В прошлом выпуске нашей рубрики мы рассказали о том, как учитель истории из рязанского села примерял на себя жизнь учителя истории из города в Баварии (см. «Новую газету», № 18 от 19.02.2016). На этот раз главврач районной больницы из Карелии отправилась в Брюссель, чтобы понять, как работается врачу в бельгийской действительности
В Брюсселе Татьяна Ивановна Юзвюк — главный врач Пряжинской районной больницы Республики Карелия, акушер-гинеколог по специальности — никогда не была. Но паспорт ее испещрен пограничными штампами: последние 17 лет она ежегодно ездит на конференции акушеров‑гинекологов в разные страны. Преимущественно за свой счет. На вопрос «зачем?» реагирует с искренним недоумением. Для нее профессия — основной жизненный интерес, поэтому потребность расширять его границы безусловна.
У стойки выхода в «Шереметьево» спрашиваю: «А что больше всего интересно увидеть у брюссельской коллеги?» — «Все интересно», — отвечает она тут же.
Через пять часов в бесконечных коридорах детского госпиталя королевы Фабиолы станет очевидно, что ее ответ был абсолютно корректен, и отведенного клиникой на наш визит часа не хватит Татьяне катастрофически. Вернее, не хватит, чтобы все узнать подробно и в деталях, но хватит, чтобы уяснить принципиальную разницу систем.
#
Госпиталь королевы Фабиолы
Детский госпиталь королевы Фабиолы — в терминах нашего здравоохранения — многопрофильный медицинский центр и стационар под одной крышей, включающий в себя ожоговое и психиатрическое отделения.
Здесь работает Элена Дайн — врач по питанию детей с проблемами веса. В России такой специальности — нутриецевт — нет. Есть врач-диетолог, но это немножко другой уклон.
Элена ведет консультации в госпитале два дня в неделю, в свободное время (кроме четверга и воскресенья) ведет у себя дома частный прием. Переводчик нам для общения с ней не нужен. Наш бельгийский доктор родилась и росла в России до 10 лет, пока родители не эмигрировали в 1982‑м.
Она принимает нас в своем небольшом кабинете. Первый вопрос Татьяны о том, какого возраста детей лечат здесь. «Вообще-то до 18 лет, но иногда мы ведем детей и до 19. Все же дети взрослеют индивидуально. Поэтому мы опираемся на потребности ребенка».
«А до какого возраста детей госпитализируют вместе с родителями?» — уточняет Татьяна.
Элена не вполне понимает вопрос: «До любого. Это же дети». — «И до 18?» — «Если ребенку нужен родитель рядом, то и до 18». Элена, впрочем, вносит поправку: «Правда, у нас не положено, чтобы с ребенком лежали оба родителя».
Татьяна обреченно констатирует: «А у нас ОМС оплачивает госпитализацию матери только с ребенком до 5 лет, детям постарше мама рядом не положена».
«А сколько детей у вас лежит в палате?» Этот вопрос обескуражит Элену: «Один. С мамой».
Позже, осматривая госпиталь — стерильный и безупречный до голливудской нереальности, — мы то и дело будем встречать свободно ходящих по коридорам мам и пап. И чем-то их манера будет неуловимо отличаться от манеры наших родителей в больничных коридорах. Так отличается манера людей, которые в своем праве — и которые это право постоянно отстаивают.
Элена предупредит, что, по правилам госпиталя, нельзя снимать больных. Врачебная тайна и прайваси в одном флаконе. Она проводит нас в пустующую стандартную палату госпиталя. В центре — удобная медицинская кровать с различными опциями. Откидная кровать для мамы спрятана в нишу, отделанную деревянными панелями. Рядом с кроватью — удобное ортопедическое кресло. «Мы не стали устанавливать в палатах телевизоры. Все же когда болеет ребенок, мама не должна отвлекаться». Душ и туалет оборудованы специальными штуковинами, чтобы мыть ребенка было максимально удобно.
По сути, палата госпиталя королевы Фабиолы похожа на номер четырехзвездного отеля. И, кстати, большая часть больных — дети эмигрантов и малообеспеченных бельгийцев.
