Гигантская ретроспектива Гелия Коржева (1925—2012) — давняя идея нового директора ГТГ Зельфиры Трегуловой. В кураторскую группу она формально не входит, но признается, что полюбила художника еще со студенческих времен и, оказавшись в директорской роли, не воспользоваться возможностью показать его просто не могла. Ее вкусы разделяет и министр культуры Владимир Мединский, открывавший вернисаж на Крымском Валу.

Коржеву известности не занимать. Депутат, орденоносец, секретарь Союза художников СССР, академик. При этом нынешняя экспозиция — первая его большая монографическая выставка. Хотя, что такое полторы сотни живописных и графических работ, когда в его наследии их тысячи и тысячи? Но в двух залах Третьяковки все равно ощущаешь себя потерянным — подавляют размеры холстов, да еще дизайнеры экспозиции Евгений и Кирилл Асс и Надежда Корбут (замечательные современные архитекторы, между прочим) выстроили разноцветный лабиринт. В музее гордятся, что выставка «некомфортна» для зрителя, поскольку таким, оказывается, было и само искусство Коржева. Согласно экспликациям и текстам 800‑страничного каталога, художник был настоящим нонконформистом, только этого раньше никто не понимал. И вообще он был в мировом тренде: ездил за границу, в юности копировал Сезанна, в старости был поражен абстракциями Марка Ротко, а в собственной натуралистической живописи предвосхитил Люсьена Фройда, сегодняшнего классика физиологического портрета.

Коржев в самом деле не выполнял госзаказов и не писал парадные портреты вождей. У его Ленина на картине «Разговор» глаза скрыты под кепкой, в то время как нищий слепец с лицом Гомера обладает внутренним зрением. Одноглазый инвалид с холста «Следы войны» (заглавная работа и эмблема выставки) лучится духовной энергией, и Трегулова сравнивает этот портрет с Туринской плащаницей. Знамя с самой знаменитой картины «Поднимающий знамя» из триптиха «Коммунисты» могло быть, по словам Коржева, любого цвета — это про подвиг духовный, а не коммунистический. Разбившийся после прыжка с колокольни на тряпичных крыльях «Егорка-летун» был придуман после закрытого показа «Андрея Рублева» Тарковского. В общем, Коржев — диссидент-экзистенциалист какой-то, а не непременный участник всех отчетных выставок Союза художников СССР.

Если еще вспомнить его совсем уж необъяснимый сюрреалистический цикл с химерическими мутантами «Тюрлики», начатый в конце 80‑х и в 1993‑м году показанный в сверхсовременной галерее «Риджина» при кураторстве Олега Кулика, или участие в выставке «Москва — Берлин» по инициативе продвинутой Екатерины Деготь, увидевшей в искусстве Коржева продолжение авангардного проекта и превращение картины в философское послание, то… То перед нами в самом деле автор донельзя актуальный.

А ведь есть еще библейский цикл со свиноподобными Адамой и Евой, Марией, спрятавшей лицо от ангела в момент Благовещения, повесившимся Иудой, у которого мы видим лишь одни болтающиеся ноги, и жуткими крестными муками Христа. Когда Коржев думал об организации выставки этой религиозной серии, то сам придумал трагикомическое название — «Библия глазами соцреалиста». А ведь начал он работу над циклом сразу после практически одновременной смерти родителей — в поисках просветления. И вот что получилось! (Кстати, отец Коржева был известным архитектором-конструктивистом, так что связь с авангардом у него в самом деле прямая.)

Еще одна эмблематическая фигура для Коржева — это скелет. Пожалуй, самая парадоксальная картина на выставке — скелет, трубящий в пионерский горн на фоне голубого неба. Вещь поздняя, так что это можно воспринимать и как автопортрет: мол, умираю, но не сдаюсь. Очередной духовный подвиг, но изображенный с какой-то босховской интонацией.

Многочисленные натюрморты Коржева (от вариаций на тему серпа и молота до таинственной композиции из дрели, топора и женского платка) тоже кажутся какой-то издевкой над соцреалистическим каноном. Но однозначно, он был художником абсолютно искренним и никакой фиги в кармане не держал. Так что это свидетельства подсознания официозного мастера (а с точки зрения ремесла Коржев — безусловный Мастер) или доказательства того, что все советское искусство, спрос на которое все растет, оказывается сплошным бредом, причем неоднородным, если в нем хорошенько покопаться? Выставка в Третьяковке не дает ответа, правда, боюсь, ее организаторы и не ставили перед собой такого вопроса, зачарованные масштабностью самого проекта. И желанием восстановить в правах художника, якобы неоцененного и непонятого. Это святое дело для каждого искусствоведа. И боюсь, что вскорости на нас ниагарским потоком пойдут реабилитационные блокбастеры мастеров советской эпохи, которые на самом деле были величайшими художниками современности, экспериментаторами, идеологическими диверсантами, опередившими свое время талантами и т. д.

Кураторская казуистика всегда была и будет столь изощренна, что запутаться в ней не представляет труда. Особенно когда даже выставку сознательно делают в виде лабиринта.

Федор РОМЕР — специально для «Новой»