Утром 14 марта, в Апелляционном суде Киева, в одном и том же зале последовательно рассматривались два дела. Жалоба защиты на избранную ранее меру пресечения, а именно — домашний арест Миколы Коханивского, командира добровольческого батальона «ОУН» (деятельность организации запрещена в России. — Ред.), и апелляция прокуратуры Киевской области, в которой шла речь о необходимости взятия под стражу адвоката Оксаны Соколовской.
Коханивский — организатор недавних нападений на офис Рината Ахметова и на представительства нескольких российских банков в Киеве. 20 февраля активисты так называемых «Революционных правых сил» вышли на Майдан не только вспомнить трагедию «Небесной сотни», но и крикнуть: «Банду — геть!» — уже новой украинской власти.
— Будем стараться максимально вредить режиму внутренней оккупации Петра Порошенко! — За словами комбата Коханивского, произнесенными со ступенек под стелой Независимости, сразу последовали дела — с применением «коктейлей Молотова», камней и бит… Часть майдановцев и соратников по АТО погромы осудила: это же подарок российской пропаганде! Комбат стоял на своем: впредь тоже только хардкор! И, разумеется, считал свой домашний арест очередным преступлением «режима Порошенко».
В суд пан Микола явился в камуфляже, в окружении побратимов и в боевом настроении: сколько же можно мучиться в четырех стенах?! Но оказалось, что материалы дела к судье пока не поступили. Поэтому была назначена новая дата слушаний.
В промежутке перед следующим заседанием, когда публика и журналисты еще топтались в коридоре, я видела, как вслед за секретарем в зал ненадолго вошел высокий, коротко стриженный мужчина в черном пальто. «И Крамаренко здесь? Интересно!» — заметил кто-то из «группы поддержки», ожидавшей Оксану Соколовскую. Адвокат Оксана Соколовская — защитник от Государства Украина на процессе над российским военнослужащим Евгением Ерофеевым. Прокуратура Киевской области пытается процессуально объявить Соколовской подозрение в совершении преступления, предусмотренного частью 1 ст. 121 УК Украины — «Умышленное нанесение тяжких телесных повреждений» — и, чтобы не сбежала, поместить за решетку.
У меня сложилось впечатление, что друзья и коллеги Оксаны хорошо знакомы с этим самым Крамаренко.
— Ты, Миша, похудел, — посочувствовали ему. — Не остаешься на заседание?
— Не остаюсь. Конечно, похудеешь после двух операций! — бросил на выходе Миша. — Отморозина меня хотела посадить?! Так теперь я ее посажу. Пусть все будет по закону!
Впрочем, слушания снова длились считаные минуты. Суд не успел изучить материалы апелляции прокуратуры, поступившие только в субботу. К тому же у адвоката Соколовской отсутствовал адвокат, простите за тавтологию…
В коридоре представитель следствия в очередной раз попробовал вручить Оксане «уведомление о подозрении», но получил от ворот поворот. «Вы плохо слышете? Повторяю: читайте внимательно решение следственного судьи!» — парировала Соколовская. (В конце февраля следственный судья отказал в полном объеме в удовлетворении ходатайства прокуратуры об изменении меры пресечения — не дал добро на взятие Оксаны под стражу.) Соколовская утверждает, что уголовное дело сфабриковано по указке главного военного прокурора Украины и что это реакция на ее успехи в деле защиты Евгения Ерофеева.
Украинским СМИ, деликатно выясняющим, что это за история с ударами кухонным ножом в область груди и живота гражданина Крамаренко, которого следствие называет ее сожителем, — Оксана уже не раз отвечала: «О своей личной жизни я не обязана никому распространяться». Но на своей странице в ФБ опубликовала материалы досудебного расследования инцидента, имевшего место 4 июля 2014 года.
Впрочем, Соколовская называет все, изложенное прокуратурой, выдумкой, дискредитацией и давлением. Дает понять: «гражданина Крамаренко», неоднократно, по ее сведениям, судимого за разбой, грабеж и кражи, решили использовать в качестве орудия нейтрализации.
Пока же время показало, что реальная опасность угрожает семье военнослужащего 92‑й бригады ВСУ Кирилла Вереса и самому Кириллу — офицеру, участнику боестолкновения и задержания спецназовцев Ерофеева и Александрова, важному свидетелю. Утром 13 марта на съемную квартиру в Киеве, где находилась Анна Верес с маленьким сыном, под видом коммунальщиков проникли двое неизвестных. Они связали женщину, допросили ее, угрожая пистолетом, получили ключи от сейфа, где хранилось зарегистрированное оружие мужа и некие документы. А Кириллу Вересу, который по-прежнему находится в зоне АТО, передали, что «у него есть месяц на размышление».
Позже Анна рассказала правоохранителям: неизвестные вели себя хладнокровно, были в перчатках, а их речь женщина охарактеризовала как «чисто русскую».
С Кириллом Вересом, тогда младшим сержантом, я познакомилась 18 мая 2015 года на брифинге, организованном генштабом ВС Украины. Накануне именно Верес руководил группой бойцов, взявшей близ города Счастье Луганской области первого пленного, Евгения Ерофеева.
— Он сразу сказал: «Я офицер Российской армии!» — попросил, чтобы не убивали. Показал раненое предплечье. Мы его сначала чуть-чуть на себе оттянули в безопасное место, наложили жгут, чтобы остановить кровотечение. А потом на носилках начали выносить до наших позиций… — рассказывал Кирилл. Несли полтора километра, под шквальным минометным огнем. Боевики, заметив, что произошло, решили «накрыть» разом всех.
Похоже, эту тактику используют и сейчас.