Элена спросит: «Хотите посмотреть реанимацию?» Татьяна опешит: «А в наши реанимации никого не пускают, даже родителей».
В Бельгии такой проблемы нет. Более того, здесь считают, что ребенок будет успешно выздоравливать, если будет абсолютно спокоен. А это возможно, только когда мама рядом. Элена по этому поводу заметит, что в ее стране, когда случается так, что родитель не появляется в реанимации, — его специально разыскивают и настойчиво напоминают о родительских обязанностях.
Пост реанимации, как круговой застекленный пульт управления полетами, будет пуст. Через стеклянную стену палаты увидим, как четверо людей в белых халатах сосредоточенно манипулируют над маленьким человеком. Белая пяточка ребенка, выглянувшая из-под простыни, почти касается черного, будто отполированного нубийского лба врача. Татьяна заметит: «Вокруг одного ребенка столько специалистов! Так и надо. А меня все время теребит начальство: «Сокращай людей!» Сопротивляюсь, как могу».
Потом мы пойдем в ожоговое отделение. И внутренне порадуемся, что оно пустует. Татьяна долго будет изучать водяной матрас для лечения ожоговых больных. Посмотрит на все сенсоры и режимы.
Исчерпывающе вздохнет. Улыбчивая доктор покажет, как дезинфицируется помещение, и улыбнется в ответ на наш рефлекторный испуг: «Мы же без бахил!» Из приоткрытой двери ее ординаторской выглянет Диззи Гиллеспи, обнимающийся со своей трубой на огромном постере, висящем на стене.
С госпитального этажа мы спустимся в приемный покой, где мамы и дети, преимущественно «нетитульного» для Бельгии цвета кожи, будут сидеть у стойки регистратуры. Электронная очередь идет быстро. Элена поясняет: «Вообще, прием к специалисту стоит 36 евро. Страховка, в зависимости от ее уровня, покрывает часть этой суммы. Малоимущие платят в кассу 2 евро. Остальное — государство. А обычный пациент полностью оплачивает визит, и, получив из больничной кассы чек с полными данными услуги и ее обоснованием, сам предъявляет его в страховую компанию, которая компенсирует, как правило, большую часть затрат».
Когда мы выйдем из госпиталя, Татьяна закурит и скажет: «Пока мы мощь укрепляли и Олимпиаду устраивали, они сделали прием к детскому врачу за 2 евро». Таким образом, параметры социального государства — главный итог нашего визита, врачу Юзвюк удастся сформулировать в одном предложении.
Вечером гуляем по городу. Татьяна, проходя мимо лавки с брюссельскими кружевами, замирает, долго разглядывает крестильные чепчики, салфетки и скатерти и резюмирует: «Если в наших деревнях у бабушек покопаться, то и не хуже найдешь». Оптимальными в качестве сувениров оказываются магниты в виде бельгийских домиков и набор из 6 коробок шоколадных конфет по привлекательной цене — 10 евро за все.
Возле исторической пивной «У лебедя» Татьяна узнает, что здесь Маркс и Энгельс впервые презентовали не очень широкой публике «Манифест Коммунистической партии».
Дурацкий алебастровый лебедь над фронтоном двери, по утверждению краеведов, пережил взлет и крах одной из самых великих и иллюзорных идей человечества. Доктор Юзвюк, фотографируя достопримечательность, подводит черту: «Вот так. Посидели два мужика, попили пивка… и весь мир взбаламутили».
В гостях у Элены
На следующий день отправляемся в гости к Элене. Она обещает нам час своего времени в перерыве между приемом больных. Надо заметить, что регламентированное время нашего общения — не от отсутствия интереса к визиту. Просто здесь не принято пускать в свою частную жизнь. И нам придется принять эти правила, пытаясь за короткое время узнать как можно больше.
У Элены лицензия частнопрактикующего доктора — педиатра и нутриецевта. Система расчета с доктором аналогична госпитальной — те же 36 евро за прием, большую часть которой пациенту покрывает страховка. В ее маленьком кабинете — детские весы, столик для пеленания со стопкой памперсов, детские игрушки и книжки. Все компактно и удобно.
