Пра-прадед мой был не правитель, a ссыльный был. Но сквозь метель в проливе Беринга провидел пробитый правнуком тоннель.
Он, пан Байковский, был таковский, каких немного было встарь, поляк, а вот душой — московский. И государственник-бунтарь.
От станции Зима за фартом к Чукотке мчал, доверясь нартам, потом и без собак с азартом, рискуя сверзиться в провал, к Аляске, чуть пригретой мартом, как по по игральным скользким картам, по айсбергам дотанцевал.
И в соболиную кухлянку одетую не задарма, он эскимоску-христианку привез на станцию Зима.
Он шляхтич, чуть не королевич, был знатоком любых искусств, и Пушкин пели, и Мицкевич из эскимосских ее уст.
С дворянской дерзостью тогдашней, какая шла ему к лицу, послал набросок карандашный тоннеля Зимнему дворцу.
Какою канцелярской крысой, чертеж великий не ценя, был верноподданно изгрызан, спасая от забот царя?
Геополитика другая у нас могла бы стать тогда, но, чертежи надежд сжигая, жила придворная орда. Мы о царе Петре забыли, поправ остатки наших прав, и мы в ГУЛАГ себя забили, весь шар земной у нас украв.
Америка, ты проглядела тоннель — волшебнейшее дело, Не важно, что тоннель — окно, лишь все бы стали заодно.
Боюсь в себе я обознаться, что не двужильный я, не тот, кто сам киркою рудознатца тоннель в Америку пробьет.
Боюсь в России обознаться — вдруг выжить ей не по плечу? Я Родину в обозе наций отставшей видеть не хочу. Нам Пушкин — открыватель мира. И хоть он был невыездной, вместил и Данте, и Шекспира, всечеловечеству родной.
И мы явились в этом мире, чтоб гибель мира не проспать, и мы стихами проломили окно петровское опять.
Уитмен, я с тобой хотел бы поговорить… Пришла пора, и в моих легких воздух Эльбы с дымком солдатского костра.
Мы не хотим назад в холопы. Где не обманешь, не продашь. Культура наша — дщерь Европы. Хемингуэй — он ваш и наш.
Не прибегать же нам к подкопу, когда хотят, так неумны, окно петровское в Европу забить не с нашей стороны.
А с нашей рык новобоярства: «Окно на Запад? На хрена! Нам нужен царь, кого боятся, Но без петровского окна».
Закрыть Россию, ее Слово? Да это же такая стыдь, как изолировать Толстого и Достоевского закрыть?
А я в моменты истерии участник лишь одной войны — не позволять закрыть Россию ни с той, ни с этой стороны.
И нужен пушкинский нам воздух, всех стран дыханием согрет, а не от крови ржавый гвоздик, на коем сталинский портрет.
Но террористы так довольны, ухмылки масками прикрыв, что отвлекают мини-войны от единенья против них.
Россия, выживи великой, не поскользнись, не упади, и человечество с улыбкой прижми к воспрянувшей груди!
Гвоздями при любом режиме не нашими и не чужими мы не позволим все равно забить петровское окно!
15—25 марта 2016 г.
