по имени Эшера, которого привел на дискуссию волонтер, проживает в лагере близ киркенесского аэропорта. Это территория закрытого типа (журналистам на нее попасть так и не удалось), где обитают подлежащие депортации. Если бы не противодействие РФ, они уже были бы в Мурманске, однако зависли в этой «транзитной зоне». По словам Эшеры, условия там некондиционные, нет горячей воды, люди живут скученно.

Юноша оказался на поверку студентом-второкурсником, имевшим в России соответствующую долгосрочную визу. В Норвегию подался в поисках лучшей жизни и теперь обижен, что, пока рассматривался его кейс, из института отчислили и визу аннулировали. От разговора о том, что мог жить и учиться в России еще три года без хлопот, юноша уходит…

— А мы — довольны, — Осман, встречая нас на крыльце, радостно улыбается. — Видите, как тут устроились. Фируз в школу ходит, Роз заговорила.

Маленькая Роз после пережитого на родине замолчала на 4 месяца. Разучилась говорить. Тогда отец бросил аптечный бизнес, схватил детей, жену и побежал. Сначала подались в Кобани — из огня да в полымя. Во время атаки ИГИЛ (эта террористическая организация запрещена в РФ) на курдский город погибли их друзья и родные. Тогда устремились в Турцию, в чем были, пешком. А дальше: Анкара — Москва — Мурманск. И вот почти три месяца живут в Нейдене.

Мы с коллегой видели семью Османа в Никеле, российском поселке, где беженцы неделями сидели в гостинице, ожидая своей очереди на переход границы. Запуганные, истощенные и озлобленные. Сейчас первое, что бросается в глаза, — все улыбаются. Малеха — жена Османа — приглашает нас в комнату. Лагерь — это бывшая гостиница для рыбаков-любителей, длинный одноэтажный корпус, типовые номера, кухня, столовая. Смуглые ребятишки играют в снежки во дворе — непривычная для них забава.

Осман говорит, что сразу наотрез отказался бежать в Европу морем.

— Лучше дома умереть, чем так, — говорит он. — Поэтому решили ехать через Россию. Тем более по-русски я говорю, когда-то в Пятигорске учился в медицинском. Друг в Москве выслал нам приглашение. У него побыли ровно один день — и сразу сюда. Сначала жили в лагере прямо в Киркенесе, но там ужасно, народу много, по 20 человек в комнате, вместе мужчины, женщины и дети. Поэтому нас перевели сюда, в Нейден. Тут, конечно, не только сирийцы. Есть Палестина, Пакистан, Афганистан — разные люди. Жили в России многие. Зачем сюда поехали? Из-за них же и нам могут отказать в убежище — решение ведь еще не принято. Пока ждем ответа. Я знаете, чего не пойму: вот Россия воюет в Сирии, говорит, что за нас. Бомбит. А вот почему убежища нам не дает? Почему в Норвегии есть такие лагеря, а в России нет? Почему мы ей не нужны?

— Я надеюсь, что норвежцы примут этих людей. Что у нас большое сердце. Что мы не разучились делиться теплом, — говорит Хейди Матильда Ульсен, директор лагеря. На руках у нее попеременно то грудной младенец, то трехлетняя девочка с плюшевой игрушкой — дети ее обожают, и это видно.

— Малыши здесь без бабушек и дедушек, вот я теперь вместо них, — смеется Хейди, давая бутылочку с молочной смесью очередной малявке. — Они всего лишь дети и ни в чем не виноваты. Кстати, мы с ними разговариваем только по-норвежски — и все уже начали понимать. Не так сложно расположить к себе — нужно просто любить.