Неформальный диалог начинает Татьяна:
— Есть ли в вашем амбулаторно-поликлиническом звене принцип участковости? У меня в больнице на одного участкового терапевта — 1800 детей.
— У вас в России названия такие красивые, помпезные… У нас нет такого принципа. Кто-то ходит с ребенком в поликлинику. В нашем районе предпочитают обращаться к частным врачам.
— А есть отличия русских пациентов от бельгийских?
— В госпитале я вижу много эмигрантов из Чечни, из Армении. И мне кажется очень странным их подход. Привезли к нам ребенка из Чечни с гипохондроплазией: это когда из-за генетического заболевания большая голова и маленькое тело. Так он почти сам не дышал из-за проблем с носом. Его здесь прооперировали, а мучился он до этого несколько лет. Один его родственник сказал: «А зачем им заниматься — он же все равно маленький и страшный?» У нас другой подход. Даже тем, кто серьезно болен, — мы делаем все, чтобы им было весело жить и вкусно есть.
До следующего пациента Элены останется минут 20, она пригласит нас в гостиную старого, почти столетнего дома с большими окнами и камином. Коротко расскажет о семье и о том, как в юности колебалась, что выбрать: консерваторию или медуниверситет. Угостит чаем и, немного смущаясь, откликнется на просьбу, и сядет к роялю. Яркий свет из окна очертит профиль доктора над клавиатурой. Доктор Юзвюк будет слушать Шопена не шелохнувшись.
Пряжинская больница
От Петрозаводска до райцентра Пряжа по федеральной трассе 40 километров почти пустой дороги, вековых елей и снега.
Пряжа — поселок на три с половиной тысячи жителей. «Бермудский треугольник» типичного провинциального населенного пункта — районную больницу, прокуратуру, ГИБДД можно обойти по периметру минут за 20.
Пряжинская больница обслуживает 15 тысяч жителей. В одном здании размещается поликлиника и стационар. Построили больницу 10 лет назад по современному проекту, поэтому даже намека на провинциальное убожество и разруху, вполне распространенное в глубинке, здесь мы не увидим. Татьяна Ивановна встречает нас в модельном белом халате с телефоном в руке. Закончив разговор, сообщает: «Я всем сказала, чтобы до обеда ко мне никаких вопросов». Мы пойдем осматривать ее владения: проходя мимо регистратуры, она троекратно поздоровается с женщиной и маленькой девочкой в вязаной розовой шапке, здоровым дядькой, перегородившим весь проход взятыми под мышку костылями, и бабулей в платочке и трикотажной кофте, производство которых легкой промышленностью закончилось еще до Горбачева.
Экскурсия будет носить сугубо обзорный характер.
«Это у нас зал для видеоконференций. Кардиограммы и сложные случаи, когда время поджимает, консультируем с Петрозаводском». Зал для видеоконференций — маленький кабинет с тремя мониторами на стене. Потом идем в рентген-кабинет. Аппаратура отечественного производства. Рентгеновский аппарат и томограф работают исправно. Получили по нацпроекту. Татьяна об оптимизации отзовется в целом позитивно: «С моей точки зрения, население Пряжинского района в радиусе 150 километров получает и доступную, и качественную медпомощь».
Следующим этапом обзора будет кабинет физиотерапии, которую в этих местах очень ценят, и в корне не согласны с новомодными тенденциями, скептически оценивающими эффективность метода.
Лаборатория — гордость главного врача. «Мы у себя делаем практически все анализы, кроме некоторых иммунологических и онкомаркеров».
Мы пройдемся по чистейшим коридорам и палатам, заглянем в холлы с телевизорами, утопающими (буквально) в зелени кадочных растений. Отличаться больница доктора Юзвюк будет еще и отсутствием неистребимого запаха больничного быта, который ни с чем не спутаешь и который необъяснимым образом снижает шансы на выздоровление.
Напоследок она покажет еще одну свою гордость — реабилитационное отделение. Здесь восстанавливаются после травм и инсультов. В тренажерном зале два парня после ДТП на инвалидных колясках, веселые и красивые, объяснят, что «в принципе, здесь все устроено так же, как и в качалке, только к тренажерам подъезжать на коляске удобнее». Тренажеров здесь штук десять, с парнями работает девушка-реабилитолог.
А самой волшебной комнатой окажется кабинет для восстановления инсультников. На подоконниках, полочках, стеллажах и столах увидим множество разноцветных и разноразмерных фигурок оригами — японского искусства конструирования из бумаги. Татьяна объяснит, что мелкая моторика рук у людей после инсульта нарушена, восстанавливают ее многочасовыми складываниями птичек, цветков, лент Мебиуса. На фотографии — мужчина с лицом, на котором отпечатались все особенности жизни российской глубинки, с безмятежным упорством складывает птичку.
Непарадное
Пряжинская больница — это, если отвлечься от масштабов, модель нынешнего Российского государства. То же ручное управление с персонифицированной властью в одном лице. Татьяна Ивановна косвенно подтверждает это наблюдение ответом на вопрос, почему она не уходит на пенсию. «У меня много недоделанного. Бьюсь, чтобы выделили деньги на Белозерскую амбулаторию. Она 35‑го года постройки, надо ремонтировать основательно. Еще пробиваю оборудование для отделения реабилитации». Она все «пробивает» — этот странный глагол русского языка максимально точно описывает физическо-волевое усилие успешного руководителя отечественной сборки. Все вышестоящие указания и инструкции она адаптирует к своей пряжинской реальности, иначе наступит хаос.
«Я все хочу, чтобы мне кто-нибудь объяснил, что это такое — план по больным? Как вообще можно планировать, сколько людей заболеет? Я в нашем минздраве спрашивала: «Мне внеплановым на дверь указывать? Лечить за деньги? Или сразу на кладбище отправлять?» Мы, конечно, лечим всех, но за «внеплановых» больнице не платят».
«Еще наслали на нас ГЛОНАСС. Установили датчики на машины «скорой помощи». И стало с меня начальство регулярно спрашивать, почему расход бензина не совпадает с километрами по этому ГЛОНАССу. А я в своих водителях уверена, как в себе, — они по району каждую дорожку и кочку знают, знают всех больных и кто чем болеет. Ну и сели мы в машины, поехали по маршрутам связь ловить. Выяснили, что у нас в районе полно «слепых зон», сделали карту зон, которые ГЛОНАСС «не видит». Ну я махнула рукой, перестала отчитываться».
«В докторе не терплю вранья и неаккуратности».
«Оптимизация сама по себе правильная затея. Неправильно, что у нас автобусы из деревень два раза в день ходят. У меня из Верхних Важен люди одно такси берут на пятерых за тысячу и едут в поликлинику. Я людей прошу пустить их без очереди, потому что их такси ждет. У нас в районе 83 деревни — в самой маленькой живет 2 человека, в большой — 171. Сократили по оптимизации 21 ФАП (фельдшерско-акушерский пункт. — Н. Ч. ), сидели фельдшера в сарайках. Теперь Скворцова (министр здравоохранения.— Н. Ч. ) говорит: «Стройте ФАПы». А кто туда работать поедет: ни детсада, ни школы, ни транспорта? Раз в неделю наши врачи ездят по большим деревням в передвижном ФАПе. Мы его с коллегой из «буханки» сконструировали».
«Я за своих врачей могу сказать, что лечат ответственно, по старости людей не списывают. Лежала бабушка, 92 года, с воспалением легких. Дочь ее пришла и спрашивает, сколько бабушке осталось, чтобы справку о смерти оформить. Я ее вежливо так выгнала. Бабушку мы вылечили. А за другую старушку приходили родственники слезно просить: «Спасите, умоляем! Мы с ее пенсии за ипотеку расплачиваемся». И эту вылечили».
«Каждый год плачу штрафы из своего кармана, потому что как главный врач не выполняю все положенные инструкции. К сожалению, а может, к счастью, я их нарушаю, когда уверена, что человеку так помогу. У нас был суд с Росздравнадзором. Мы доказали, что они неправильно наказали нас. Был суд и с Госнаркоконтролем. Они нам вменяли неправильное оформление лекарств. Мы выиграли. Надо стараться себя защищать».
«Везде раструбили, что врачам повысили оклады. Действительно повысили. Но мне начальство сказало, что есть указания, чтобы общая сумма зарплаты со всеми дежурствами, надбавками осталась прежней. Тут прибавили — там убавили. У меня терапевт в поликлинике принимает за смену 30—40 человек. Средняя зарплата врача — 38 тысяч».
«Я 31 год проработала акушером-гинекологом в Пряже. Здесь все дети — мои. Я эту работу больше всего люблю. У нас родильное отделение закрыли, возим в Петрозаводск. Но иногда бывает, что и здесь экстренно принимаю роды. Так у нас вся больница сбегается к родовой. Это же такое счастье».
Вечером после рабочего дня Татьяна Ивановна отправится в среднюю школу, где соберутся мамы семиклассников послушать ее лекцию о том, как разговаривать с детьми о сексе и правилах предохранения. В 1998—1999 годах она в Пряжинском районе по проекту Сороса занималась половым воспитанием подростков. Читала лекции девочкам, проводила анкетирование. Контрацептивы раздавала бесплатно. Настучал на нее местный батюшка: развращает, мол, малолетних, и проект пришлось прикрыть. Татьяна Ивановна не осталась в долгу и ответила встречной жалобой, что святой отец не водит своих детей к педиатру и не прививает их, что запросто может привести к эпидемии кори. Детей православный страж нравственности привил.
С тех пор доктор Юзвюк проводит лекции для родителей подростков, что законом не запрещено.
Плоды просвещения такие: в 1999 году в районе было сделано 900 абортов, в 2015—50. Несколько последних лет — ни одного у несовершеннолетних.
Впечатления
— Сказать, что я была бы чем-то слишком поражена, нельзя. Правда, если бы эта поездка состоялась лет 10 назад, то я бы, выйдя из этого госпиталя, наверное, заплакала от огорчения.
А больше всего впечатлила простота отношений больницы со страховыми компаниями. Нам об этом только мечтать. Человек у них платит за прием, получает чек в больнице, и сам идет в страховую компанию, где ему возмещают эти траты по страховке. У нас сначала: надо посчитать больных, пришедших на прием; правильно зашифровать талоны по классификации болезней; потом сдать оператору статистику, который вводит ее в реестр; реестр направляют в страховые компании; те проверяют, правильно ли составлен реестр, возвращают, указав на ошибки; потом опять сверка, и, только когда страховая компания все подтверждает, — больнице перечисляют деньги.
Еще завидую, что у них близкие люди могут быть рядом с больным в реанимации. Так должно быть. Ребенку же страшно одному, да и взрослому тоже. Медсестра не заменит маму, за ручку не подержит, по голове не погладит. Мы в прошлом году молодого парня после ДТП вместе в палате с мамой поселили. Нейрохирурги его отлично прооперировали, к нам на реабилитацию отправили. Он у нас полностью восстановился и уже машину водит. И мы так счастливы.
Мы еще долго будем говорить о больнице, о том, как в провинции люди стали больше ценить жизнь и, соответственно, здоровье, и что по большому счету технических ресурсов для успешной работы врача в России прибавилось прилично. Но сохраняется одно принципиальное отличие. У них главная цель — не просто вылечить человека, а еще и максимально снизить стресс от болезни. Поэтому и в реанимацию приходит к ребенку веселый папа с любимой игрушкой. У нас по-прежнему — побеждать болезнь принято отдельно от больного. Комфорт пациента — необязательная опция. Впрочем, это следует из истории болезни страны.
Диана Хачатрян (фото)
«Новая газета» благодарит собкора «Новой» Александра Минеева и руководство детского госпиталя королевы Фабиолы в Брюсселе за помощь в подготовке материала.
